…причинами и следствием
Борис Корнаухов, руководитель объединенной следственной группы, состоящей из представителей Генпрокуратуры, МВД и ФСБ, отказался комментировать ход расследования. Понимаем, что официальное определение версий может помешать следствию. Поэтому будем опираться на показания очевидцев и собственный анализ. На многие вопросы ответов нет, но задать их стоит. Например, вопрос о прокуратуре. Именно в ее здании Корнаухов вежливо отказал в интервью, именно оно абсолютно не пострадало во время налета, одно из немногих правоохранительных учреждений не несет на себе следы пуль, хотя ее работники погибали на ночных улицах наравне с милиционерами, чекистами и пограничниками. Но именно мимо нее въехал в Назрань на «КамАЗе» один из отрядов боевиков, кричащих «Аллах акбар!»
Связано ли такое везение с тем, о чем сказал на коллегии Генпрокуратуры крайне недовольный Владимир Устинов: прокуратура республики покрывала недостатки работы ингушского МВД, не заводила уголовных дел по многим преступным случаям? Теперь следственная группа Корнаухова вынуждена не только разбираться с событиями 21-22 июня, но и заводить дела по жалобам граждан.
Представитель УФСБ Алексей Байгушкин в интервью не отказал и подтвердил ранее сделанное заявление своего начальника Сергея Корякова о том, что республиканские чекисты предупреждали республиканских милиционеров о возможном нападении. Уточнил, что в первый раз называлась другая знаменательная дата – 12 июня, но накануне диверсионная группа пакистанца Абу Кутейба была уничтожена. А за полчаса до окончания вечернего намаза 21 июня прошла информация о движении по республике автомашин с вооруженными людьми, она, по словам Байгушкина, была доведена до МВД. Чем и объясняется успех 15 ингушских бойцов, отстоявших здание и успевших благодаря предупреждению вооружиться и надеть каски и бронежилеты.
Почему же на постах никто ничего не знал? Они стоят на дорогах, изрешеченные пулями, немыми свидетелями унижений гаишников, которых заставляли отрекаться от службы. Или расстреливали. Почему же тогда исполнявший обязанности министра внутренних дел Абукар Костоев и два его брата ничего не знали о предупреждении и поехали ночью на выручку к осажденным зданиям, а на пути показали документы занявшим посты боевикам и тут же были расстреляны? Если действовал режим усиления, как об этом говорят правоохранители, почему же в Карабулакском РОВД не хватило патронов и милиционеры отбились от нападения с помощью вещественных доказательств – ящика реквизированных гранат?
Впрочем, по словам служащих МВД, режим усиления был отменен за несколько часов до нападения, в 18.00. Решение принимал Костоев, согласовал со всеми, мотивировал: люди за два месяца непрерывного дежурства устали… А по свидетельству участников первых «разборов полетов» заместитель начальника республиканского УФСБ Александр Парин в присутствии полпреда президента в Южном Округе Владимира Яковлева признал, что полученное контрразведкой предупреждение было засекречено. По крайней мере президент Ингушетии о нем не знал.
В 15 минутах езды от Назрани стоит 503 мотострелковый полк 58 армии. Перед ним той ночью два десятка боевиков стреляли из автоматов и гранатометов. Полк до утра не двинулся на выручку городу. Может быть, боялся засады, поскольку не обеспечен приборами ночного видения. Но почему сам не организовал засад на путях возможного отступления диверсантов? Об этом говорили принципиально мирные люди – сотрудники ингушского «Мемориала». Они ведь не знают о методах взаимодействия военных.
А военные бросили своих. Когда началась атака на здание 137 погранотряда, первым делом исчезла связь. Офицеры, у которых оказался мобильный телефон, дозвонились до Владикавказа, до Северо-Кавказского регионального погрануправления. Вместо немедленной помощи, хотя бы вертолетами, начальник управления генерал-полковник Н.П. Лисинский приказал организовать охрану владикавказских пограничников и членов их семей, а сам во главе колонны двинулся в сторону Ингушетии. Где и простоял во главе колонны до утра на перекрестке дорог. В это время в Назрани гибли пограничники.
Эфэсбешники в самой Ингушетии отреагировали на выстрелы живее. Послали спецназ на БТРе, он в темноте стрелять не решился, и БТР был сожжен из-за спин метавшихся по улице мирных жителей. Хорошо, люди не погибли. Остальные службы занимались наблюдением. Выяснили, что нападавшие говорят по-чеченски, по-грузински, по-русски, по-ингушски и даже по-турецки и по-арабски. Через пару дней организовали проверки паспортного режима в местах проживания беженцев из Чечни.
Первый диагноз очевиден: государевы люди разучились принимать решения даже тогда, когда речь идет об их собственных жизненно важных интересах. Они способны собирать и передавать информацию по инстанциям, а действия, вытекающие из информации, самостоятельно совершать не способны. То ли не доверяют собственной информации, то ли – собственным силам.
Но это если говорить о следствиях – мерах борьбы с террором, например. Второй же диагноз должен касаться причин террора: насколько он зависит от социально-политической обстановки в регионе, на всем Кавказе, во всей России – вопрос гораздо менее ясный. В его толкованиях можно заметить следы интересов самых разных групп.
…правдой и ложью
Сразу, еще в Москве я услышал версию о том, что это было как бы восстание ингушей против федералов. Они, мол, сочувствуют народно-освободительной борьбе чеченцев, возмущены участившимися исчезновениями молодых людей, которых похищают неизвестные в камуфляжной форме и масках, потому и поднялись на месть. Эту версию поддерживали и сами нападавшие, говорившие, что пришли мстить ментам за притеснения и пытки. Но все оказалось гораздо хитрее.
Во-первых, при Дудаеве провозглашался лозунг: «Татары – в Казань, русские – в Рязань, ингуши – в Назрань!» – так что ни о каком первоначальном вайнахском сочувствии речи нет. Тем более что ингуши присоединились к России добровольно 235 лет назад и в 1992 году вышли из насильственной унии Чечено-Ингушской республики с облегчением. Да, у Масхадова был свой кабинет в Назрани во время первой войны, да, Ингушетия приняла за время военной кампании беженцев больше, чем было своих жителей. Но теперь палаточные лагеря остались только для своих, ингушских беженцев из Северной Осетии. Немногие оставшиеся чеченцы пытаются интегрироваться в жизнь соседней республики. Чем, конечно недовольны те чеченские командиры, которые видели в Ингушетии прочный войсковой тыл.
Во-вторых, нападение было разработано по всем правилам советского партизанского искусства. Представьте, что на основании того, что нападавшие кричали «Хенде хох!», было бы вынесено суждение, что на немцев напал отряд немецких мстителей. Что из того, что говорили по-ингушски? Даже если считать, что на пленке, имеющейся у контрразведчиков, чеченские полевые командиры просто так разглядывают карту Ингушетии, даже если не верить радиоперехватам и письмам на иностранных языках, куда деть факт вторжения подготовленных и хорошо вооруженных сотен людей на грузовиках? Которые потом погрузили своих погибших на «газели» и растворились. После чего в соседних Кабардино-Балкарии и Чечне были найдены свежие безымянные могилы. Кстати, девять трупов, которых несколько дней не могли опознать, оказались погибшими боевиками. На некоторых из них родственники пытались выписать компенсацию, как на жертвы.
Фальшиво звучит и мотив мести. Ведь в последние месяцы похищали и пытали нескольких жителей республики, если верить правозащитникам и разговорам на базаре (без иронии, восточный базар – дело точное), не милиционеры, а разного вида спецназовцы. Убивали же милиционеров. Просто хотели показать силу, расширить зону своего влияния. Убивали не слишком подкованные и разбирающиеся в «красных корочках» киллеры – так погибли тренер, мельник, почтальон, но был отпущен с миром борец с наркоманами.
Кстати о наркоманах. Главный врач психоневрологического диспансера Ахмет Боров говорит, что нападавшие ударили первым делом по регистратуре из гранатометов. Кому-то хотелось уничтожить следы лечения? Однако в любом случае, повторяю, самодеятельность местных жителей не могла быть основой столь серьезной операции.
Сложнее с нападением на мечеть. Боевики вошли в храм в грязных сапогах, были в масках, но во время разговора сняли их, один оказался рыжебородым. По словам сторожа Шамсутдина, требовали «микрофоны», а не получив их, постреляли по стенам. Казалось бы, явные неверные. Но разъяснение местных жителей по-другому расставило акценты. Боевики требовали выдать подслушивающую аппаратуру, вроде бы установленную властями в мечети, вроде бы построенной на деньги наркобарона. В любом случае, после этого муфтий Ингушетии ушел в отставку, а на встрече со старейшинами Мурат Зязиков призвал духовных авторитетов к сотрудничеству.
В качестве внутренней причины июньских событий некорректен и вариант роста исламистского самосознания. Так называемый «ингушский джамаат» не настолько авторитетен и силен, чтобы поднять сотни обученных людей. Вообще ингуши ислам приняли поздно, ранее у них было христианство, до середины девятнадцатого века они были практически язычниками, поклонялись своим богам на горе, которая теперь находится в соседней республике. Ислам они исповедуют в традициях суннитских суфиев, ваххабизм может быть только искусственно занесенным. Из тех исламистских центров, которые так долго в пику империалистам поддерживала советская власть, а потом в пику Советам – американцы. Вот они и получили 11 сентября, а мы – Чечню. Десять лет, по данным разведки, мы воевали сами с собой… Кстати, чтимого в Чечне Шамиля ингуши в свое время не признали и в войне с ним приняли сторону русских.
Мозаика деталей подтверждает оценку того же Зязикова, что напал «преступный интернационал». Среди 24 задержанных оказался и Владимир Махнычев, русский житель Кабардино-Балкарии, под влиянием отчима-чеченца принявший ислам. Утверждает, что стрелять из гранатомета его заставили. Чеченских и «славянских» снайперш, которых по традициям кавказской войны заметили очевидцы, в рейд повел не страх, а профессия. А многих других непрофессионалов купили задешево – за сотню долларов. Впрочем, в селе, несмотря на московские цены на базарах, на эти деньги можно прожить месяц. Известно, сколько стоит заложить фугас, сколько было обещано за участие в налете. Известно, что и командовавший налетом Доку Умаров имеет связи в Ингушетии, и ночные перестрелки в Назрани – не в новинку, недаром обыватели сначала решили, что стреляют спецназовцы, ликвидирующие очередную «лежку» боевиков.
Получается, все же, что «контртеррористическая операция» уже давно пришла в Ингушетию и стала теперь и ее внутренним делом. Тем более непонятна медлительность в предупреждении налета и в преследовании его участников. Но кроме этого, волнует и страусиная политика соседей по региону, федерального центра. Северная Осетия, Кабардино-Балкария и даже Чечня (устами Рамзана Кадырова) поспешили заявить, что с их территории налетчики не вторгались. Следствие еще не объявило свои выводы, но Борис Корнаухов довольно многозначительно сказал мне, что его группа знает, с каких трех сторон вошли боевики.
Соседям выгодно говорить, что террористы – местные, ингушским властям – что пришлые, защитникам права на самоопределение – что это был взрыв сочувствия, правозащитникам – взрыв негодования. Никто не хочет затрагивать национальные и конфессиональные противоречия, но все о них знают, хотя бы отрицая их. Лучше остальных сказал сторож Шамсутдин, чей сын получил в ту ночь 33 осколка от гранаты: «Я не знаю, какой они были национальности, потому что бандиты – не люди». Клубок проблем заставляет всех говорить о заговоре, искать заказчиков-финансистов не только за пределами страны и республики. И вообще связывать налет с любыми событиями на Кавказе.
До сих пор глухо продолжается спор о Пригородном районе Северной Осетии, уже не столько о его административном подчинении, сколько о праве ингушей вернуться в свои дома. И попутно предъявляется счет к соседям за прошлогодние бои под Галашками. Почему, пока отряд Гелаева много дней пробирался по осетинским лесам, с ним в бой не вступали, а когда он перешел в Ингушетию – ударили всей мощью, не обращая внимания на мирное окружение?
Чего ж удивляться, если свидетели уверяют, что слышали в разговорах боевиков югоосетинский диалект, если некоторые ингушские вполне официальные лица утверждают, что налет организован был с помощью Мовлади Удугова, якобы скрывающегося в Южной Осетии. Там уже более десяти лет тлеет конфликт, поддерживаемый некоторыми влиятельными группами в Москве. Как и во всех подобных конфликтах посткоммунистического мира, на нем греет руки и наркомафия, и просто криминал, он кует кадры профессиональных «партизан». Оттуда расползается и оружие. Помните скандал с задержанием транспорта неуправляемых реактивных снарядов, остро необходимых российским миротворцам? Такие же снаряды нашли нацеленными на Магас…
Вплотную к этим размышлениям примыкают разговоры чеченских и ингушских правозащитников на тему «кому война, кому – мать родна». Они видят в организации ночного погрома руку тех же людей по обе стороны фронта, которые заинтересованы в продолжении войны, в расширении зоны активного противостояния. Ни руководство Ингушетии, ни ее простые жители не хотели, чтобы в республику вводили войска. Теперь туда вводится еще один полк. Пока один. Пока – только внутренних войск, с набором по контракту из местных жителей – ингушей и казаков.
Маленькая республика, зажатая между горами и степью, Грузией и Осетией, между двумя военными конфликтами, между кавказскими обычаями и московскими деньгами, между капиталистическим духом и социалистическим устройством беспокоится не только о себе. Она понимает, что может послужить еще одной ступенькой к большому кавказскому конфликту. К большой российской беде.
Назрань-Москва
Стрельба по-дагестански
Кто пользуется слабостью государства?
Недели не проходит, чтобы из Дагестана не поступали сообщения о практически военных действиях. То выжгут танками и пулеметами квартиру, в которой скрывается очередной «эмир» очередного «джамаата», то взорвут машину с милицейским чином, то обстреляют воинскую колонну, то после выстрелов ОМОНа при разгоне митинга есть убитые и раненые. Вот список деяний одной банды – Расула Макашарипова. За два года убиты 44 ее члена, арестованы 20, еще на 18 дела уже переданы в суд, 15 объявлены в розыск. Банда обвиняется в убийстве 27 работников правоохранительных органов, 12 военнослужащих и 9 гражданских лиц, ею ранены 68 работников правоохранительной системы, 45 военнослужащих и 28 гражданских лиц. Для небольшой республики на южном фланге Северного Кавказа с населением около 2,5 миллионов человек цифры немаленькие.
И это статистика только одной банды, доказанно относящейся к исламскому экстремизму. А есть еще и криминальные разборки, маленькие, но регулярные бытовые межнациональные конфликты, есть стрельба по политикам, в том числе и оппозиционным, есть борьба за власть и наиболее жирные куски в общем-то бедной экономики Дагестана…
Десять лет назад я разговаривал с тогдашним вице-премьером российского правительства, который знал республику не понаслышке. Он видел опасность повторения Чечни в Дагестане, если федеральное правительство не возьмется за укрепление государственной структуры республики. Тогда она напоминало сложную систему сдержек и противовесов, закрепленных конституционно дозированием власти по национальным квотам. Что продолжало известную бытовую схему при любых конфликтах: «Наших бьют!» А кроме того, схема Госсовета и выборов по квотам предполагала отделение власти реальной от власти маскировочной, в конечном итоге – манипулирование законом.
Несколько месяцев назад, в феврале 2006 года в Махачкале сменился руководитель, по новой общероссийской схеме президентом избран бывший многолетний председатель парламента Муху Алиев, предложенный Кремлем (а новым председателем парламента стал сын бывшего президента Магомед-Салам Магомедов). Для этого заранее отменили норму республиканского закона, запрещавшую руководить людям пенсионного возраста. И все равно, многие нынешние махачкалинские собеседники и сегодня повторяют: «Дагестан – вторая Чечня».