Потом Иван Иванович расспросил Охотина об истинной причине столь не близкой поездки и Глеб не нашёл причин скрывать это от человека, подобного Стрельбицкому, и поведал ему о деле.
– Странно всё это. Какая-то прямо мистическая связь, противно всякой логике! Не случайность ли? Об убийстве управляющего на Ялу слышал, но без таких подробностей. Хунхузы на всё способны, но это уж слишком, как бы сказать… пикантно.
Из затянувшейся беседы выяснилось, что Иван Иванович оканчивал Николаевское кавалерийское, а когда Глеб сказал, что там учится его младший братец, Стрельбицкий ещё больше расположился к Охотину. Полковник окончил по второму разряду и Николаевскую Академию Генштаба, приобретал практический опыт в Закаспийской области ещё в восьмидесятые, а в девяностые семь месяцев скитался по дебрям тогда ещё совсем нехоженых бассейнов верхнего Сунгари, Ялу, Туманганга. Первым из европейцев увидел знаменитый кратер вулкана Пектусана с неописуемой красоты озером. Но и за семь месяцев ему не удалось пройти задуманный маршрут: приближалась суровая зима. Хунхузы на них так и не рискнули напасть, побаиваясь отборного оружия, но свежие их бандитов попадались по пути не один раз.
– Самое неприятное в этих убийцах, что краснобородые не могут просто достойно сразиться, пусть даже с целью ограбления: в их повадках неминуема подлость, они способны на совершенно немыслимые и ничем не оправданные жестокости. Мы видели, что они творят с оседлыми манзами и корейцами. Это не поддаётся описанию! Своими глазами видел зверски вырезанную деревню, в которой оставались одни лишь женщины с детьми. Их мужчины ушли на промысел. Некоторые трупы лежали заживо выпотрошенные. Другим отрезали конечности, языки, носы, а кое-кто висел, подвешенный за большие пальцы рук на потолке. Было видно, как они корчились, будучи связанными, перед тем, как истекли кровью. Хунхузы мстили деревне за неуплату дани. Вы там, в столицах, и не ведаете того, что тут рядовая повседневность это борьба за существование в полном смысле слова. Часто с оружием в руках. И если нищий паупер-китаец становится хунхузом, в принципе понять можно и простить. Жизнь их ужасна. Если он мстит алчному чиновнику, тому же китайцу, то такого бы можно было отнести к весьма условному романтизированному разряду «благородных разбойников». Да только не видно их в этих краях, благородных. Всякое оправдание перечёркивает лютая жестокость, злодейство, какое трудно себе вообразить. Партизанившие после Японо-китайской войны очень быстро переродились в таких же кровавых поддонков, а их ряды пополнила дезертирствующая солдатня. А браконьеры – их проводники, становящиеся тоже членами шайки. Это уже не люди. Хотя и у них бывают свои законы, которых большая часть придерживается. Например, запрещено грабить одиноких путников, женщин, детей и стариков. Старались не трогать и иностранцев, но русский люд тёмный, хлынувший в Маньчжурию со времён строительства дороги, перечеркнул это правило. Русское отребье манзы не жалуют. Понимают, что они им ровня. Казаков же побаиваются. КВЖД изменила здесь многое даже вооружение краснобородых, которое значительно модернизировалось. Ещё недавно у них преобладало холодное оружие, да пистонные и даже кремневые ружья. Произвол на Дальнем Востоке столь всеобъемлющ, что известны случаи, как солидные коммерсанты поставляли хунхузам современное оружие, как некий Кайзер из Владивостока, продавший им в 1880-м партию американских винтовок.
– Наказали купца-то?
– Даже не знаю, чем дело кончилось. Кстати, резкое увеличение числа хунхузов на русской территории произошло в 1860-е, когда впервые возникли местные законы в Приморье, запретившие туземным манзам самовольную добычу золота, порубку дубовых лесов, произвольный пушной промысел и тому подобное. Они были несказанно возмущены и начали уходить в леса, становясь грабителями. Другие озлоблялись на всех русских подряд и начинали избивать мирных жителей русских сёл. Вооружённые имперские силы в тех краях были тогда представлены считанными десятками солдат, не считая пока не организованных уссурийских казаков, которые и не были ещё таковыми, а лишь растерянными единичными семьями измученных переселенцев, мужчины которых составили Уссурийский пеший казачий батальон Амурского войска. Понятно, что все действия манз оставались безнаказанными. Их численность в тогда ещё первобытном Приморье заметно превышала таковую русских переселенцев с местными народами. Усмирить их впервые сумел лишь бравый полковник Яков Дьяченко, кажется в 68-м году, подавивший произвол, затеянный старателями, получивший название Манзовской войны.
– В самом деле поразительно! А у нас там никто и не слыхивал о таких событиях.
– Велика Империя, а ведь поезд лишь несколько лет как ходить стал. Ещё недавно добирались бы Вы сюда на лошадях месяца полтора-два от Иркутска…
– Ну а после Манзовской, поунялись хунхузы?
– Да не сказал бы… Почитайте записки Пржевальского о его экспедиции по Уссурийскому краю в тот же год войны, об опустевших посёлках, разрушенных манзами уже после окончания кампании. Путешественник вынес оттуда крайнее предубеждение в отношении китайцев. Лет десять спустя, погранкомиссар господин Матюнин с казаками спалил форт нашумевшего хунхузского атамана в глухой тайге. Я не преувеличиваю, называя это сооружение крепостью: логово шириной в сотню саженей окружал частокол высотой больше двух саженей. Ворота имели двухъярусные башни! Как выяснилось, этот главарь был родственником маньчжурского крупного чиновника и регулярно поставлял фудутуну пленников из разгромленных его шайкой мелких конкурентов. Граница же тогда была совершенно прозрачна. После разгона китайскими властями нелегальных золотодобытчиков, так называемой Желтугинской республики66, сотни краснобородых бежали в российские пределы. Ну а с тех пор, лютеют хунхузы лишь пуще прежнего. Законы свои, воровские, всё меньше блюдут. А морские хунхузы уже до Харбина по Сунгари добираются. И, специально созданная, Амуро-Уссурийская казачья флотилия им не помеха. Да, и такие есть хунхузы. Трудно разделять: есть ещё и «речные». Кто их разберёт. Берут на абордаж неуклюжие лодки русских купцов и китайские джонки. Да только это Вам, увы, не «морские гёзы»… Впрочем, и всякое зверство относительно. Слышал, что не так давно жил некий сердобольный индейский вождь, который никогда не снимал полные скальпы для своей коллекции, но предпочитал обходиться лишь крошечным кусочком кожи с макушки, то есть давал шанс побеждённым выжить. Только не подумайте, что я сравниваю индейцев с хунхузами – и мысли такой нет. Одни – честные воины, борцы за свою свободу, а другие – кровавые ублюдки.
– А если индейцу и вовсе лысый попадался? – попробовал отшутиться Глеб, – А каковы размеры банд краснобородых?
– От нескольких головорезов и до сотни-другой. Чаще всего – человек до сорока. Большему числу тоже не просто в лесах скрываться.
Потом Стрельбицкий рассказал и подробности своей экспедиции и о своих предшественниках на севере Кореи – Джеймсе, Фулфорде и Янгхасбэнде, а за ними и о пути экспедиции Звегинцева:
– Кстати, русская экспедиция не имела права мыть золото в Корее, а лишь проводить географические исследования и мы это свято выполняли.
– А Вы лично знакомы со Звегинцевым?
– Встречал в этих краях его. Экспедиция Александра Ивановича началась через два года после окончания нашей. Впечатление Звегинцев производил бравое. Окончил некогда Морское училище, но служил во флоте недолго и, вдруг, подался в кавалергарды. Звегинцев лично проводил все астрономические наблюдения в ходе работы экспедиции. Есть одна странность во всём этом. Был в рядах экспедиции ещё и некий Михайловский, ставший публицистом и даже известным литератором. Подписываться он стал «Гарин-Михайловский». Возглавлял он одну партию Звегицовской группы, но почему-то, в своих
заметках, описал всё так, что имя Александра Ивановича не звучит вовсе. Словно и не было у них начальника экспедиции. Надо признать, что партия Михайловского имела самостоятельное задание, действовала независимо, но всё же не слишком любезно, так описать. Вынужден признать, что этот Михайловский сразу мне чем-то не понравился. Слишком уж либерален, что ли. Наверное, в силу этой особенности, Михайловский недолюбливал Звегинцева, как известно, – представителя древнего рода, известного с шестнадцатого века. Сам вид щёголя Звегинцева в добротном тирольском костюме и белом пробковом шлеме с чёрной вьющейся бородкой – олицетворение колонизатора. При этом сам Звегинцев отнюдь не из числа стойких монархистов, вроде меня, и весьма либерально настроен. Казаков Михайловский недолюбливал и был нелюбим взаимно. Но, следует признать, что бравый инженер-путеец-литератор весьма отважен. Попадал в нешуточные переделки с краснобородыми. Впрочем, мало что знаю о путешествии его партии. Читал записки Михайловского, по ним и сужу. Под его началом, кроме техника Борминского и десятника Пичникова, было ещё трое отставных русских солдат – людей бывалых и умевших прекрасно обращаться с оружием. У Михайловского были также переводчики с корейского и с китайского: русский кореец Ким, учитель, и некий подданный Китая, которого русские звали Василием Васильевичем. Иногда Михайловский нанимал ещё и местных корейцев в качестве проводников. Багаж экспедиции, включавший запасы провианта, в начале путешествия был настолько велик, что для его перевозки понадобилось ещё и три арбы с быками, помимо многочисленных лошадей. После нападения хунхузов, лошадей у них осталось мало и пришлось бросить почти весь багаж. Михайловский особенно сожалел о потере «великолепных постелей». Комфорта, как видите, хватало. Гарин делал лишь пробы на содержание золота, то есть – не мыл, а пробовал… Слышал, что Звегинцев уж года два, как вышел в отставку и поселился в своём воронежском имении.
– Премного Вас благодарю, мне, наверное, пора. Да и Вам уж подобало бы ко сну, наверное, – смущаясь молвил Глеб, опуская часы в карман.
– Пора, конечно, да только Вы оставайтесь ночевать у меня, а то завтра надо будет очень рано выйти, чтобы казаков на месте застать. Да и гулять по городу в темноте без нужды не очень желательно.
С рассветом, за чаем, полковник Стрельбицкий ошарашил гостя:
– Лежу вчера и пытаюсь уснуть. Чувствую, что какая-то мысль подспудно лезет в голову и никак не может родиться. Сосредотачиваюсь и вспоминаю кое-что не о Желтугинской, а другой не признанной «республике». Один раз мне показывали банкноту, якобы выпущенную для внутреннего пользования в старательской «республике» Цзяпигоу, что вроде Желтуги, выросшей в истоках Сунгари. Там краснобородые заправляют всем. Так вот, помимо соболя и лосося, изображённых на ней неумело, там было нечто очень странное. Сейчас я уже совсем уверен в том, что это была косточка персика, ведь она достаточно характерна и спутать с чем-то иным её сложно…
– А когда Вы видели банкноту, и когда она была выпущена?
– По-моему, показали мне месяца три назад. Когда именно деньгу намалевали, сказать не могу. Но уж больно явная косточка была, как сейчас вижу… Вообще-то Цзяпигоу означает «Соболиная падь» и поначалу была местом сбора охотников. Уже в 70-е годы туда прибыло с десяток тысяч старателей. Некий Хань Юйбяо ввёл там свои законы и порядки, чем нарушил заповедь хунхузов и позволил своим жениться, чтобы привязать их к Пади, создал «армию» под руководством отставного немецкого офицера. Лет пять назад они успешно разгромили китайский правительственный отряд, посланный разогнать нелегальную добычу золота. Имеют они и пушки… Недавно Юйбяо сменил его внук Хань Дэнцзюй. Около двух лет назад хунхузы Хань Дэнцзюя приняли к себе преследуемых русскими китайских солдат, участников «боксёрской заварушки», и убили двоих русских подданных, после чего на Падь были брошены отряды генералов Ренненкампфа и Фока67, но оба потерпели неудачу, попав в окружение в тайге. Вскоре Хань Дэнцзюй сдался в плен генералу Каульбарсу, а Фок дошёл до «столицы республики», Золотого Лагеря, и рассеял хунхузов. Сама же «республика» преспокойно существует и по сей день… Но, нам пора идти.
Навстречу им шёл по улице уже знакомый по вокзалу офицер стражи, при той же папахе с кокардой развернутой на затылок.
– Гм, похоже, что этот тип не случайно одел папаху наоборот, – обратился к спутнику Глеб, – я его и вчера приметил, подумал, что он по ошибке.
– Не удивляйтесь. Все казаки «гвардии Матильды» носят фуражки и папахи задом на перед. Дело в том, что кокарды и петлицы их додумались украсить жёлтым китайским драконом, ну а сами понимаете, «змей басурманский» не может быть люб казаку нашему. Тем паче, уральцу. Заявили: «так что иначе не желАм!» и всё тут. Так и носят, зная, что за спарывание кокард их могут назад отправить уже по этапу. Говорят казачки, что мол, «печать антихристову не на затылок, а на лоб ставят, стало быть на затылке можно».
– Ясно. Но почему же «Матильды»?
– Матильда Ивановна это супруга господина Сергея Юлиевича Витте, как бы отца КВЖД. Кадровые военные иронизируют таким образом. За этим кроется наша зависть, ведь стражники получают более крупное жалование и вооружены получше. А служат в страже тоже далеко не последние из офицеров: и Александр Гучков и Лавр Корнилов и Антон Деникин, а командует знаменитый полковник Гернгросс68. Руководит КВЖД сам генерал Хорват.
В очередном встречном из рядовых стражников Глеб заметил ту же особенность: его фуражка с медной овальной кокардой была развёрнута козырьком назад. На кокарде красовался дракон.
– Здравия желаю, Вашескородье! – встретил Стрельбицкого басом коренастый крепко сбитый мужик с бородой лопатой в пёстрой ситцевой рубахе навыпуск, который выпрямился в струнку, показывая военную выправку. Одевать форму стражника в свободные дни казаки избегали, а на территории Кореи не имели право её использовать.
– Вот и наш Олсуфьев, – отдавая честь, представил Глебу казака Иван, – ну а где друзья наши Кунаковсков со Смоленко, урядник Олсуфьев? Надо бы помочь нашего гостя на Ялу забросить. Справитесь?
– Отчего же нет, Вашескродь! Мы тут артель Шкоро поведём туда, вот заодно, милоШти просим, и барина доШтавим! – отвечал урядник, выговаривая букву «эс», в некоторых случаях, на уральский манер.
– Да какой-же я барин, Олсуфьев, я простой служащий, Глеб Гордеевич Охотин, – смутился служитель Московского сыска.
Через несколько часов были найдены двое других казаков, и Стрельбицкий представил им всем Глеба, как своего московского друга. Из забайкальцев родом, влившийся в молодое Уссурийское казачество, Кунаковсков оказался мелковатым, но очень жилистым малым лет под сорок с обветренным смуглым широким лицом с узким разрезом глаз и мясистым веком жителя Сибири, а кубанец Смоленко, будучи несколько помоложе, выглядел рядом с ним сущим великаном, но с некоторым избытком жирку. Но и он немного уступал ростом огромному Охотину Второму. Было заметно, что все трое «матёрых дальневосточника» относятся к своему бывшему начальнику с глубоким почтением, которое в некоторой степени перенесли на Охотина.
– Не извольте беспокоиться, Вашскродь, гоШподин Охотин будет в Шрок на Ялу доставлен в целоШти и сохранности, – отчеканил за всех Олсуфьев, бывший за старшего, – А выходит артель, которую мы охранять по Штавлены, Господь даст, через два дня. Вот только продукты закупят, да упакуют – и вперёд.
– Посоветовал бы Вам, Глеб Гордеевич, приобрести новинку, доступную здесь – многозарядный карабин системы Маузера. Если, конечно, средства позволяют – не дешево. Очень может пригодится, – сказал на прощание Иван Иванович, протягивая сухую руку.
Охотин сердечно распрощался со Стрельбицким и тремя казаками. Листья мелких и чахлых деревьев начинали еле заметно уставать от долгого лета и незаметно желтеть. Вернувшись в гостиницу, Глеб застал телеграмму от Стефанова. Один из сотрудников его коллеги в Вильно, разбирая старые дела, зная уже о «персиковых загадках», обнаружил в описании места преступления при очень дерзком и крупном ограблении банка пять лет назад, преданное забвению упоминание о «сухой косточке, кажется персикового дерева», найденной на полу здания банка.
6. Священник в либеральной гостиной госпожи Третнёвой
«В России всё секрет и ничего не тайна».
А. де Сталь-Гольштейн
– А вы слышали, господа, чем закончилась, так называемая очередная «беременность» Её Величества? – звонким до писклявости голосом обратилась молодящаяся Ольга Сергеевна Третнёва к собирающимся гостям.
– Так, чем же именно? – оживились гости.
– Ровным счётом ничем. Говорят, её и не было вовсе.
– Ваша осведомлённость просто настораживает, Ольга Сергевна! – сказал грузный господин в черепаховом пенсне низким голосом.
– «В России всё секрет и ничего не тайна». Это ещё мадам де Сталь69 заявила, – рассмеялась хозяйка салона, – Из высшего света просачивается сплетня, что родился урод и пришлось его придушить.
– А вы слышали, что сам господин Половцов70 назвал всю эту историю «постыдным приключением императрицыных лжеродов»! – вставил толстяк, – Народу необходимо было объяснить куда же делся младенец, ну и написали в «Правительственном вестнике», что беременность завершилась выкидышем.
– Как бы Половцеву за такое резко не понизиться в должности… – ехидно-елейным голоском пропел кто-то за роялем в углу.
– Наш директор Повивального института, лейб-акушер, консультант и профессор по женским болезням при Клиническом институте Великой княгини Елены Павловны, доктор медицинских наук и действительный статский советник – каково звучит – господин Дмитрий Оскарович Отт, наверное уже на пути глубоко вниз по служебной лестнице, – усмехнулось черепаховое пенсне.