– Попросил бы выбирать выражения. Вызывать на дуэль не в моих правилах, но если Вы продолжите в том же духе…
– Да мне просто противно находиться рядом с Вами, не то, что разговаривать. Тысячник144, да и только! – Илья запустил пятерню в густые кудри, осыпав близ стоящих тонкой струйкой перхоти.
– Вы ответите за оскорбление! – не на шутку взбеленился Шкловский, никогда не державший в руках оружия, – Кто согласен стать моим секундантом, господа?
– К Вашим услугам! – ответили почти в один голос Аркадий с Кириллом, сочувствующие Якову.
– Прекратите сейчас же! – воскликнула Третнёва, – Здесь не офицерское собрание! Дуэли строго наказуемы145 и я не позволю продолжать эти выяснения в моём доме!
– Не знаю такого закона о наказании, – мрачно промолвил Кирилл.
Но, казалось, что разумные доводы уже не доходят до взбеленившихся студентов.
– В самом деле, господа студенты, – примиряюще с высоты своих лет заговорил опоздавший нынче господин Муромцев, – это уже не достойно, поскольку сама хозяйка попросила вас.
– Из уважения к Вам, Ольга Сергеевна, и к Вам, Сергей Андреевич, я прекращаю всякие дальнейшие выяснения, – резко заключил Яков.
– Да я и знать не желаю этого цариста и мракобеса, – мотнул в сторону кудлатой головой длинный нескладный Илья, – Свинья не родит бобра, а сова не высиживает орла.
– А Вы бы выбирали выражения в присутствии николаевских кавалеристов, молодой человек, – холодно отчеканил каждое слово Кирилл Ртищев, – Тут Вам не бердичевский базар и Имя государево в таком ключе упоминать Вам не позволю.
Взгляд полный неподдельной ненависти, не как в случае только что замолкшей ссоры – просто возмущения, либо вызова стал ответом Жирнова. Ледяной взгляд Кирилла лишь скользнул поверх неуклюжей сутуловатой фигуры, обдав её выражением полнейшего презрения.
– А вот тут Вы, будущий офицер, показываете свою политическую отсталость, позвольте заметить, – с отеческим осуждением заметил Муромцев.
– Наверное, и Вы готовы назвать меня мракобесом, сударь? – холодный взгляд Ртищева уже буравит переносицу рыхловатого седого бородача.
– Юности свойствен максимализм. Оно и простительно. Оставим это и перейдём к более продуктивным и приятным беседам, – заключил Сергей Андреевич.
– Давно бы так, господа, – обрадовалась Ольга.
Сидевший рядом с насмешливой улыбкой Василий Маклаков, поигрывал бокалом вина и ухмылялся происходящему:
– Право, впервые в этих стенах я слышу про дуэль! Не успокоилась ещё кровушка наша, не всё для России потеряно.
– Уж конституции-то мы с такими молодцами добьёмся, – вторил ему Муромцев, опустившийся рядом в кресло.
– Так, выпьем же за ответственное министерство в России, дорогие дамы и господа! – расхохотался Родичев.
– Ура! – воскликнула Ольга Сергеевна, поднимая бокал, – наполняйте свои бокалы, господа!
Лёгким движением руки Кирилл предупредил попытку налить ему и его кузине и, вслед за тем, демонстративно перевернул бокалы вверх дном. Тут и до Аркадия дошло, что такое «ответственное министерство» и, что «это слово» попирает основы самодержавия. Он перевернул свой бокал и вопрошающе уставился на свою соседку – племянницу хозяйки, которой он явно симпатизировал. Она встретилась с ним глазами, взяла бокал в руку и перевела взор светлых очей на Серёжу Охотина, который нервничал и не знал, как поступить: «Отец бы даже вышел отсюда вон и хлопнул дверью» – осенило, наконец, его и он столь же демонстративно перевернул бокал: «Таким как Борька потакать не собираюсь!» Одновременно с ним, то же проделала и племянница Ольги, нерешительно встретившая осуждающий взгляд тёти.
– Могла бы и без твоей помощи перевернуть свой бокал, не маленькая и в опеке младшего братика, тем паче не нуждаюсь, – раздражённо заметила Настасья брату.
– Да, я пью за конституцию, но не революционным путём, – поднял свой бокал Яков, – до всего можно договориться мирно.
– И только путём мирным. И не приведи Господь иным, – добавил Иркентьев, – Но я позволю налить себе лишь половину бокала, поскольку я за ответственное министерство при сохранении самодержавия. Считаю такое возможным.
– Дождёшься ты от них мирным… – буркнул себе под нос Илья, – Старый дурак.
– Вы глубоко правы, Яков, именно мирным путём. Монархии иной раз способны перерасти и в республики мирно, не говоря о конституции, – во всеуслышание поставленным голосом сказал Родичев, – Мудрый Вы человек, для Ваших лет, Яша.
– Когда тысячники станут сотниками – дело наше будет проиграно, – шепнул Илья в ухо остроносому соседу-студенту, который с самого начала был не очень трезв. Тот не понял суть каламбура, но закивал головой на тонкой шее, – Недоумок, – почти неслышно бросил в его же адрес Жирнов.
– Так выпьем же, дамы и господа! – прогремел бас черепахового пенсне.
Все поднесли бокалы к губам и в этот момент стали заметнее пять перевёрнутых вверх дном.
– У нас тут прямо общество трезвенников собралось. Сам Витте бы одобрил. Уж как он одолевал Коковцова со своей борьбой с пьянством! Вы бы получше приглядели за племянницей, Ольга Сергеевна, – рассмеялся Родичев, – Уж не монархистской ли она становится, глядя на красавчиков из Николаевского?
– Нашла кого приглашать очередной раз, – тихо заметил соседу профессор философии.
Многим бросилось в глаза, что насмешник Кока пил без вдохновения и как бы отсутствовал своим выражением лица.
– Признаюсь, господа, что пригубил лишь глоток за вашу конституцию, – разоткровенничался купеческого вида бородач, – Отец, хоть и старой веры был, а завещал самодержавия держаться, уж не взыщите. В нём, говорил, соль земли русской.
– Вот и мой – так же, – неуверенным слабоватым голосом вставил Аркаша.
– Ну Вы – конченный для нас человек, можно сказать, коль в том училище, как и Ваш сосед, – заговорил профессор философии, закидывая редкие сальные волосы назад.
– Может статься, что и так. Но Вас, сударь, это мало касается на мой взгляд.
– Молоды они ещё, помилуйте, образумятся. Покинут стены, оглядятся, поймут, что к чему, глядишь – и в наши ряды пополнение, – примиряюще заговорил Муромцев.
– Всякое случается, – добавил Маклаков, – и офицеры к нам приходят. А когда утвердят ответственное министерство, захочется кому-то и республики. Так, что же во Франции офицеры все после Революции разбежались? Отнюдь нет, господа. Наполеон бы и до Варшавы не дошёл, не то, что до Москвы. А что Вы так, отец Виссарион? У Вас и бокал наполнен. Даже не пригубили.
– Не подобает духовному лицу поступать вопреки Государя нашего.
– Ну уж, и вопреки! Государю от того лишь легче править станет, безопаснее и народу всему полегчает. Неужто грех за такое выпить? – хитро прищурился Маклаков.
– Не могу судить, сударь, не имею достаточных для того знаний, а потому воздержусь, – уклончиво ответил печальный священник, Бокал же перевернуть просто не успел.
– Вот, в Финляндии нашей имеется своя конституция, и народ живёт получше, чем в центральных Российских губерниях. Колонизация шиворот-навыворот.
– А разве «Манифест 1899-го года об общеимперском законодательстве для Финдляндии» не есть отступление от Финдляндской конституции? – едко заметил Родичев.
– Нам бы отца Виссариона хоть как-то успокоить, а Вы…
– Мне думается, – молвил негромко, но уверенно Шипов, – что не желающие пить за конституцию, по-своему правы. Нам не следует ни в коем разе всех обращать в единую веру. Лучше бы делом заняться. Брать пример с семьи Бахрушиных146: строить на лишние деньги приюты для сирот и бездомных, больницы, читальни для народа, бесплатные квартиры для городской бедноты. Александр Алексеевич завещал около 800 тысяч рублей на благотворительность. Детям своим оставил завет «жить в мире и согласии, помогать бедным, жить по правде». Так и надо жить, господа. Не грех и с Третьякова пример брать и со Щукиных. Да и Савва Мамонтов уверен был в необходимости своей железной дороги для державы и строил её без личной финансовой заинтересованности. Чем не пример? Даже и большой оригинал Савва Морозов147 нас поддерживает. Знаете ли вы, господа, что последнее время мы в его роскошном особняке на Спиридоновке проводим, как бы сказать, не совсем легальные заседания земцев-конституционалистов. Ну а у кого лишних средств нет, то работать бы подобало в подобных заведениях, открываемых купцами, во имя всеобщей гармонии.
Маковский далее проявлял не слишком большой интерес к происходящему вокруг, но повышенный ко своей соседке – Настасье. Когда он дошёл до той черты, за которой ожидается предложение свидания на стороне, Кирилл, всё тем же ледяным взглядом, перехватил оживлённый взор Сергея Константиновича, и молча дал ему понять, что всё это совершенно неуместно. Бородач с видом купца всё пытался подсесть поближе к Настасье, но понял, что усилиями Кирилла смещение стульев совершить не удастся. Елизавета Третнёва, племянница Ольги Сергеевны, оказалась между двумя Охотиными, проявляющими к ней живой интерес и румянец не сходил с её щёчек. Отдать кому-либо из них предпочтение она явно не решалась. В свою очередь, оба вели беседу очень неумело и забавляли прочих, находящихся поблизости.
– А Вы знаете, госпожа Третнёва, что уже во времена Людовика Тринадцатого во Франции были запрещены дуэли? – с трудом сумел из себя выдавить Аркадий.
Лиза ответила, что тоже читала Дюма и ведает о том.
– А Вы читали о подвигах русского генерала Скобелева во время последней Турецкой кампании? – продолжил очень натянуто Аркаша.
Блуждающий взгляд Аглаи всё чаще фиксировался на гордом профиле Кирилла. Эти задержки взгляда не скрылись от внимания Николая Врангеля, который впервые ощутил, что эта взбаламошная девица чего-то для него всё же значит. Долгоносый чахлый молодой человек, набравшийся за вечер не в меру, что случалось с ним не в первый раз, подобрался к аккуратным горшочкам с фиалками Ольги Николаевны и вяло зловонно сблевнул в самый крупный из них.
Никто из собравшихся в салоне не ведал ещё, что в эти дни Япония направила в Санкт-Петербург ноту недовольства по поводу задержки вывода российских войск из Маньчжурии, что Англия вложила уже давно огромные средства на строительство современнейших военных судов на верфях Страны Восходящего Солнца и, что путём интриг, произошла отставка Витте, подогревшая амбиции некоторых русских недальновидных авантюристов на Дальнем Востоке. Никто не подозревал и о том, что на днях столицу попытается в очередной раз поглотить страшное наводнение почти день в день, повторившее таковое на Неве 1824 года.
Вспоминалось в тот вечер Аркаше детство и рассказы отца о славных сражениях с турками, во главе с отважным Белым генералом Скобелевым на белом коне в белоснежной форме, всегда на виду у противника и в сфере досягаемости его огня. Генерал водил войска в атаку своим личным примером и не кланялся пулям в духе офицерской чести Николаевских времён. Смягчения времён Александра II расслабили и высший офицерский состав, что не импонировало Аркадию. Михаил Скобелев стал уже особым исключением. А со времён Скобелева, уже ни один генерал лично не водил солдат в бой и юноше тогда казалось, что Скобелев стал последним в истории и, «если ему самому, Аркадию Охотину, когда-либо доведется носить генеральские погоны, то он обязуется повторить подвиги Михаила Дмитриевича Скобелева и погибнет на передовой!». Ведь были времена, когда великие князья Руси мчались впереди своих войск, но уже от Ивана Грозного и, особенно, со времён династии Романовых, царю не подобало лезть на рожон. Оно и понятно, но что-то в этом подсознательно претило романтичному юноше, при всей его убеждённости в святости императорской персоны. Когда Аркаша возвращался в родительский дом, он непременно пролистывал вновь и вновь зачитанную до дыр книгу «Белый витязь» про генерала Скобелева. В детстве, то бишь, ещё не так давно, Охотин Шестой очень любил рассказ эльзасского священника об ужасах франко-прусской войны «Под громом пушек» и готов был читать хоть каждый день, но теперь охладел к этой книге. Аркадий Охотин скучал в Училище без своей личной библиотеки, а личную собирал каждый из детей генерала. Любили читать в семье все, даже и сестрица Варвара. Выписывали множество журналов. В своей личной библиотечке Аркаша успел на своём веку собрать около тридцати книг Майн-Рида, столько же – Жюля Верна, раза в два поменьше – Гюго, Гюстава Эмара, Дюма, Загоскина, Сервантеса с рисунками Гюстава Доре, Даниэля Дефо, Купера, Марка Твена. Они заполнили небольшой книжный шкап, на который был водружён бронзовый бюст императора Алексадра Освободителя. Затем в воображении пронёсся чей-то день ангела, кажется – Евпраксии, когда танцевали под аккомпанемент приглашённых скрипача и гармониста, а обладательница приятного меццо-сопрано Варя, пела под аккомпанемент фисгармонии. Размышляя о полном ненависти взгляде долговязового студента Жирнова, бросаемого, время от времени, на него и Кирилла, он почему-то вспомнил, как соседские старшие мальчишки надували лягушек через соломинку, вставляя её в задний проход беззащитной твари, что не позволяло лягушкам нырнуть под воду. После чего, мальчишки швыряли в них камни и хрипло, злобно ржали. При прямом попадании лягушке разрывало внутренности. Однажды маленький Аркаша до того рассвирепел, что полез драться, защищая лягушек, сразу с тремя старшими, ну и получил изрядно. Пришёл домой в пыли и синяках. Детству свойственна непонятная жестокость. Иногда она проходит с возрастом… Но молодость взяла своё и приятные мысли о Елизавете Третнёвой вытеснили скорбные. Ещё в детстве был Аркаша влюбчивым романтичным мальчиком. Одну знакомую девочку он, про себя, звал Ежевикой, а другую – Малиной, что полностью соответствовало, на его взгляд, внешности обеих. «Суров Матфей: «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем». Ох, и зачем так строго!» Ещё почему-то вспоминалась московская зеленная лавка и ряды со сладостями. На лотках разложены тёщины языки, сочники, халва и рахат-лукум, засахаренные сливы, вишни, груши. Поодаль – ряды со всем, что только можно было себе представить – от вехотки – пучка мочала, до самовара с царским клеймом. В числе прочих там находился и торговец удилищами и готовыми червями с муравьиными яйцами. А какие встречались деревянные крашеные солдатики! Заснул он уже со своей дежурной мыслью о славных временах рыцаря Ивангоэ148.
Кирилл, глядя в потолок перед сном, в комнате неподалёку от Аркашиной, тоже вспоминал чёрные глаза неумытого студента, горящие откровенной ненавистью. Думалось ему ещё и о том, как его дразнили в первом классе: «Ртищев едет в Мтищи. Разявь свой ртище, Ртищев. Ты Ртищев? Ну и дурак». После такого Кирилл начинал отчаянно драться, но на его хрупкое сложение всегда находилась управа в виде здоровенного громилы-переростка, потакавшего ярым дразнильщикам. В школе младшим давали «грушу» – винтообразно сильно ковыряли большим пальцем по темени. Однажды, за начатую драку, несколько человек уложили его на пол и долго производили «пытку грушей». Не спалось. «А кошерный паренёк этот, ох и злобно смотрел и ещё долго останавливал взгляд свой змеиный на нас с Аркашкой…» На утро Кирилл, как он и пообещал сам себе, направляет стопы в училищный храм, где отстаивает всю заутреню и просит прощения за несправедливое зло, затаённое против однокашника и честного офицера раба Божьего Аркадия. «Брата его, не сделавшего мою сестру счастливой, есть за что не любить, но при чём тут Аркадий – чистая душа? Борис не смог дать ей ничего: в имени она не нуждается, денег он ей не дал, но и Бог с ними, но ведь теперь я чувствую в её молчании, что она с ним несчастна!»
12. В Первопрестольной вновь неспокойно. Рождество в охотинском доме
«Если поднимается свист и гам по поводу властолюбия и завоевательной похоти России, знайте, что какая-либо западная держава готовит бессовестнейший захват чьей-либо чужой земли»
И. Аксаков, славянофил
Осень тянулась спокойно и размеренно даже и в ведомстве Глеба Охотина. Разве что, он узнал от приятелей из Охранки, что, так называемые большевики – некий крайне левый осколок РСДРП149, развернули мощную подпольную типографию на Кавказе. В июне 1903 года в Чёрном городе под Баку, где добывалась львиная доля российской нефти, начались с виду немотивированные беспорядки. Забастовщики никаких требований не выдвигают, но имеют место поджоги промыслов. Пламя возносится на больше полусотни саженей150! Разоряются невиданные ранее в России по своим масштабам бакинские нувориши. Иные же, наживаются пуще прежнего и добывают миллионы пудов нефти в год – азерские тюрки151, армяне и ряд иностранцев. Уже незадолго до Рождества Японское правительство сообщило, что «чувствует себя вынужденным просить Императорское российское правительство пересмотреть своё предложение» о признании Маньчжурии вне сферы интересов Японии. А Невский завод, купивший право на постройку подводных лодок152, предложил Морскому министерству изготовить одну в качестве образца. Глеб, подбирая и анализируя подобные сведения, всё больше осознавал, что назревающая война с Японией уже вполне зрима и ощутима. Со времён начала буквальной травли правительства левой печатью, Николай II взял обыкновение не отвечать на злобные нападки, что расценивалось, как признание собственной вины и Глеб усмотрел в этом очередную крупную ошибку любимого Государя.