– Тут трешницами да пятишницами189 не раскидываются, молодой человек. Не то место, их тут не употребляют-с, во всяком случае, из кармана не показывают-с, – с укоризной заметил пьяненький старичок с редкой остренькой бородкой.
– За зеленуху такая на тя и не глянет, – заржал проходивший рядом молодой сын купеческий прямо в ухо Петру, оглушая. В другом месте, за такую дерзость, малый этот мог бы тут же получить умелый и тяжёлый удар, либо вызов на поединок, но в Нижнем Петя понимал, что лучше пока оставаться в тени. Он уже и вовсе отрезвел после морозца и был начеку.
– Господа, – зычным раскатистым голосом привлёк всеобщее внимание дюжего сложения коренастый купец лет сорока, видимо из старообрядцев, по еле уловимому отличию в одежде, – знайте же, что в Нижнем сам купец первой гильдии и широко известный в Белокаменной Савва Тимофеевич Морозов и, что скоро он заявится к нам сюда! Пейте в меру и не показывайте нашего брата с худшей стороны.
– Ух, сам Морозов в Нижнем! Уважил! Но и мы не лыком шиты! – раскатилось по обширному залу, притихла бравурная музыка на сцене.
– Сухой «Монополь» – настоящее бур-гунд-ское! – громким бражным шёпотом на ухо Петру голос того же козлобородого старичка, не хотите ль отведать?
– Савва Тимофеич намеревается развернуться теперь и в Нижнем, – продолжил степенный старообрядец басом, – так поднимем же рюмки, господа, за славного гостя нашего города!
– Эх, православные, вот размах! Так и подобает жить купцу русскому! – гудел, не унимаясь, разговорчивый моложавого вида бородач в жилетке.
Скрипка пропела ложную ноту, и музыка грянула вновь.
– Тоже из кержаков, небось, – раздался тихий голос поблизости от чутких ушей Пети.
А что ж ты думал, Изот Ипатьевич – половина алтынников на Руси кержачат190, – послышался скрипучий голос в ответ, – никудышник кержака видит издалека.
Случилось так, что в страстном желании подслушать разговоры с именитым гостем, Петя ничтоже сумняшеся умудрился под шумок втиснуться в немыслимо малое пространство под тяжёлой скамьёй, у которой готовился стол для Морозова в отдельном кабинете. Для создания алиби упившегося вдрызг, он прихватил с собой оставленный кем-то без присмотра полный, но раскупоренный мерзавчик и отхлебнул побольше, чтобы от него разило. Лишь молодость позволяла ему там ещё и дышать и выдерживать боками жесткость пола недвижимо. Вскоре он даже немного прикорнул и проснулся от топота и усилившегося гула голосов:
– Милости просим, Савва Тимофеевич!
Краем глаза Петя замечает, что несколько человек совершают метания, а иные даже великие земные поклоны191 в углу, видимо, куда принесли икону.
– Благодарю покорно, господа, – раздался низкий голос после паузы, – У нас в общине Рогожского кладбища192 обряды попроще будут. Всё реже вижу великие земные. Да вас тут от Нижнего до Дона побольше, конечно, наберётся.
– И благочестия у нас поболе сохранилось, – скромно заметил знакомый уже бас.
Судя по звукам, доносящимся сверху от входа, количеству видимых ног и их заснеженности, с четырьмя вошедшими за столом расселось трое из присутствующих купцов. Постепенно по голосам Петя узнал уже знакомых Парамона со Спиридоном, которые вошли вместе с гостями, а также и очень солидного крепкого купца, который объявлял о прибытии гостя. Всех купцов, что он уже знал и прочих, можно было отличить и по ногам, по их добротно точённым высоким лакированным сапогам и широким штанам, заправленным в сапоги. Двое других же, оказались в городских очень скромных ботинках, не стоящих целого состояния, как ожидал Петя.
– Вот и слава тебе, Господи, сидим в отдельном номере и не нюхаем больше скверну табачную от щепотников, – очевидно перекрестившись двумя перстами, молвил басистый объявлявший.
– Сохрани Господи древлеправославие, Силантий Тихонович! – раздался голос Парамона, – Угощайтесь, Савва Тимофеевич, тут у нас не хуже, чем у Вас на Большой Дмитровке в «Купеческом» у Мятлева накормят.
– С чем пожаловали к нам, Савва Тимофеевич? – продолжил Силантий, будучи немного помоложе других, но видимо успевший достичь ещё большего в свои годы, – Слыхали тут, что Вы, как член московского отделения «Совета торговли и мануфактур» и «Общества для содействия улучшению и развитию мануфактурной промышленности», решили развернуться и в Нижнем Новгороде193.
– Именно так, Силантий Тихонович, – ответил почётный гость.
Судя по топоту половых и звону посуды стол начал покрываться яствами. Пете очень захотелось перевернуться на другой бок, затекло всё тело, но это было невозможно.
– Можем ли мы, со своей стороны, помочь Вам здесь?
– Вне сомнений, господа предприниматели, надо бы нам с вами, совместными усилиями и с
ещё некоторыми инвесторами из Москвы, основать больше заводов по выпуску красок. А для этого нам необходимы такие люди как вы, знатоки местных особенностей, ну и знакомые с администраторами Нижегородской губернии.
– Савва Тимофеич, у нас тут настоящий, как говориться в наше время – бум: город что на дрожжах растёт и богатеет. Нигде по России таких темпов нет. Будущее за Нижним, глядишь и столицу вновь с болота на юг перенесут!
– Так оно и лучше будет: не в Москву, так хоть в Нижний, Силантий Тихонович.
– Сами посудите, Савва Тимофеевич: на Макарьевской ярмарке впервые построили санитарно-технические помещения ещё аж в двадцатые годы! Подобные подземные работы тогда велись лишь в Москве! Мещерское озеро обводным каналом через шлюзы с Волгой уже тогда соединили, потом и шоссейную дорогу от наплавного моста через Оку построили! И всё силами нашего купечества! Берега Волги на протяжении двух вёрст обделали деревом и камнем, что Неву! Площади замостили – и всё ещё при Николае Павловиче! Отец мой к тому усилия приложил, – с гордостью подчеркнул Силантий, – Строительство не останавливалось с той самой поры, Савва Тимофеич! При Александре Николаевиче, из того, что помню – чугунный фонтан установили, Блиновский Пассаж194 на Рождественской соорудили. И чего только в нём нет: лавки, склады, конторы, телеграф, даже гостиница с ресторацией! Цирк на тыщу зрителей отгрохали. Ярмарка имеет с той поры чёткие прямоугольные кварталы. Ну а последние лет десять народные столовые из деревянных камнем оделись. Ну а по случаю Всероссийской торгово-промышленной и художественной выставки город связали с ярмаркой электрической железной дорогою и построили новый понтонный мост! Каково! Возвели и наш Главный Дом с залом общественных собраний, обошедшийся купечеству в целых полмиллиона! Семьдесят немаленьких магазинов внизу имеет, телеграф, ресторацию с кабинетами! Пять сотен электрических ламп и пятнадцать больших фонарей со своей электростанцией имеет! Водопровод проведён с канализацией.
– Показали мне по пути это замечательное сооружение в древнерусском стиле, Силантий Тихонович, впечатляет…– Савва опустил веснушчатую руку и нервно почесал щиколотку, влезая под ботинок, толстым пальцем с простым оловянным кольцом.
– Наше купечество тут замыслов новых полно, Савва Тимофеевич, таких, как чугунный мост через Оку, чтоб ярмарку с железной дорогой к югу соединить. А того окромя и в Мещерском озере гавань построить, новый ночлежный дом на тыщу человек и даже мечеть вторую для гостей наших! Ещё учёные задумали так сделать, чтоб вода, что город прошла, сама себя очищала195.
Петя заметил по тону Морозова, что разговор приобретает слишком абстрактный характер и незаметно превращается в пустую болтовню и усилиями гостя тема резко сменилась на деловую. Затем разговор затянулся и вошёл в русло малопонятное Пете: «И чего в башку взбрело карячиться здесь в тесноте? Ничего толкового не услышал, а сколько ещё мучиться придётся?». Когда Охотин уже и вовсе осатанел от затёкших членов своих, а мерзавчика для здорового организма оказалось мало, чтобы хоть как-то забыться, до него донеслось завершение беседы. Господа «алтынники» прощались.
– Так что, Савва Тимофеич, не взыщите, ежели что мы не так поняли, но наше «честное купеческое» Вы знаете не хуже здешних. Между нами недомолвок быть не может: по рукам, значит по рукам, и никаких бумаг мы пока ещё, слава тебе, Господи, не пишем, бюрократию не жалуем. Уговор дороже денег. Коли сказал купец волжский, значит так он и сделает. Наши воротилы Бугров, Башкиров и Курбатов196 всенепременно будут там завтра.
– По рукам, Силантий Тихонович!
Они уже начали было расходиться, велеречиво прощаясь по канонам кержачим, на что городской Савва, изучавший химию в Кембридже, отвечал явно неумело. Тут кто-то вошёл с улицы в паривших промороженных ботинках. Этот человек тихо спросил о чём-то у Силантия и тот обратился к Савве:
– Коль Вы ещё не совсем утомились с дороги и после сытной трапезы, Савва Тимофеич, гость нашего города хотел бы задать Вам вопрос, ели только не возражаете.
– Хорошо, если ненадолго, я ещё задержусь. Встретимся с Вами, Силантий Тихонович, завтра в отделении «Московского торгово-промышленного товарищества».
– Добро, ну а послезавтра, Савва Тимофеевич, пожалуйте к нам в Сад для гуляний, что у Самокатных площадей. Там у нас появился механический и электрический театр197 – культурная новинка! Ладно стало у нас тут, ну а толокном Волгу не замесишь.
– С превеликим удовольствием приду, Силантий Тихонович.
Купцы удалились, оставив гостя наедине с вошедшим. Потом раздался тихий монотонный, но слегка вкрадчивый голос владельца всё ещё холодных с мороза ботинок небольшого размера:
– Глубокоуважаемый Савва Тимофеевич, милостивый государь, разрешите представиться – Вавил Митриевич Черешневский, поверенный в делах «Общества промышленного развития».
– Присаживайтесь, сударь, я Вас слушаю, – заговорил сразу более городским современным языком Морозов, – О существовании такого общества признаться слышать не доводилось.
– Общество наше новоявленное и мало известно, господин Морозов. Мы очень надеемся на прогресс в будущем, а он неизменно придёт даже и в эту страну. Вы верите в светлое будущее свободной России, господин Морозов?
– Лишь очень на него надеюсь, господин Черешневский.
– Так вот, и наше Общество уповает на торжество конституции и будущую полную свободу торговли. У нас сосредоточены лучшие передовые умы России, которые анализируют возможные пути развития отечественной промышленности, и мы отдаём себе полный отчёт в том, что должное развитие капитала невозможно при существующем положении вещей. Надеюсь, что Вы согласны со мной в этом?
– Да, сударь, увы…
– Так вот, в силу такого положения, перед тем, как развернуться, всем нам и Вам придётся поддержать те политические силы, которые ведут нас к свободе! А таковыми, на сегодняшней день являются не только конституционалисты, но и более радикальные борцы, видящие выход в, простите, республике… Здесь нас никто не слышит, полагаю. Лишь это позволит нам достичь невиданных масштабов и скоростей индустриализации доселе аграрной страны. Как Вы на это смотрите?
– Одобрительно, сударь.
– В таком случае, нам с Вами по пути, господин Морозов! Через десяток лет после установления республиканской системы правления Россия обгонит самые развитые страны мира, ибо ресурсы её неисчерпаемы! – монотонный доселе голос преисполнился должного пафоса.
– Дай-то Бог…
– Для достижения заветного необходимого условия нам остаётся поддержать такие радикальные силы, как даже партию социалистов-революционеров! Им необходимы средства на расшатывание устоев и постепенной замены государственного строя, господин Морозов. А момент сейчас настаёт очень подходящий. Всякая война сотрясает основы, Савва Тимофеевич!
– Позвольте, но в годину кровавой борьбы со внешним врагом, не надо ли оставить всевозможные попытки расшатать власть, но консолидироваться в стремлении к победе?
– С одной стороны, Вы правы, сударь, но с другой: враг этот напал не на наши исконные земли. Война идёт на чужой земле, и мы никак не пострадаем от того, если и проиграем и отдадим эти земли. В период мира царизм силён и неодолим, но лишь в момент войны он подвержен замене. Вы знаете, Савва Тимофеевич, что самые передовые люди России уже даже говорят тосты за поражение в этой нелепой войне!
«Ну и подлецы же те самые Борины приятели – эсеры! До такого договориться! А я ещё хотел влиться в их ряды! А ведь те, провинциальные купцы, такое бы никогда не одобрили…» – мелькает в утомлённом не выспавшемся мозгу Пети.
– Мне довелось, Савва Тимофеевич, общаться с самим господином Парвусом – великим мозгом и человеком передовых взглядов. Он призывал к тому же ещё несколько лет назад. Настаёт великий момент истории! Тот, который ждали декабристы много лет назад!
– Хорошо, сударь, – остановимся пока на этом, притомился я с дороги. Выпьем на посошок, да и отложим беседу на ближайшее время.
– Не пью я, уж простите, милостивый государь, Савва Тимофеевич, но во славу дела общего приглашаю Вас съесть божественный плод, что я принёс с собой, чудом сохранившийся в свежем виде в такое время года – персик!
– В самом деле поразительно! Да какой свежий!
– Сами боги питаются ими. Да, да, божества народов восточных, отведайте, Савва Тимофеевич, откушайте ради всего доброго!
– Да и на вкус они, словно не зима сейчас на дворе! Во рту таят и несут в себе свежесть летнюю! Чудеса да и только!
– Вот и я сам удивляюсь всё не надивлюсь…
Пётр насторожился: он вспомнил рассказы Глеба о загадочном деле и весь обратился во слух.
– Так, до встречи, господин… э-э Вишневский…
– Черешневский, Савва Тимофеевич, Черешневский, – голос собеседника Морозова на секунду изменился и даже дал петуха, – А когда мне можно будет к Вам обратиться?
– Приходите ко мне в гостиницу, вот адресок. Может быть, я Вам оставлю записку на первом этаже, или сразу встретимся.
– Благодарю покорно, Савва Тимофеевич! – ботинки малого размера расшаркивались перед более массивными, под которыми пол скрипел сильнее.
Когда они уже были у выхода из главного помещения Петя сообразил, что он вероятно имеет уникальный шанс увидеть своими глазами опаснейшего преступника и Охотин выкатился пулей из-под скамьи, разминая затекшие члены, рискуя столкнуться с прибирающими со стола. В дверях он увидел светлого упитанного крупного человека с аккуратной бородкой, пожимавшего руку блондину среднего роста с очень уж не запоминающимися чертами лица. Оба стояли в пальто с барашковыми воротниками и напяливали каракулевые шапки, и Петя понял, что доходчиво описать, представившегося Черешневским, будет очень непросто. Двери захлопнулись.
– Эй, чего торчишь здесь сапожищами своими? – грубо окликнули его сзади. Пётр развернулся и увидел огромного роста откормленного человека в жилетке и полосатых штанах.
– А что, украл я что-то? – насупился Петя.
– Вот и проваливай отсюда, пока ещё не спёр! – разгорячился хозяин заведения.
– Оставьте парнишку, Кондратий Акимыч, я его видела, он из купеческих, – пискнула очаровательная певичка, запоздало собирающаяся домой. Петя узнал ту, которой сунул трешницу.
– Вон отсюда! – рявкнул побагровевший хозяин, не обращая на девицу внимания.
– Вы не смеете так со мной разговаривать!
– Кондратий Акимович, говорю же Вам…
– Эй, робяты, зри, видишь этого? – окликнул хозяин половых, не обращая внимания на слова шансонетки, – проучите бездельника!
Трое половых со всех сторон разом накинулись на Петю, норовя не то, чтобы ударить его, а скорее грубо оттеснить к выходу. Тут хозяин резко шагнул и отвесил Охотину тяжёлую пощёчину массивной ручищей, тогда как руки Пети находились в цепких клешнях троих малых. Ценой огромного усилия, рассвирепевший Пётр вырвался и нанёс ловкий удар прямо в ненавистную багровую физиономию. Хозяин потерял равновесие и осел на пол. Тут парни принялись лупцевать Петра уже серьёзно. В тот момент Петя осознаёт всю опрометчивость винопития – руки его действуют не столь стремительно как бывало и он пропускает удары всё чаще. Наконец, один из половых обрушивает табурет на голову Охотина и его выбрасывают прямо на снег без сознания. Хозяин, для полного самоудовлетворения подходит и наносит ещё несколько ударов сапогом по распростёртому телу.