Через пару дней московский сыск неожиданно вышел на одном из рынков на травника, который покупал у прибывшего крестьянина мешочки с болиголовом и цикутой. Разбирающийся в травах сотрудник выкрал мешочки, чтобы убедится в своём предположении и проследил, куда возвращается с рынка травник. Установив названия ядовитых растений с помощью профессора университета, сыщики нагрянули в домик травника, что ютился на дальней окраине Марьиной Рощи. Обыск, который проводили Глеб со сведущим в травах полицейским, показал, что дом подозрительного мужичка буквально завален всевозможными ядовитыми травами. Хозяин-травник и не скрывал этого, куражился и хвалился:
– Да вот, и болиглав имею, всё что хошь есть у старого Мины Панкратыча! Вот вам и зелье ведьмино, возьмите, да отведайте: тирлич-трава да жабья косточка смиряют гнев властей, оставите, может, старика в покое. Золототысячник ещё называется, аль бешена-трава.
– Вы бы, отец, помолчали немного, – раздражённо заметил сыскарь.
– Вот вам и разрыв-трава, она же и ключ- и спрыг-трава, брось её в кузницу, кузнец и работАть-то не сможет. На которой траве в Иванову ночь коса переломится, та и есть разрыв-трава, – не унимался старик, – Разрывает она запоры тюрем, сажайте мя, не сажайте, всё равно убегу. Сатанинскую силу она превозмогает, клады находит. И поляницу и водяницу41 отваживает. Ты попробуй разок. И одолень-трава – цветок рудожёлтый русалочий есть. Едешь ты в дальний путь, положи её в ладанку – сбережёт в дальней дороге. И нечуй-ветер есть и плакун-трава. А приворожить кого надо – любжу-траву ищи. Можно и изурочить42.
– Ты, старик нас зельями приворотными своими не стращай, надоел. Скажи лучше, а сонное зелье имеешь? – нахмурился знаток ботаники.
– Это мужской корень, что-ль? А то как же! Как же без адамовой головы быть. Царь всех трав, поди! Но нету яго у мя. Не растёт он тут.
– Ты нам честно все свои сонные зелья покажи, при суде поможет и разрыв-трава не понадобиться на засовы тюремные – сбережёшь травку-то.
– Так, зелье сонное то – особый корень43, а просто травы для сна крепкого покажу. Много их у мя. Сон-траву просто так не нарвёшь – и не пытайся. Наговор знать надо, тогда она и поможет. Потом её в холодную воду надо и так – до полнолуния. Согнувшись трава слегка шевелится и тут-то её надобно под подушку и увидишь вещий сон тогда.
– А кто покупал в последнее время у Вас болиглав и сонные травы? – задал вопрос, до сих пор молчавший Глеб.
– Да мало ли кто. За день столько подойдёт народу.
Тут Глеб приступил к осмотру небольшой библиотеки травника и обнаружил, бегло пробежавшись по корешкам, учебник ботаники для гимназий рядом со Святым писанием. Он немедля извлёк книгу и перелистал. Страницы с рисунками плодовых деревьев в нём недоставало.
– Вот это удача! – невольно воскликнул Глеб, – А теперь так, сударь, Вы подозреваетесь в содействии убийству викария Московской епархии. Эта книга служит неопровержимой уликой тому!
– И кочедыжник есть у мя, огнецвет перунов. Так-то… – продолжал хвалиться старик, словно и не испугался нисколько, – А левкой не сажай – душу вытянет всю. Травы тоже дышат, как и мы – уважать надо – только вот ночью, говорят, дышат, в темноте. Так-то, – не унимался старик.
– Я не шучу, милейший, убит человек. Ближе к делу: не думаю, что Вы непосредственный убийца, но Вы можете помочь нам выйти на него. Кто выдернул из учебника страницу номер 27 ? Я Вас спрашиваю. Вам каторга грозит, поймите же!
– Не выдирал я ничего оттуда. Свои книжки берегу, – неподдельно удивился старик.
– Кто рылся у Вас тут в книгах, или кому Вы давали почитать этот учебник?
– Не так давно погостил один человек Божий, он кое-что покупал, многое спрашивал, немного в книги мои заглядывал. Любопытный такой.
– А как он выглядел?
– Да неприметный такой, светленький, молодой ещё.
– А точнее?
– Лет сорок будет. Не помню его лица толком.
– Какие-нибудь ещё приметы у него были?
– Нет, любопытство одно и речи странные.
– А в чём их странность была?
– Спросил старика, какой травой мир можно одолеть, от какой держава распадётся…
– Действительно странно. Но в наше время, увы, многие бездельники такими вопросами задаются. А ещё что, вспоминайте!
– А больше ничего и не говорил. А что он страничку ту вырвал, оно и не исключено. Не читал я эту книжку давно.
– А что купил?
– Один раз болиглава, а второй раз ещё приходил, на днях, так сон-травы посильней просил.
– А зачем же Вы, отец, яды сильные собираете, продаёте? Ведь грех за этим стоит, людей ими губят!
– А любопытна растительная жисть мне, вот и собираю, сушу… А что, тот человек отравил кого? Грех…
– А ежели Вас под суд, да на каторгу, тогда что?
– Да не боюсь я уж ничего, стар стал, – устало уже отвечал травник, потягивая свой холодный чай из носика маленького медного чайника, – А что, много людей Божьих тот человек потравил?
– Да не мало. Вы бы лучше ещё чего вспомнили, когда именно он приходил, что поточнее сказал, что купил и сколько? Щедро ли платил, али жался?
– Человек он денежный, платил не задумывался, – маленький сухой старик как-то весь сжался в комок на стуле.
– Вам плохо? Что Вы так живот поджали? Отвечайте же! – спохватились оба сыщика, выхватив из цепких рук старика чайник.
Травник злобно усмехнулся:
– Да хоть на дыбу поднимай, – при этих словах, чело его покрылось крупными каплями пота, а на губах начала выступать мутная белая пена, – немного опоздал ты.
Глеб понял, что очередная надежда хоть немного приблизится к разгадке утрачена, лишь когда они второй раз попытались промыть желудок странного человека. Уж слишком стар и слаб оказался, чтобы выжить после такого. «Как бездарно глупо всё вышло. Остаётся попробовать оставить засаду в этом домишке, да только шанс, что тот заявится сюда ничтожен. Уж слишком хитёр. Но почему старик внезапно прибег к такому крайнему средству? По умственному расстройству ли, или был столь запуган убийцей?».
5. Дальний Восток стал русским Диким Западом
«Только неразумное резонерство спрашивало: к чему эта дорога? А все вдумчивые люди видели в ней великое и чисто русское дело… путь к океану – Тихому и Великому, к равновесию центробежной нашей силы с центростремительной, к будущей истории, которая неизбежно станет совершаться на берегах и водах Великого океана»
Д. Менделеев
Перед поездкой Глеб имел встречу с почитаемым им опытнейшим человеком, чья скромность не дала ему до сих пор взобраться выше околоточного. В московскую полицию Василий Степанович Стефанов поступил письмоводителем первого участка Мясницкой части уж более десяти лет назад. Через четыре года его перевели на должность околоточного надзирателя, а последние лет пять Стефанов уже околоточный надзиратель в третьем участке Лефортовской части, где случалось невиданное количество краж. Там удалось ему раскрыть несколько притонов по скупке краденого и незаконной торговле казённым вином. Весь воровской мирок как свои пять пальцев знал. Обсудили с Глебом очередной раз всё запутанное неразгаданное «дело о персиковых косточках», а в качестве напутствия в дорогу, Василий сказал:
– Будешь там в далёких краях, держи связь с нами, телеграф поди уже есть. Не забывай, что дел раскрытых у нас всё меньше и всё больше намешанных уголовно-политических. Помяни моё слово, скоро и мы будем работать как Особое отделение44, или вместе с ним. Что-то внутри меня подсказывает, что «персиковое дело» замешано в политике. Уж больно запутанное. Ничего, – добавил он, – Найдём злоумышленника. Кто чесночку поел – сам скажется.
Когда их пролётка проезжала мимо обгорелых стен «Мюра и Мерилиза»45, нагретых щедрым августовским солнцем, Стефанов задумчиво заметил:
– А ведь никто до сих пор не знает, почему случился тут пожар…
За день до того Лебедев вызвал к себе Охотина и объявил ему о необходимости отправиться на Дальний Восток. Оказалось, что на корейской территории убийцы русского управляющего лесоразработками выкололи ему перед смертью глаза персиковыми косточками и оставили их в глазницах. Поскольку там, в горных лесах, персика в помине нет, известие, чисто случайно дошедшее до ушей московского начальника, сразу заставило его серьёзно задуматься: уж слишком большое совпадение, «а не там ли теперь наш «приятель – любитель персиков»? Глеб получил толстенную папку с инструкциями и прочими сведениями, имеющими отношение к тем краям и российской политики в ней. «В поезде будет время…» Перед подъёмом, когда конку46, в которой сидели Василий Степанович с Глебом, форейторы впрягали пару дополнительных лошадей, коллега внезапно ударил по бедру Глеба ладонью, выкрикнув что-то невнятно. Оказалось, что один из подростков-форейторов норовил, между делом, вытянуть кошелёк из кармана Охотина. Стефанов спугнул воришку, и заметил, что в этом городе подобная рассеянная задумчивость весьма опрометчива. Глебу вспомнилась случайно попавшаяся на днях статейка: «Человек под конкой!» и на ту же тему: «Еще одна жертва городского транспорта: Пора обуздать наших коночных Гекторов! Автомедоны из управления конно-железных дорог становятся
угрозой жизни москвичей!»
Под стук вагонных колёс, навевавших сон, Глеб приступил к чтению увесистой папки и, с первых же строк, ощутил интерес к сухому материалу, смешанному и с живыми письмами начальника владивостокского сыска Лебедеву: «Лесные концессии в бассейне реки Ялу, что на границе между Китаем и Кореей, были получены в 1896 году у корейского правительства владивостокским купцом Бринером, выходцем из Швейцарии, принявшим российское подданство. Он поспешил купить у корейцев права концессии на обширных землях долин двух рек с участком леса около тысячи вёрст длиной, сроком на 20 лет. Но, уже в 1901 году, концессия была им неожиданно продана «Русскому лесопромышленному товариществу», за которым стоял некто Александр Безобразов. Группа политических деятелей, возглавленная Безобразовым, заявляет об угрозе возможного проведения англичанами железной дороги от Шанхая к границе России на Амуре, что скоро позволит им расчленить Россию, отрезав Дальний Восток. Наш Император, при содействии князя Ухтомского, «прорубает окно» на Дальний Восток с перспективой возможности выхода в Тихий океан, имея незамерзающий порт! Князь Ухтомский – негласный представитель царя во Владивостоке, создаёт на Дальнем Востоке разветвлённую агентурную сеть47. Кроме того уже очевидна опасность скорого столкновения с Японией и такие концессии, расположенные преимущественно вдоль границы Маньчжурии с Кореей, дали бы возможность подготовить передовую оборонительную линию перед этой границей. Об подобных стратегических задачах, разумеется, не подобает писать открыто и, увы, в обществе сложилось превратное представление, будто речь идёт о том, что «жадная придворная клика» никак не хочет отдавать Корею Японии, хотя бы сие грозило России войной. В марте 1901 года Германский дипломат князь Бюллов делает заявление о недействительности соглашения с Англией в отношении Маньчжурии, что разрушает создаваемый блок Великобритания – Германия – Япония против России, а в апреле, опираясь на поддержку Англии и Японии, Китай отказывается подписать соглашение с Россией, в соответствии с которым получает контроль над Маньчжурией». Тут же прилагались комментарии Игнатия Аверьяновича, коллеги из Владивостока, который совершенно случайно наткнулся на описание
«персикового убийства» из попавшей к нему киевской газеты, сравнил с почерком корейского, связался с Киевом, а уж потом вышел на Московский сыск: «В 1896 году с севера Кореи вернулась нашумевшая экспедиция полковника Стрельбицкого, доклад о которой взволновал многих высокопоставленных лиц столицы. Масла в огонь подлил и немецкий географ Рихтгофен, заявивший о несметном количестве золота в недрах Кореи, что якобы было известно ещё арабским мореплавателям времён Синбада Морехода. Именно с подачи Рихтгофена при дворе и началась та самая золотая лихорадка. Об этом мне рассказал весьма почтенный владивостокский купец Первой гильдии, сам Юлий Иванович Бринер, а уж этот человек осведомлён буквально обо всём, что творится на брегах Невы. Расстояние для него не помеха. Но кроме золота Кореи, манили ещё и лесные её богатства, а главное в Петербурге, почему-то, казалось, что земли эти буквально ничьи, в то время как японцы давно рассматривают Корею как свою законную вотчину48. Во Владивостоке в народе
поговаривают, что Бринер, подобно царю Мидасу, превращает в золото всё, к чему прикоснётся. Он уже владеет и угольными копями и рыбными промыслами и медными рудниками и даже собственной судоходной компанией. А прошло всего лишь одиннадцать лет, как он тут появился. Теперь он берётся ещё и за торговлю лесом! Осенью 1898-го года на север Кореи отправляется экспедиция Звегинцева, прошедшая огромные пространства за три месяца. Однако, спустя несколько лет, Бринер неожиданно решает продать только что приобретённый участок, что настораживает русского посланника при корейском королевском дворе и консула пограничных районов Маньчжурии и очень ушлого человека, Николая Гавриловича Матюнина49. Видимо Бринер почувствовал пока едва заметную угрозу со стороны Японии. Причины внезапного решения продать концессии не ясны. Бывший пограничный комиссар Уссурийского края и человек весьма решительный, Матюнин пользуется всеобщим уважением на Дальнем Востоке, в том числе и среди хунхузов50. Он –
сторонник осторожного и постепенного вовлечения Кореи в сферу русского влияния. Стратегически Северная Корея очень важна для предотвращения неожиданного вторжения японцев в Маньчжурию и «перерезанию» Китайско-Восточной железной дороги. Именно Матюнин одобрил первую русскую концессию на Ялу, как стратегическую базу под видом коммерческого предприятия. Через посланника о продаже бринеровской концессии узнаёт бывший гвардейский офицер из старинного рода Александр Михайлович Безобразов, незадолго до этого переехавший из столицы в Иркутск по неясным мне причинам. Под влиянием Матюнина он составляет обширную записку, в которой предсказывает правительству неизбежность войны Японии с Россией, подчёркивая агрессивность японцев в Корее. Далее Безобразов предлагает создать в Маньчжурии, по границе с Кореей вдоль реки Ялу, особые заслоны, под видом коммерческих предприятий, напоминающих по организации британские Chartered companies, и таким образом, произвести постепенное мирное завоевание Кореи. Но, вовлечь в это предприятие казну Безобразову не удаётся, поскольку в лице министра финансов Витте он встречает убеждённого противника, небезосновательно полагавшего, что участие в этом деле казны придаст предприятию непозволительный политический окрас. Затем Безобразов поспешил разыскать в Петербурге влиятельного родственника, коим оказался командир Гвардейского флотского экипажа капитан первого ранга Абаза, племянник покойного министра финансов Александра Агеевича Абазы. Последний уже выходит на Великого князя Александра Михайловича с министром Двора графом Воронцовым, который может изрядно влиять на течения придворных денег. И об этом знает наш удивительный Бринер! Вскоре чиновник министерства Двора Непорожнев выкупает у Бринера его концессию и теперь лесными концессиями на Ялу владеет Восточно-Азиатское торгово-промышленное товарищество с капиталом немного-немало в два миллиона рублей. В числе учредителей, как поведал мне Бринер, и Их Сиятельства граф Воронцов с князем Юсуповым, и даже граф Алексей Павлович Ипатьев, и граф Гендриков, и капитан Абаза и многие другие. Безобразовскую задумку в Корее уже поддерживали такие персоны, как сама императрица-мать51 и, ставший дальневосточным наместником, адмирал Алексеев, как известно – внебрачный сын… Появились слухи об участии в этом деле самого Н.А., о чём предпочитают говорить в полтона. Вопреки здравому стратегическому смыслу в обществе тут же стали говорить: «Швыряют миллионами, чтобы великим князьям можно было наживаться на лесных концессиях на Ялу». За раздуванием этого стоит оппозиция. Далее Матюнин поведал мне, что делегация к Сеульскому Двору от Непорожнева уже требует разрешения на строительство железной дороги по корейской территории русскими силами от портового Цзинампо до российской границы, а также права на эксплуатацию всех рудников Кореи. Король даёт Непорожневу право первенства, при рассмотрении на разработку природных богатств, но не более. Через однокашника52 по Императорскому Александровскому лицею Вонлярлярского53 Матюнин входит в состав