Леонид Линицкий перед выпиской из госпиталя был признан комиссией негодным к воинской службе. Для него это было ударом. Он тяжело его переживал. С другой стороны, как могло быть иначе, если врачам не удалось даже вытащить все пули из тела молодого человека: ему так и пришлось жить с кусочками свинца в организме.
Мать, Надежда Петровна, как могла, старалась отвлечь сына, а потом предложила ему вернуться в университет и продолжить учебу. К тому времени в Харькове уже окончательно установилась советская власть, стало тихо, налаживалась мирная жизнь.
– Пожалуй, вы правы, мама. Так будет лучше.
Тем не менее, даже продолжая учебу на естественном отделении физико-математического факультета Харьковского университета, Леонид, помимо учебников и конспектов, постоянно читал газеты со сводками с фронтов Гражданской войны. Он не мог оставаться безучастным от всего происходящего. И тренировал свое тело, укреплял организм.
Тем временем, к лету 1920 года на юге Украины, в Крыму и на Кубани активизировались Вооруженные силы Юга России, которые к тому времени уже возглавил генерал-лейтенант барон Петр Федорович Врангель, которого большевики окрестили «черным бароном» за его любимую черную бурку. Война притягивала к себе. И Линицкий не выдержал, снова рванул на фронт, добрался до противостоявшей врангелевцам 13-й армии Южного фронта. И вот уже командарм Иероним Петрович Уборевич подписывает приказ о зачислении красного командира Леонида Леонидовича Линицкого в разведотдел 13-й армии. Его начали готовить для заброски в тыл противника.
Так началась официальная служба Леонида Линицкого в советской разведке.
К августу 1920 года Красная армия уже полностью перехватила инициативу. Белая армия вынуждена была откатиться в окрестности Крымского полуострова. По всему чувствовалось, что Гражданская война шла к развязке. Однако же победа была хотя и желанна, но не так уж и близка и по-прежнему весьма кровава. На Южный фронт, на борьбу с Врангелем большевики перебрасывали лучших своих военачальников. Командовал фронтом Михаил Фрунзе, не проигравший в той войне ни одного сражения, хотя не служил в царской армии – и вообще не был кадровым военным. То же относилось и к Василию Блюхеру, с успехом завершившему боевой путь на Дальнем Востоке со своей 51-й стрелковой дивизией. 4 июля 1920 года Блюхер получил приказ о переброске дивизии на Южный фронт на борьбу с врангелевцами в Северной Таврии.
Начальник штаба 13-й армии вызвал к себе Леонида Линицкого. Только что штаб армии принял решение о направлении 51-й дивизии на Каховский плацдарм, и необходимо было направить туда гонца с этим секретным приказом. Выбор пал на Линицкого, уже проверенного бойца и, хоть и молодого, но опытного разведчика.
– Товарищ Линицкий, товарищ Уборевич считает тебя одним из лучших наших разведчиков. И дает тебе важное задание, – начштаба взял со стола пакет и протянул его Линицкому. – Тебе следует отправиться в штаб 51-й дивизии и вручить этот пакет лично начдиву Блюхеру. Идти нужно будет через тыл врангелевцев, а там, сам знаешь, всякое может случиться. В случае, если ты вдруг окажешься в руках белых, пакет необходимо любым способом уничтожить. Задание ясно, товарищ красноармеец?
– Так точно! Можете быть уверены, я не подведу.
– Выйти ты должен еще засветло. Значит, у тебя есть еще пара часов, товарищ Линицкий.
Линицкий ушел готовиться в дорогу. Ему вручили соответствующий документ, который должен был засвидетельствовать в штабе 51-й дивизии, кто он такой. Как его и научили в разведшколе, свидетельство он заделал в каблук сапога, а сам пакет он спрятал на груди. Путь и в самом деле был неблизкий и весьма опасный – он ведь мог попасть и в руки ничего о нем не знавших красных, а мог и на белых напороться. К тому же то там, то здесь раздавалась стрельба, а то громыхали и настоящие бои.
Вот и в расположении 51-й стрелковой дивизии Блюхера шел бой. В минуты опасности Василий Константинович был спокоен и, казалось, даже весел. Без колебаний отдавал он приказы. Интуиция подсказывала ему расстановку сил, талант полководца позволял предвидеть исход боя еще до его начала. Бойцы видели, что Блюхер никогда не ошибается, и верили в него. С этой верой нередко и гибли.
Когда Линицкий выходил из штаба армии, он знал, что штаб 51-й дивизии находился довольно далеко от передовой. Но, еще не дойдя до нужного села, за несколько верст, он услышал боевые раскаты: беспрерывно строчили пулеметы, стреляли из винтовок. Там шел жестокий бой. Линицкий ускорил шаг. Стрельба была все ближе. Зато теперь он понял, что произошло: в тылу дивизии оказался передовой отряд белого генерала Слащёва. Дабы самому не оказаться в кольце белогвардейцев, Линицкому пришлось свернуть с дороги и огородами и садами обойти их. Он успокоился лишь тогда, когда увидел впереди бойцов с красными звездами на фуражках. Ползком, короткими перебежками приблизился он к передовой линии. Совсем близко были речные плавни, пахло влагой, перемешанной с пороховыми газами.
– Братцы, штаб дивизии где? – спросил он у ближайшего красноармейца, по пояс стоявшего в одиночном окопчике, локтями облокотившись на земляной бруствер.
Тот на секунду отвлекся от созерцания вражеской цепи сквозь мушку винтовки, внимательно окинув взглядом незнакомца, и тут же, перезарядив ее, спросил:
– А ты кто таков будешь?
– Гонец из штаба армии. У меня пакет для товарища Блюхера от командарма.
Красноармеец нажал на спусковой крючок, выстрелил и посмотрел в сторону выстрела: попал или нет. Затем, не поворачивая головы, ответил:
– В полуверсте отсюда, держись южнее. Во-он та хата, видишь? – махнул он в указанном направлении и снова стал целиться во врага.
Линицкий кивнул и, глянув на хату, все так же ползком, а где можно, и бегом, двинулся к штабу. Пули свистели совсем рядом, пришлось прижиматься к земле. Рядом упал замертво красноармеец. Линицкий оглянулся и увидел почти прямо перед собой нескольких белогвардейцев. Он тут же поднял винтовку убитого бойца и скатился в окопчик. Перезарядил трехлинейку, проверил, есть ли патроны, и начал стрелять. Учеба в унтер-офицерской школе, а также уже в красной разведшколе дала себя знать: пули попадали в цель. Но и противник стрелять умел. Двоих Линицкий успел застрелить, а третий попал в него. Линицкий застонал, но ему на выручку пришли красноармейцы. Они отбили атаку и в короткую передышку стали искать раненых товарищей, чтобы оттащить их подальше и спрятать в плавнях, пока не подойдут основные силы. Двое бойцов оказались и рядом с Линицким.
– Глянь, Мыкола, кажись, не наш? – удивленно осматривал Линицкого один из подошедших, долговязый и худой красноармеец в перепачканной грязью гимнастерке.
– Как же не наш. Глянь-ка, двух беляков завалил, – ответил второй, ростом чуть пониже и с маленькой бородой.
– Братцы, я гонец из штаба армии, – слабым голосом заговорил Линицкий. – У меня вот здесь, – он показал на грудь, – под гимнастеркой, пакет для товарища Блюхера с приказом командарма, товарища Уборевича. Мне в штаб надобно.
– Так ты идти-то сможешь? – спросил Мыкола.
– Не знаю! Помогите встать.
Красноармейцы подхватили Линицкого под руки, помогли ему подняться, но слабость и дрожание ног не позволили Леониду сделать и двух шагов.
– Давай-ка мы тебя перевяжем, браток, и в плавнях спрячем, а там подмога нам придет…
– Не надо в плавни, братцы. У меня же пакет, – Линицкий вытащил из-за пазухи слегка окровавленный конверт, запечатанный сургучной печатью. – Он никак не должен попасть к белякам.
Бородатый Мыкола начал перевязывать рану – были прострелены нога и живот.
– Коли доверишь нам, мы доставим пакет в штаб, – предложил долговязый. – Ты теперь не ходок.
Он взял у Линицкого пакет. Мыкола закончил перевязку, и они потащили Линицкого к плавням.
– Главное, чтоб к белякам не попал, – постанывая, умолял Линицкий. – Лучше уничтожьте его.
– Знамо дело. Мы ж не дурни.
– Беляки! – закричал Мыкола.
Долговязый выпрямился, глядя вдаль: там снова показалась белая конница.
– Бросьте меня! Бегом в штаб с пакетом! – приказал Линицкий.
До плавней оставалось совсем немного, но рисковать и в самом деле не стоило. Оба красноармейца положили Линицкого на землю, тот снова застонал от боли, и уже через пару минут они исчезли в густых зарослях ивняка. Линицкий пополз в том же направлении, но силы его покидали, кровь тонкой струйкой сочилась сквозь гимнастерку.
В том бою силы были неравными: белая конница воспользовалась эффектом неожиданности и прорвала оборону красных. Тем пришлось отступить. И вот уже белые пехотинцы бодро вышагивали по полю боя, высматривая раненых противников, чтобы добить их. Пленных брать не было никакого смысла. Так двое белогвардейцев оказалось рядом с Линицким. Почувствовав их приближение, Леонид застыл, практически не дыша и распластавшись по земле. Белогвардейцы остановились рядом, пытаясь определить, живой человек перед ними или уже труп. Один из них сапогом резким движением перевернул тело и, видимо, задел рану. Линицкий застонал.
– А, красная сволочь, живой, значит! – обрадовался белогвардеец. – Ну, тогда получай!
Он размахнулся и прикладом винтовки раскроил Линицкому череп. И тут же потерял к нему всякий интерес. Оба товарища продолжили путь в поисках очередных жертв.
Казалось бы, никакого спасения уже не было. Леонид лежал без сознания, истекая кровью. Но ему в очередной раз повезло. Появился еще один, теперь уже санитарный белогвардейский разъезд. Увидев окровавленного человека, двое санитаров подошли к нему, склонились. По окровавленной безо всяких знаков различия одежде сложно было определить, кто это – свой или враг. Пошарив по карманам, обыскав его и ничего не найдя, один из них разорвал гимнастерку, прислушавшись, не прикасаясь к израненному телу.
– Кажется, дышит.
– Давай его в госпиталь, там разберутся.
Второй жестом руки подозвал ехавшего следом на телеге товарища. Вдвоем они осторожно подняли и положили Линицкого рядом с еще двумя постанывающими ранеными на телегу. Не прошло и часа, как Линицкий уже оказался в полевом госпитале на операционном столе. Пришлось сделать трепанацию черепа, вынимать пули и зашивать простреленные живот и ногу. Через день он пришел в себя.
– Где я? – слегка повертев головой, спросил Леонид.
– В полевом госпитале армии его превосходительства генерала барона Петра Федоровича Врангеля, батенька, – обрадовался пришедшему в себя незнакомцу полноватый средних лет в очках в золотой оправе доктор. – Как ваша фамилия, голубчик?
– Линицкий!
И тут до Леонида дошло, что он в самом логове врангелевцев. Пошевелив ногами, он слабым голосом спросил:
– Где мои сапоги, доктор?
– Не волнуйтесь! Ваши сапоги ждут вас в палате. Это, кстати, единственные ваши вещи, которые у вас остались. Все остальное настолько пропиталось кровью, что мы их сожгли.
Линицкий кивнул. Его больше всего волновали сапоги. Ведь там, в одном из каблуков были спрятаны его документы, подтверждающие его статус красного лазутчика.
Между тем фамилия Линицкий, которую назвал Леонид, сыграла свою решающую роль. Доктор доложил главврачу.
– Уж не генерала ли Линицкого родственник? – предположил последний. – Вот что, дорогой Сергей Юльевич, отправляйте его с первой же партией в лазарет в Севастополь.
– Слушаюсь, Федор Николаевич.
Севастополь снова, как и шесть десятков лет тому назад, превратился в аорту целой страны, живущей под страхом закупорки тромбом этой жизненно важной артерии. Вся страшная сила противостояния единого еще всего пару-тройку лет назад народа сконцентрировалась в этом относительно небольшом, но героическом городе на берегу Черного моря. 1920-й год – решающий год советской власти, новой России. Выстоит или не выстоит?
Еще в начале октября 1919 года Вооруженные силы Юга России занимали территорию 16–18 губерний и областей с пространством 810 тысяч квадратных верст и населением 42 миллиона человек. Страны Антанты сделали Крым перевалочной базой военных поставок. Франция, требуя компенсации (военное имущество в обмен на пшеницу), превращала помощь в торговлю, военно-политические и экономические отношения с Белым движением из-за этого налаживались с трудом. Однако три обстоятельства объективно подталкивали Францию к более активным действиям в России: угроза большевизма; опасения русско-германского сближения; заинтересованность в уплате долгов российских правительств.
Англичане компенсаций не требовали. Их содействие было всесторонним – материальным, финансовым, политическим, отчасти сугубо военным (инструкторы). Однако неудачи белых, с одной стороны, давление собственных левых и профсоюзов – с другой, наконец, боязнь восстановления «единой и неделимой» России как возможной угрозы британским интересам приводят осенью 1919 года правительство Ллойд Джорджа к уменьшению масштабов помощи и поискам перемирия с большевиками. В конце декабря Антанта, по настоянию Англии, снимает блокаду Советской России.
Помощь Деникину оказывали также США, Италия, Греция и даже бывший противник – Болгария. В начале 1920 года в Севастополе высадились два эшелона болгарских войск. Но, несмотря на столь солидную поддержку извне, Красная армия при неоценимой помощи Повстанческой армии Нестора Махно, наносит во второй половине октября 1919 года ряд серьезных поражений деникинцам, и они начинают стремительно откатываться назад.
21 ноября Южный фронт красных получил приказ об общем наступлении. Ноябрь – декабрь – время отступления Белой армии, численность которой, примерно 50 тысяч человек, равнялась численности войск красного Южного фронта, на всех направлениях. Восток – донцы и кубанцы, а главное – добровольцы генерал-майора В.З. Май-Маевского, западнее – войска Киевского главноначальствующего А.М. Драгомирова и Новороссийского – Н.Н. Шиллинга. Против Махно сражался 3-й армейский корпус Якова Александровича Слащёва.
26 декабря Слащёв получил приказ главнокомандующего – прорываться на юг, организовать оборону Северной Таврии и Крыма. 7 января 1920 года он отдает приказ, согласно которому генералу Шиллингу поручено объединить командование и всю власть в Крыму и Таврии. Силы 3-го корпуса Слащёва составляли: около 2200 штыков, 12 тысяч шашек и 32 орудия. Для обороны Северной Таврии этого было ничтожно мало. Поэтому, нарушив требования Ставки, Слащёв отводит свой корпус за Перекоп. Если главнокомандование смотрело на Крым, как на что-то обреченное, то Слащёв принял решение: оборонять полуостров до последней возможности.
Полуостров, до начала 1920 года, стал глубоким тылом Вооруженных сил Юга России. Теперь Крыму предстояло испытать военную диктатуру деникинских властей. Сразу же были отменены все законы, приказы и распоряжения советской власти, украинского и крымского краевого правительств. Восстановлена Таврическая губерния. Бердянский, Мелитопольский и Днепровский уезды 25 июня включены в ее состав. 23 июля приказом главнокомандующего генерал-лейтенант Николай Николаевич Шиллинг был назначен главноначальствующим Таврической губернии. Позже – и Херсонской, а после успешного десанта в Одессу и захвата ее – главноначальствующим Новороссийской области в составе Одесской, Херсонской и Таврической губерний. Был восстановлен Правительствующий сенат. Деникин распустил городские думы и земства, назначив новые выборы. Возрастной ценз повышался до 25 лет, вводились двухлетний ценз оседлости и двухстепенность выборов.
Впрочем, население отнеслось к выборам почти индифферентно. Так, в Симферополе голосовало 4 тысячи человек – 10 % избирателей, в Ялте – 3 тысячи из 10 тысяч, в Евпатории – 1703 из 12 168, Балаклаве – 384 из 11 340… В городских думах большинство получили правые партии. В Симферополе победу одержали кадеты, в Ялте – домовладельцы, в Севастополе – социалисты. Национальные списки, особенно татарский, потерпели поражение.
Однако при всем своем афишируемом либерализме Деникин оставался убежденным сторонником диктатуры. В Крыму был введен паспортный режим и учет населения. Создаются паспортно-пропускные пункты. 2/3 декабря запрещается свободный въезд в Севастополь.