–
Всё же почему ты решил, что именно эта река, а не Харпи или не какая-нибудь другая, – словно продолжая недавний разговор, вполголоса допытывался у профессора Щусь.
Хотя шум перекатов стремительной горной реки поглощал негромкие звуки, я напряжённо прислушался. Кое-что мне удавалось услышать, кое-что приходилось додумывать.
–
Всё очень просто, – ответил Павел Николаевич, и в его голосе сквозила такая уверенность, что ему хотелось верить, – у местных жителей велика вера в потусторонние силы. В многочисленных своих богов, в злых и добрых духов. Вы заметили, что все переселённые в Джуен аборигены проживали по берегам рек Харпи и иже с ней, и ни одно стойбище не располагалось на Сюмнюре и Алюре?
– И что из того?
–
Я много разговаривал с местными стариками и все как один утверждают, что ещё их предки настоятельно не рекомендовали им селиться в тех местах, так как они прокляты богами и являются обителью злых духов, – голос профессора стал ликующе торжественным от своего открытия, и я уже догадался, к чему он клонит. Мне стало не по себе, словно Павел Николаевич проник не только в тайну хитроумных чжурчжэней, но и в мою.
Но, до старлея Щуся пока не доходило:
–
Каким образом всё это относится к нашему делу? – он не скрывал своего раздражения.
–
А таким, что кто-то, что-то укрыв там, распространил слухи о проклятой долине злых духов.
–
Тише ты! – зашипел Щусь, настороженно оглядываясь по сторонам.
Моей заинтересованности он не заметил, так как я, преодолевая очередной перекат, самозабвенно орудовал шестом.
–
Теперь вы понимаете, что охраняло то, что мы ищем? – не обратив внимания на шикание старлея, закончил профессор.
Щусь понятливо мотнул головой, а мне стало грустно и обидно за того паренька, который давным-давно нёс ответственность за сохранность императорской казны. Его план, работавший на протяжении многих веков, оказался на грани провала.
Лодка резко качнулась, и чувство самосохранения заставило меня пригнуться вниз. Как всегда, на протяжении последнего времени, это чувство спасло меня от беды. Я находился на корме спиной вперёд и своим шестом придавал лодке значительное ускорение. Однако кто-то из моих напарников, стоящих по бортам, то ли специально, то ли случайно оттолкнулся так, что торчащий из залома, словно пика сук прошёл между Щусем и профессором и едва не воткнулся в меня.
Я посмотрел на членов экипажа. Ясный взгляд каждого из них говорил о беспредельной честности и сочувствии. «Не бойся, не проси, не верь» – эту арестантскую истину ещё никто не отменял, поэтому я им не поверил, однако отметил, что из той четвёрки, что спала рядом со мной во время покушения на берегу у стойбища Джуен, отсутствует Бацилла. Круг подозреваемых продолжал медленно сужаться. Конечно, хотелось бы, что бы он сужался не в результате очередных покушений, но тут я был бессилен.
–
Вы что, сволочи, делаете? – выкрикнул побледневший от страха старлей и от души заехал кулаком в ухо ближайшему к нему зэку. Этим «счастливчиком» оказался Убогий.
Если бы Щусь видел сверкнувшие ненавистью глаза Убогого, то наверняка бы принял дополнительные меры личной безопасности. Такой взгляд – это затаённая месть, от которой пощады не жди.
– Причаливай к берегу! – не успокоился на достигнутом старлей.
На берегу Щусь произвёл частичную рокировку экипажей, и мы продолжили путь. Если бы он знал, кто является причиной его недавно перенесённого страха, то, вероятнее всего, убрал бы из экипажа меня. В дальнейшем всё прошло без эксцессов и приключений, вероятно, неизвестный злоумышленник решил перенести «разбор полётов» на час «икс».
Через трое суток мы добрались до отрогов гор, в моё время в простонародье называемых «Синие сопки». Нависающие над водой скалы внушали дикий первобытный страх перед могуществом сил природы. Помнится, в далёкой, или, будет вернее сказать, ещё не наступившей молодости, я вместе с братьями впервые попал сюда на рыбалку. Вид скал сразу разбудил во мне необъяснимую тревогу и волнение. И в этот раз я ощущал нечто подобное, а внезапно возникшее чувство, что скоро всё закончится, заставляло меня быть настороже. Непонятная аура, витавшая над этими местами, встревожила и моих попутчиков. Я увидел их бегающие глаза и испуганные взгляды, бросаемые по сторонам.
Наконец Боженко что-то вполголоса проговорил старлею и тот отдал команду остановиться. Затем последовала новая команда – обосновывать на этом месте долгосрочную стоянку.
«Вот и прибыли», – с некоторым облегчением подумал я. Мне уже надоело выпутываться из клубка интриг. Поэтому все дальнейшие события воспринимались мною как избавление от накопившихся забот. И как говаривал один мой товарищ, проблемы мы будем решать по мере их поступления.
В течение третьей недели мы вели поиски некоего места, которое, по одному ему известным приметам, должен определить профессор Боженко. Щусь стал в открытую угрожать несчастному учёному всяческими карами. Среди поднадзорного элемента назревал бунт.
Я забыл сказать о том, что в одну из ночей наш бивак посетили лохматые гости, и мы остались почти без продуктов. Медведи основательно прошлись по нашим запасам. Стоявший на посту солдатик был физически унижен старшим лейтенантом, но вернуть наши продукты это не помогло.
Нас здорово выручал нанайский Чингачгук Фёдор, иногда добывая к столу свежее мясо. Но этого было мало. Хотя сентябрь и выдался солнечным, но уже следовало думать и об обратной дороге, ведь тёплых вещей при нас не было.
Раннее сентябрьское утро тысяча девятьсот тридцать третьего года ничем не отличалось от прочих с прохладным туманом таёжных рассветов. Позавтракав на скорую руку, мы отправились рыть шурфы. Команда под руководством старшего лейтенанта Щуся осталась на южном склоне, мы же с профессором и одним конвоиром отправились к северному.
По дороге я вспоминал сон. Видение было настолько реалистичным, что мне становилось страшно, будто всё происходило на самом деле.
Нахмурившееся с утра небо днём разродилось мелким противным дождём. Я и ещё два зэка, работавших под началом Павла Николаевича, спрятались за каменными глыбами, и ждали, когда догорит подпаленный фитиль и раздастся взрыв.
Если верить увиденному во сне, то сейчас взрыв откроет вход в пещеру, в которую, как это ни покажется странным, я сам спрятал сокровища.
– Как ты думаешь, мы сюда ещё вернёмся? – спрашивала меня ослепительная восточная красавица из ночного сновидения.
– Обязательно, а иначе зачем всё это?
Одетая в золочёные воинские доспехи, девушка улыбнулась и прислонилась щекой к моей руке. Чтобы заглянуть ей в глаза, мне пришлось нагибаться.
– Ты думаешь, Великая империя возродится?
– Я думаю, что мы с тобой возродим её, – я наклонился, а девушка приподнялась на носочках и мы замерли в долгом поцелуе.
– Рваный, гадом буду, ты фитиль ни хрена не подпалил, – раздался недовольный голос Хряка.
Я посмотрел на лежащих рядом со мной зэков.
– Не волосися, парнокопытный! Видишь, дымок вьётся, – последовал насмешливый ответ. – Фитиль сырой, вот и тлеет медленно, но если имеешь жгучее желание, сбегай проверь.
– Это чё, ты в натуре с меня приколы снимаешь? – переварив услышанное, возмутился Хряк. – Какой я тебе парнокопытный?
– Ну, ты же на своё погоняло откликаешься? Ну вот, а кто такой есть хряк? – проговорил Рваный и, в ответ на последовавшее молчание, подвёл итог: – Хряк есть парнокопытное свинского обличья.
– Ах ты, сучоныш!..
Раздавшийся взрыв не дал Хряку закончить ответную речь.
Когда поднятые взрывом комья земли, камни рассыпались по склону, а пыль улеглась, мы вскочили и бросились к скале. Перед нашими взорами предстал провал. Раскрыв рты, все стабунились у открывшегося входа в пещеру. Я отошёл в сторону, потому что знал, что мы обнаружим, как только проникнем внутрь. И это знание меня меня основательно пугало.
– Т-твою мать! – выразил общее состояние Рваный и, отбросив в сторону кайло, шагнул к пещере.
– Нельзя! – опомнившись, закричал профессор.
– Да иди ты! – отмахнулся зэк.
– Товарищ солдат, не разрешайте входить внутрь, – закричал Павел Николаевич, забыв от волнения о том, что он, как враг народа, не имеет права говорить слово «товарищ» обращаясь к представителю этого народа.
– Назад! – передёрнув затвор карабина, прохрипел охранник и сделал несколько шагов вперед.
– Хр-рясь! – раздался неприятный звук проламываемого черепа.
Это Хряк, оказавшись за спиной неосторожного конвоира, опустил своё кайло ему на затылок. Затем, отбросив в сторону орудие убийства, подхватил упавший на землю карабин. Я инстинктивно шагнул к Павлу Николаевичу и оттеснил его за большой камень.
– Ты что сдурел? – попытался я образумить Хряка, как только профессор оказался в зоне относительной безопасности.
– А что делать с этим перекрасившимся? – Хряк повел ствол карабина в мою сторону.
– Сам знаешь, что братва решила. Замочи, – даже не поглядев в мою сторону, ответил Рваный.
«Вот сволочь!» – успел подумать я в прыжке за тот- же камень, где укрывался профессор.
Раздался запоздалый выстрел и пуля, отбив кусок камня и слегка ободрав мой бок, рикошетом просвистела в «молоко». Вот и наступил час «икс».
– Шустрый малый, – гоготнул Хряк и, как палку забросив карабин на плечо, вальяжно направился в нашу сторону.
– Смотри там поосторожнее, – раздалось запоздалое предостережение Рваного.
Так поступать Хряку было очень неосмотрительно. Даром такие вещи не проходят. Самонадеянность очень нехорошая черта, но я не стал объяснять это вооружённому бандиту. Вынул из-за подкладки телогрейки ту самую заточку, которая могла продлить мой сон навеки. На мгновение выглянул из-за камня и, укрывшись вновь от грохнувшего вслед за этим выстрела, метнул в противника смертоносное жало. Дождавшись характерного хруста разрываемой плоти и и глухого звука падения мёртвого тела, я выскочил из укрытия.
Рваный уже мчался к вновь оставшемуся без хозяина карабину. Но мне было до него гораздо ближе. Уголовник, видя, что катастрофически не успевает, взвыл от досады и метнул в меня самодельный стилет. Я уже был с карабином и, перевернув его прикладом вверх, успел сделать преграду на пути летящей смерти. Рукоятка вонзившегося лезвия нервно задрожала в прикладе. Не целясь, с бедра, я выстрелил в сторону Рваного.
– Ах ты, падла! – взвыл, прикатившийся почти к моим ногам раненый бандюган.
– Попрошу не выражаться, – произнёс я, передёргивая затвор. – У меня очень расшатана нервная система. Вдруг с психу нажму на курок… И в воспитательных целях, якобы нечаянно, потянул за спусковой крючок. Карабин оглушительно рявкнул, и пуля, высекая искры в полусантиметре от виска испуганно сжавшегося зэка, осыпала его каменным крошевом.
– Ой! – я изобразил испуганное удивление. – И вправду! Нервишки-то мои стали ни к чёрту!
– Ну, чё тебе от меня надо? – отталкиваясь одной ногой и локтями, Рваный отодвигался от меня. Я видел в его глазах испуг.
Вынимая стилет из приклада, я на глаз постарался оценить серьёзность ранения Рваного и сделал для себя заключение: «Рана серьёзная, но если будет вести себя хорошо, жить будет».
– Да всего-то ничего… С чего это вы, братки, вдруг осмелели? Конвоира убили, а это верный вышак.
Рваный затравлено посмотрел мне в глаза и, баюкая простреленную ногу, прошипел:
– Не зря братва говорила, что ты волчара конченый…
– Андрюша, что происходит? – раздался за моей спиной голос профессора Боженко.
Я посмотрел на укрытие. Профессор выглядывал из-за камня, и, по-видимому не собирался покидать этой таёжной «кафедры».
– Идите к нам, Павел Николаевич. Мы тут как раз по этому вопросу с корешом базар ведём. – Я вновь посмотрел на Рванного, – Рожай, смельчак, я жду…
Рваный сглотнул вставший поперёк горла комок и произнёс:
– Бацилла слышал, как этот, – зэк кивнул головой в сторону профессора, – и сука ментовская Щусь шептались о кладе. Мы, как говорится, хрен к пальцу поднесли и скумекали, что вся канитель с экспедицией – полное фуфло. Решили: как только до золота дойдём, мочим охрану и с прикупом за кордон.
– Значит, собрались за кордон, а меня-то зачем было убивать? – я посмотрел ему в глаза.
Рваный взгляда не отвёл. Секунду помолчал, затем сплюнул в сторону:
– Не наш ты поцик, чужой и непонятный, а это всегда опасно.
– Дурак ты, Рваный, опасно кол в берлогу к медведю толкать, а вы, ущербные, только что это сделали, – я плотоядно ощерился. – Так говоришь, сейчас твои дружки должны подтянуться?
– Кончают они сейчас охрану, – взгляд Рваного вильнул в сторону. – Уходить тебе надо, минут через двадцать они подтянутся и вам каюк.
Словно подтверждая его слова, со стороны южного склона послышалось несколько гулких выстрелов. Эхо разнесло их отголоски по всей тайге.
–
Это навряд ли. Потрудиться им придётся, а вы ведь этого не любите. За падлу вам это, поэтому знай – не помогут тебе твои ляхи.
–
А Фёдьке что делать, командира? – раздалось у меня за спиной.
От неожиданности я вздрогнул и повернул голову. Там стоял, переминаясь с ноги на ногу, нанайский следопыт Федя.
–
А ты откуда взялся, ..ский следопыт? – выматерился я.
–
Стреляли, – совершенно по-саидовски произнёс юный друг природы.
–
Воевать будем, друг мой Федя, – обрадовался я неожиданной помощи.
–
Моя воевать не моги, – неожиданно заартачился нанаец. – Нельзя человеку у человека жизнь отнимать, духи не простят.
–
А вот они, – зло сплюнул я в сторону Рваного, – твою жизнь заберут, даже не поморщатся.
– Всё равно – нельзя, грех, – стоял на своём Фёдор.
–
Ну и чёрт с тобой! – не стал я терять зря времени. – Павел Николаевич, ради Бога, заберите это дитя природы с глаз моих и укройтесь с ним в пещере, а я немного повоюю. – Да, прихватите с собой раненного, перевяжите. Хоть кровь остановите…
Пока они укрывались в пещере, я вынул у убитого охранника из карманов запасные обоймы к карабину и принялся выбирать себе позицию. Больше всего подходило вывернутое ураганом дерево. Точнее, воронка рядом с его корнем. Вполне сносный окоп, а нависающие корни заменяют блиндаж. Я расположился на дне воронки и стал ждать.
Минут через пятнадцать откуда-то сверху послышались возбуждённые голоса, а шум осыпающихся камней сообщил откуда ждать появление неприятеля. Вскоре на опушку леса беззаботно высыпало четверо уголовников. Они весело переговаривались, конечно если отборный мат можно назвать речью.
«Опять самонадеянность, – констатировал я очевидный факт. – Как же вы мне все надоели, авторитеты хреновы!»
Бацилла на ходу воинственно размахивал карабином, а в правой руке Убогого покачивался револьвер, наверное, уже покойного лейтенанта.
–
Хряк, Рваный! – весёлый окликом позвал братков Бацилла.
–
Наверное, уже золотишко делят, – гундосо пошутил Ноздря.
–
Не бзди, нас не обделят, – как всегда, безо всякой эмоции в голосе проговорил Убогий.
Я же приладил приклад карабина к плечу и, исходя из принципа предотвращения наибольшей опасности, подсадил на мушку Бациллу. «Зря ты, парень, позарился на карабин», – подумал я с укоризной, прежде чем спустить курок.
Попавшая в цель пуля толкнула Бациллу на Ноздрю, а остальные бросились на землю. Началась позиционная война. Ноздря завладел карабином Бациллы, и на пару с Убогим предприняли попытку обойти меня с флангов. Еще один зэк из четверки остался лежать рядом с Бациллой.
Изредка постреливая друг по другу. Лезть под пули ни кому не хотелось.
Неожиданно со стороны пещеры раздался голос: – Зачем стрелять, зачем духов тревожишь? Людей стрелять, совсем плохо будет.
–
Тьфу ты, чёрт нерусский! – выругался я от неожиданности.
За моей спиной, на краю воронки во весь рост стоял нанайский миротворец Федя. Он размахивал поднятыми вверх кулаками, пытаясь наставить на путь истинный неразумных бандитов.