И тогда Энтони валится на землю и устраивается рядом с отцом под боярышником.
– Ты молод, и скоро наступит лето, – мягко замечает отец. – И теперь нам надо воссоединить тебя с твоей женой.
Глава 2
Кроуленд
Почтение королю Эдуарду выказано, и Энтони дает обещание присутствовать на коронации, которая скоро состоится в Лондоне. Сейчас он покидает Йорк, направляясь на юг в Донкастер, а оттуда – в Линкольн и затем в Норфолк. Владения Скейлзов разбросаны вокруг епископского города Линн. Графство и тамошние поместья Скейлзов разбогатели на торговле шерстью. Когда водятся денежки, женская красота сияет ярче. Так случилось и с Элизабет де Скейлз, единственной дочерью и наследницей лорда Томаса Скейлза, вдовой Генри Буршье, а теперь женой Энтони. Когда Энтони уезжал из поместья Миддлтон ко двору герцога Сомерсета перед той судьбоносной битвой, Элизабет, или Бет, все еще одевалась в черное в знак глубокого траура по Буршье и не пустила Энтони в постель.
«Слишком мало времени прошло, – говорила она тогда. – Я должна скорбеть и молиться, чтобы его душа упокоилась с миром».
Обильные весенние ливни делают путешествие на юг трудным и болезненным. К счастью, конь Энтони, быстроногий скакун по кличке Черный Саладин, идет ровно, не спотыкаясь. Путь лежит через разоренные земли. Повсюду встречаются заброшенные подворья и остывшие очаги. Леса снова наползают на земли, где царили около полувека назад. Когда-то в Англии жило больше людей. Но потом пришла чума, а за ней последовали кровопускания в битве при Сент-Олбансе, затем были Блор-Хит, Ладфорд, Нортгемптон, Уэйкфилд, Мортимерс-Кросс и Вербное воскресенье. Когда это проклятие падет с королевства? Возможно, эти сражения – прелюдия к концу света.
Не исключено, что неспокойное время закончилось и в жизни Энтони не будет больше битв. Но его отца воспитали и сделали циником прошлые бедствия. Помимо всего, отец никак не может забыть унижение, пережитое им в Кале в начале года. Советник Генриха послал графа Риверса в Сэндвич, где ему предстояло заняться мобилизацией флота в помощь герцогу Сомерсету, выступавшему против повстанцев в Кале, которыми командовали Уорик и Эдвард Марч, сын и наследник Йорка. Но не успел граф Риверс проделать основную часть работы, как один йоркский капитан предпринял неожиданную атаку на Сэндвич и не только потопил несколько ланкастерских кораблей, но и взял в плен графа Риверса с Энтони и вывез их в Кале. Там они предстали перед Эдвардом Марчем и графом Уориком. Когда отец заявил протест, Уорик велел ему заткнуться, прибавив, что «сыну простого сквайра негоже так разговаривать с лордами королевской крови» и что «Риверс – мошенник, который по рождению не был благородным и пробился только через женитьбу». Все это происходило на глазах Энтони: Уорик бранил его отца, словно нашкодившего школяра. И хотя Вудвиллов вскоре отпустили, поскольку тогда Уорик и Йорк еще изображали верность королю Генриху, нанесенное оскорбление жгло разум Риверса.
Теперь, когда и Уорик, и отец служат королю Эдуарду и входят в его Тайный совет, Энтони задается вопросом, как же все обернется. Он знает, что отец жаждет мести и строит далеко идущие планы. По мысли Энтони, будь Уорик поумнее, он убил бы их обоих, пока была такая возможность. Но Энтони не может умереть. И не позволит втянуть себя в интриги отца в качестве его пособника. Не станет он обращать внимание и на мать, что бы там Жакетта ни нашептывала. Он сам будет творить свою судьбу вдали от двора.
По возможности, на отдых он останавливается в монастырях. За трапезой обычно идут разговоры на всякие святые темы. От монастыря Холбич не более дня пути до Норфолка. Там ему доводится присутствовать на проповеди, в которой настоятель особенно подробно разбирает добродетель целомудрия:
– Самсона сгубила страсть к Далиле. Ланселот мог бы считаться безупречным рыцарем, если бы не его прелюбодеяние с Гвиневрой, после какового грехопадения он сошел с ума и убежал в лес. Похоть делает всех мужчин дураками. Любовь является своего рода безумием, которое приковывает мужчин к женщинам. Ясные глаза, золотистые волосы и юная плоть очаровывают, но конец у всех один: кормить червей в могиле. В Притчах написано: «Ибо мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; но последствия от нее горьки, как полынь, как меч обоюдоострый; ноги ее нисходят к смерти, стопы ее достигают преисподней»[6]. Да никогда не простит Бог того, кто возжелает поклоняться и служить этим необузданным одержимым блудницам, которые еще хуже, чем я могу сказать. И задумайтесь над словами из Послания к коринфянам: «…плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления»[7].
На следующий день, когда Энтони скачет дальше, слова настоятеля не выходят у него из головы. Ему бы размышлять о тлении смертной плоти и ступенях, ведущих в ад, но перед глазами встает образ леди Скейлз, и он вспоминает разлет ее бровей, ее надменное лицо и аппетитные формы, обтянутые блестящей черной тканью платья, – обещание не ада, но рая. Когда он размышляет о напускном благочестии супруги и ее неприступности, его подозрения возвращаются. Нет, она не по покойному мужу скорбит! Правда в том, что она сохнет по красавчику Джеймсу Батлеру, графу Уилтширу, «прекраснейшему рыцарю этой страны». Когда они были в Элтхеме, он видел, как Бет не сводила глаз с Батлера, который показывал, как он хорош в фехтовании. Половина благородных дам Англии, включая родную сестру Энтони, спят и видят, как бы разделить с Батлером постель. Он строен, с длинными темными вьющимися волосами, пронзительным взглядом и волевым подбородком. Хоть его и величают «прекраснейшим рыцарем этой страны», также его называют «улепетывающим графом», и мало кто из мужчин относится к нему с симпатией. О нем говорят, что воюет он «главным образом пятками», поскольку улизнул с битвы при Сент-Олбансе, переодевшись монахом, а затем бежал с поля Мортимерс-Кросс еще до начала боя, одетый на этот раз слугой. И все-таки Бог благословил его такой внешностью, которой можно только позавидовать.
К тому времени, когда Энтони прибывает в Норфолк, он преисполняется решимости положить конец играм жены в целомудренный траур и взять ее силой, даже если застанет ее на коленях в часовне в молитве об усопшем муже. С этой мыслью он пришпоривает Черного Саладина.
На дворе уже ночь, когда он добирается в поместье Миддлтон. Тут же, расталкивая в стороны слуг, он со всех ног бежит по лестнице, будто взбирается на крепостную стену, и рывком распахивает дверь в спальню. Кровать под балдахином окружена свечами. В их свете он видит, что жена в страхе выпрямилась на постели, а рядом с ней сидит ухмыляющийся Джеймс Батлер.
Содрогнувшись, Энтони отворачивается. Он и не знал, что на свете бывает такой ужас… он только что увидел жену в постели с мертвецом. В битве при Таутоне Джеймс Батлер, «улепетывающий граф», опять сбежал с поля боя, но на этот раз недостаточно быстро, и йоркские всадники догнали его в Кокермуте и привели в Ньюкасл, где ему по повелению короля отрубили голову. Затем голову графа отправили на юг, и сейчас, как слышал Энтони, она выставлена на всеобщее обозрение на Лондонском мосту. Хотя у особы в постели Бет голова все еще на плечах, теперь Джеймса Батлера, если это был он, а не какая-нибудь имитация, уже не назовешь «прекраснейшим рыцарем этой страны», ибо все его лицо покрыто жуткими ранами и запекшейся кровью.
Энтони бросается вниз по лестнице, подбегает к своему коню и взлетает в седло. Жена, босиком и в одной сорочке, бежит за ним. В слезах умоляет она взять ее с собой, но он, даже не взглянув на нее, всаживает шпоры в бока Черного Саладина и скачет прочь во весь опор, словно жена – преследующий его призрак. Перед самым рассветом он добирается до Кроулендского аббатства. Как и любой монастырь, аббатство является своего рода хорошо охраняемым замком; монахи составляют его гарнизон, сражающийся против порочности внешнего мира, и здесь, наверное, можно укрыться от чудовищного создания, что он видел в постели Элизабет. Это бенедиктинское аббатство лучше некуда оснащено для отражения любой атаки демонов, и монахи здесь молятся и размышляют со всеми удобствами. Энтони отводят самые роскошные комнаты на монастырском постоялом дворе.
Проспав много часов, к концу дня он просит принять исповедь. Духовник советует ему рассказать о призраках аббату:
– Ему непременно понравится.
Когда после вечерни все собираются в трапезной на ужин, Энтони заикается о том, что видит мертвецов. Аббат Джон Литтлингтон расплывается в широкой улыбке, но приставляет палец к его губам. Они в молчании ужинают жареным лещом и солеными кембриджскими угрями с ячменными лепешками, запивая их гасконским вином. Во время трапезы молодой монах, стоя за аналоем во главе стола, читает житие святого Гутлака, как раз то место, где описывается его участие в Дикой Охоте[8]. После ужина аббат и некоторые из старших монахов, включая приора – первого помощника аббата, смотрителя постоялого двора, казначея, библиотекаря, лекаря, келаря и летописца, идут в дом собраний капитула. На стенах просторного помещения висят гобелены, на одном из которых изображены три мертвых и три живых короля, на другом – осада Иерусалима, а на третьем – орудия Страстей Господних. Монахи с нетерпением ждут, что Энтони поведает им о великой битве, прошедшей на севере страны, и политических последствиях сбора йоркских лордов вокруг Эдуарда, но Энтони почти нечего сказать. Вместо этого он спешит описать, как встретил двух человек, точно мертвых, но казавшихся совсем живыми.
– А теперь скажите, благочестивые господа, я сошел с ума или проклят? – спрашивает Энтони.
Он надеется получить совет, как на будущее избежать посещений мертвецов, но тут его ждет разочарование. Аббат, крупный человек, решительный в движениях и высказываниях, уже слегка пьян. Он так неистово хлопает по столу, что тот шатается.
– Разумеется, вы не сошли с ума! – убежденно заявляет он. – Мир полон чудес и совсем не таков, каким его воображают простолюдины. Слышали, что случилось в Коггесхолле всего несколько лет назад? Все прихожане Коггесхолла стали свидетелями этого явления, выйдя с воскресной службы. Прямо перед собой они увидели якорь, от которого тянулся канат. И хотя корабль находился высоко в небесах, скрытый облаками, люди слышали, что матросы пытаются втащить якорь, но безуспешно. Наконец один из моряков, перебирая руками, сам спустился по канату, где прихожане его и схватили, желая узнать, что происходит. Увы, он не мог дышать сыростью нашего более плотного воздуха и почти сразу скончался.
Энтони замечает, что другие монахи слышат этот рассказ не в первый раз. Лекарь даже не пытается скрыть пренебрежение.
Настоятель хлопает в ладоши:
– Бог создал чудеса, чтобы мы удивлялись! Радовались и изумлялись! Кто не слышал о зеленых человечках – мужчинах и женщинах, – что живут в пещерах и под папоротниками и не умеют говорить по-английски? А что вы скажете о дожде из лягушек и жаб, который обрушился на Тильбери в прошлом году? Мудрые люди знают, что одно прячется в другом, и нет четких границ между живым и мертвым, зверем и растением, обитателями неба и земли, ибо это все идеальный единый мир. Подумайте о чудесной растительной овце Татарии[9], что произрастает в землях, населенных монголами. Овца, которая имеет свои корни в земле, питается травой вокруг, а затем, когда съедена вся трава, до которой позволяет дотянуться стебель, плод умирает от голода. Но его семена порождают других растительных овец. Наша земля имеет потайные дверцы, через которые необычное приходит в этот мир и уходит из него. Да вот только на прошлой неделе здесь, в Кроуленде, мы все видели обнаженных мужчин и женщин, которые стояли на ветвях дерева не далее чем в полете стрелы от ворот монастыря! Как говорится в «Dialogus Mira culorum»[10] Цезария Гейстербахского, Бог посылает нам чудеса в качестве указателей, чтобы направить к самому великому Чуду, которое есть Он Сам.
Аббат распахивает объятия, словно приглашая Энтони прильнуть к Богу чудес, и Энтони отвечает:
– Это и впрямь изумляет. Но я-то видел сэра Эндрю Троллопа и графа Уилтшира, которых знал лично и которые теперь мертвы. Как такое может быть?
Аббат в подобных вопросах дока:
– Нелегко поверить, что мертвецы способны вылезать (не знаю уж как) из могил и бродить, сея ужас и третируя живых, а затем снова возвращаться в гробницы, которые сами собой неожиданно разверзаются, чтобы принять их. Но разве мало в наше время подобных примеров, истинность коих подтверждена многочисленными свидетельствами? – Аббат понижает голос и продолжает: – Ходячие мертвецы совсем не редкость, и я мог бы поведать вам много баек о них. Но расскажу только одну. Вот эту. Один злой человек, пытаясь избежать наказания, дал деру из Йорка и поселился в далекой деревне. Там он женился. Но вскоре заподозрил, что супруга изменяет ему. Спрятался он за стропилами в спальне, откуда мог наблюдать за поведением жены, однако по неосторожности свалился на пол и сильно расшибся, вследствие чего через пару дней умер. Похоронили его по христианскому обряду, хотя, будучи порождением сатаны, он этого не заслужил, поскольку не желал терпеливо лежать в своей могиле, но бродил, преследуемый жутким лаем своры собак, так что жители деревни были вынуждены запирать на засовы двери от захода до восхода солнца в страхе перед этим ужасным монстром. Те же, кто в это время оказывался на улице, неизбежно были убиты.
В конце концов жители деревни взяли лопаты и пошли к его могиле. Они очень удивились, как неглубоко пришлось копать, прежде чем добраться до тела, раздувшегося до огромных размеров. Лицо у него опухло и налилось кровью, а саван чудовища превратился в клочья. Гнев придал людям смелости, и они принялись рубить труп остриями лопат, и оттуда вылилось столько крови, будто рассекли мешок, туго набитый пиявками, что кормились на множестве людей. Тогда они потащили труп к костру, но чудовище никак не загоралось, пока ему не вырезали сердце. Такие происшествия суть есть предупреждения, призывающие нас к добродетельной жизни. Милорд, ваше видение не столь уж необычно или важно. И все-таки признаюсь, что завидую вашему столкновению с существами из загробной жизни.
В заключение своей речи аббат просит кроулендского летописца отвести Энтони в скрипторий, где тот мог бы продиктовать рассказ о событиях битвы в Вербное воскресенье, а также изложить в подробностях свои встречи с призраками. (В особенности аббата интересует и вдохновляет рассказ о том, как умершие следуют по туннелю из света наверх, где их приветствуют создания в белых одеждах.)
Оставшись наедине с летописцем, Энтони спрашивает:
– Я сошел с ума или это аббат сумасшедший?
– Наш аббат – великий человек, – угрюмо отвечает летописец, доставая письменные принадлежности.
Он добросовестно, хоть и кратко записывает рассказ Энтони о призраках, но куда больше его интересуют встречи Энтони с королем Генрихом и королем Эдуардом, а также битва в Вербное воскресенье.
– Правильно ли я записал? – хочет знать летописец. – Мне не доводилось бывать в бою. – В его голосе звучит тоска.
Энтони пытается изобразить словами битву, но, по правде говоря, когда забрало опущено, он и сам видит очень мало – разве что суету и толпы закованных в броню мужчин, которые теснят друг друга. Хроникер показывает ему написанное: «Кровь убиенных смешалась со снегом, покрывшим в тот миг землю, а когда снег начал плавиться, она стекла в колеи и канавы на протяжении двух-трех миль самым кошмарным образом». Да, так оно и было, и разве не странно, что тщательно выведенные чернилами слова столь точно воскресили все это в памяти? Энтони впечатлен.
Летописец упорно расспрашивает его о политике и о войне. Наконец, отложив перо, он вздыхает:
– Вы и ваши сверстники творят историю, а я всего лишь записываю ее. Имена Скейлза и Риверса уже знамениты, о них все говорят, тогда как мое имя к следующему поколению забудется. Даже сейчас его мало кто знает.
(И то верно. Хотя Энтони, как положено, познакомили и с летописцем, он уже не помнит его имени.)