После туалетных процедур меня оставили одного. Блин, забыл даже спросить, как Петро там? Жив ли хоть или уже… Только подумал, как заявился вчерашний комиссар с дико не выспавшимся лицом.
– Здравия желаю, товарищ батальонный комиссар. Тяжелая ночь? – поинтересовался я.
– Здравствуй, сержант, и не говори. Фрицы в городе такое устроили…
– Совсем плохо?
– Держимся пока, насколько хватит, неизвестно. Ночью чуть КП армии не захватили, десант какой-то немцы запустили.
– Через овраг прошли? – спрашиваю я.
– Точно! А как…
– Да так и думал, что там могут ударить. Там стык у нас был, самое слабое место, нащупали, значит, суки?
– Что-то ты какой-то уж больно умный для сержанта, – задумчиво, настороженно так глядя на меня, произнес комиссар.
– А что, сержант должен быть тупым? – я усмехнулся. – Я вообще-то еще два дня назад, девятнадцатого сентября, вообще простым красноармейцем был, это комдив Родимцев меня наградил, за ночную атаку.
– Вон чего, то-то я думаю, что это за сержант такой, о котором в штадиве говорят. Пропал, говорят, без вести, а так воевал хорошо…
– Это вы сейчас про меня? – не поверил я своим ушам.
– А вот не знаю, – развел руками комиссар, – я в штаб дивизии ночью переправился, хотел твоего ротного найти, как его?
– Нечаев, старший лейтенант Нечаев, – машинально ответил я.
– Во-во, Нечаева. Так и не смогли связаться, немец долбит как очумевший. Что мне оставалось делать, генерала Родимцева сюда везти, чтобы он тебя опознал?
– Нет, конечно. А у вас сроки горят? Я ведь никуда не сбегу, слезть-то и то не могу.
– Да не горит, конечно, но ясность бы хотелось внести. Напарник твой все так же, но врачи говорят, что если до сих пор не отошел, возможно, выкарабкается. Но не скоро, – порадовал меня комиссар.
– Жалко парня, такой боец хороший… Видели бы вы, как он танки немецкие бутылками жег, один за другим, ух!
– Что, много сжег? – заинтересовался комиссар.
– За три атаки, что особенно сильные были, пять запалил, там и другие ребята здорово отличились. Мы ведь вообще, как взводом попали, под началом Нечаева, так у нас взвод почти без потерь. В остальных народ косит, а наш держится. За пять дней боев у нас столько людей поменялось, жуть… А в нашем взводе всего четверо погибло, и троих тяжелораненых в госпиталь отправили, остальные в строю. Правда, ранены-то были практически все.
– А сам ты, значит, ни танки не подбивал, ни офицеров вражеских не убивал и в плен не брал? – хитро так смотрит на меня комиссар, видимо, что-то накопал в штадиве.
– Да я чего… – замешкался я с ответом, но комиссар меня прервал.
– Если ты и правда тот сержант, которого командир дивизии вспоминает каждые пять минут, то ты и сам немало навоевал. – Я скромно опустил глаза, хотя чего уж врать-то, приятно, черт возьми, что аж комдив какого-то бойца помнит, да еще и вспоминает часто.
– Ладно, я пойду, надо прилечь, ноги уже ватные. К ночи попробую опять что-то разузнать, хотя я и просил в штадиве сразу связаться со мной, если установят связь с твоим ротным. Два дня назад, говоришь, рядовым был?
– Да, товарищ батальонный комиссар, именно так.
– Так уж четыре выходит, сегодня-то двадцать третье уже! – Черт, я не успел предупредить о самой сильной атаке фрицев, все думал подвести эти сведения так, чтобы решили, что я их у немцев добыл, для этого, в сущности, и на разведку-то пошел тогда.
– Это что же, я тут столько времени уже лежу?
– А ты что хотел? Вот разберемся с тобой, если все нормально, хотя я уже и не думаю, что будет что-то не так, отправим тебя и напарника твоего дальше, в Саратов или Куйбышев.
– Товарищ комиссар, не надо меня никуда отправлять, пожалуйста, мне в город надо, там еще фрицев много, как же так-то?
– Да вот так! Станислав Игоревич говорит, два месяца минимум на поправку уйдет, это если осложнений не будет.
– Я раньше встану, – упрямо заявил я.
– Да можешь и раньше, да только пока заключение врачи тебе не вынесут, хрен ты куда денешься! Убежишь самовольно, объявят дезертиром, пока разбираться будут, тебя кто-нибудь шлепнет, как врага народа, усек?
– Усек, – кивнул я грустно. – Товарищ комиссар, вы же можете повлиять на доктора, скажите ему, чтобы отпустил сразу, как я смогу нормально ходить, я не подведу, клянусь! – чуть не спрыгнул с кровати я, но, уже приподняв спину, все-таки не выдержал и упал на подушку.
– Выздоравливай давай, воин! Уговорил ведь, что-нибудь придумаем, – особист улыбнулся и… подмигнул мне. Я аж рот открыл от удивления, но сказать уже ничего не успел, комиссар вышел.
Лежать было ужасно скучно, хоть бы кроссворд какой-нибудь дали, не дождешься. На следующий день комиссар заявился еще до завтрака, с прекрасными новостями. Держится Нечаев, хорошо держится. Только вот оказалось, что это не связь с ним, наконец, наладили, а просто чуть не весь наш крохотный состав дивизии воюет практически на берегу. Фрицы, как и в той истории, давят очень сильно. Комиссар сказал, чуть не полтысячи танков на нас идет в городе. Мне, кстати, и там в такое верилось, если честно, с трудом. Я просто думал, как, а точнее даже, где распихать в разрушенном городе сразу пятьсот танков, притом, что они еще и одновременно атакуют? Может, все же и правда, а может, просто я ничего не понимаю.
Комиссар нашел и лично встретился со старлеем, тот ему и рассказал обо мне, причем, вот ведь засранец, наговорил такого, что у меня от стыда уши краснели, когда мне комиссар пересказывал. Такое ощущение возникло, что я там, в городе, чуть ли не всей дивизией рулил, вот как Нечаев меня расхвалил. Сюда его комиссар не потащил, так поверил, говорит, вряд ли могут быть два таких схожих по описанию сержанта. Да и следы ранений сошлись, приметы то есть. Комиссар был доволен, видимо, не очень ему хотелось впросак попасть. Он ведь мне почти сразу поверил, хоть и вида особо не подавал, но то, что за врага или дезертира не считал, уж это точно. Комиссар обрадовал еще и тем, что начались подвижки с Петром. Вроде как в себя пришел, но обнадеживать зря не стал, отделался общими фразами.
Уговорил я все-таки и врача, и комиссара, чтобы похлопотал, меня не стали никуда увозить отсюда. Госпиталь ведь и так далеко от передовой, мы сейчас в Красной Слободе, километров в двадцати от берега. Сюда даже вражеские самолеты не летают особо, наших самолетов хоть и мало, но есть, зениток опять же много, тут ведь войска стоят, артиллерия двух армий здесь. Часто доносится звук «Сталинских орга́нов», непередаваемое ощущение. От нашей гвардейской дивизии потихоньку остаются рожки да ножки. Хотя вон парнишку тут привезли, обгорел немного, он во взводе истребителей танков воевал. Пришлась моя тактика ко двору. Ее еще и расширили, дополнили артналетами, да и авиация немного помогает. Кто-то реально умный применяет мою задумку, адаптируя ее под каждый новый случай. Паренек рассказал, что танки сейчас немчура боится посылать числом менее двадцати штук. Такие колонны в мешок уже не возьмешь. Как запереть колонну танков, если последние две-три машины еще с места стоянки не двинулись, а голова колонны уже в бою давно.
Я вроде на поправку иду потихоньку. Пятое октября на дворе, почти две недели лечат уже. Вставать начал первого числа, сейчас все лучше, даже на улицу вылезаю покурить, хотя и с трудом. А я ведь и правда – счастливчик! Две пули из брюха вытащили и удивились, что внутри ничего не порвано. Как говорят, не задето жизненно важных органов.
Петю увезли в Куйбышев, вместе с тысячей других бойцов, поправится, говорят, если повезет, может, и сюда приедет. Здесь ведь аж до февраля бойня будет.
Я в основном лежу, много читаю, врач подогнал несколько книг стареньких, вот и стараюсь отвлечься. В городе – АД, филиал преисподней. Войска каждый день переправляются, и каждый день обратно идут баржи с убитыми и ранеными. Потери – колоссальные, в голове не укладывается. В один из дней привезли и моего командира. Старший лейтенант Нечаев получил серьезное ранение ноги. Ладно хоть спасли, пилить не стали, это мне врач рассказал. Лешка орал благим матом, не давался врачам, все думал, что ему ногу отрежут. Но ничего, врачи справились. Осколок танкового снаряда попал старлею в бедро. Переломив малую кость, застрял в большой. Я пришел к нему через пару дней после операции, хотя ему их еще не одна предстоит. Лешка лежал в гипсе до самого паха и ругался. Когда, наконец, увидел меня, слезы брызнули у него из глаз, и старлей зарыдал как ребенок.
– Вот где встретились, значит, а я все думал, о тебе спрашивает особист или не о тебе. Видишь, вывели меня суки немецкие из строя! – Лешка продолжал ругаться, а я, подойдя к нему, просто сгреб его в охапку.
– Ну, здравствуй, лейтенант! – Оба заплакали и молчали. Тишина продолжалась минут пять, нам никто не мешал, а говорить было не о чем, все и так понятно.
– Наверное, тебя тоже в Куйбышев отправят, ранение серьезное, – предположил я.
– Да ну, здесь, может, отлежусь? – с сомнением произнес Нечаев. – Ты-то вон никуда не уехал!
– Да у меня так, пустяки… Петю туда отправили, может, найдешь его там, тогда хоть держи его рядом…
– Как же вы напоролись-то, у меня ведь до сих пор в голове не укладывается?
– Да как… Вышли на немцев, те спрашивают что-то, а я же ни бум-бум в немецком. Стою как дурень столбом, а чего делать – не знаю. Петя за спиной был, прямо от бедра дал очередь, но у тех-то же автоматы на нас смотрели, ну и…
– Как я не хотел тебя тогда отпускать, поддался…
– Не надо, командир, ты же знаешь, я не люблю, сами виноваты, точнее, я сам и виноват.
– Это ведь какие-то серьезные немцы были. Наши, которые вас нашли, рассказывали, что среди четырех трупов не было ни одного рядового, а старший вообще капитан.
– О как, спецгруппа какая-то, что ли?
– Видимо.
– Жарко там после нас было?
– Такое впечатление, что они весь свой вермахт на нас кинули. Жопа полная. Авиация долбит по домам, а танки с пехотой тем временем подходят чуть ли не вплотную. Только услышим, что самолеты улетели, поднимаемся, а нам в окна уже гранаты летят и из огнеметов стреляют. Бойцов столько зажарили, ужас просто. Мамлея помнишь, Василькова, ну, ему еще вместе с нами звание добавили?
– Конечно, помню, хороший парнишка, – кивая я.
– Прямо под струю попал, сгорел как спичка.
– Бля… – только и вырвалось у меня. Парнишка мне запомнился, скромный такой был, но воевал…
– Я сам его пристрелил, чтобы не мучился, он мне каждую ночь снится, ладно хоть не ругает, а спасибо говорит, но мне от этого не легче.
– Верю. Тоже всякая хрень снится, особенно как ребята кричат, когда их огнем жгут…
Помолчали. Нечаев вдруг попросил под подушкой посмотреть. Выудив оттуда фляжку, не пустую, кстати, подал старлею.
– Давай первым, я после тебя, – вернул мне фляжку Леха. Сделав пару глотков, коньяк, кстати, передал командиру. Нечаев глотнув, закашлялся и попросил убрать остатки обратно.
– Лех, ты тут только не спейся, лады? – усмехнулся я, убирая фляжку.
– Чем тут спиваться? – удивился он. – Это же еще тот коньяк, что ты мне сам и принес, у офицера забрал, забыл?
– Думал, тот ты уже оприходовал, – смеюсь я.
– Задолбал ты со своими словечками непонятными, – ругается, но тоже улыбается командир.
Навещал я его целых три дня, пока не появилась колонна машин и всех тяжелых увезли, включая и Нечаева. Я снова остался один. Выздоровление как-то застопорилось, постоянно болел живот, я уже и не ем ничего, как только что-то в желудок попадает, сразу болеть начинает. Грешу на коньяк, мне ведь вроде нельзя было, а я аж два глотка сделал. Доктор ругался, когда запах почуял.
Только к двадцатому октября врач, наконец, сказал, что я здоров, сам я был ужасно зол от того, что как минимум уже неделю занимаюсь в полную силу. Отжимаюсь от пола, подтягиваюсь, бегаю. Исследовал уже все расположение, дошло до того, что местные особисты заинтересовались, кто это такой тут бегает, почему не на передовой. Отбоярился довольно легко, врач помог, но один из комиссаров особого отдела вдруг придумал, что я могу тренировать бойцов, которые находятся в резерве, пришлось заниматься. Мужики попались какие-то бестолковые, зачем нам это, чего мы, дураки, что ли, бегать тут, грязь месить и так далее. Пришлось с парой даже схлестнуться, хорошо, что рядовыми были, иначе за рукоприкладство можно было и под трибунал попасть. Так что выписки я ждал как никто. Капитана, что занимался распределением выздоравливающих, уговорил отправить меня в свою же часть, тот дал добро, и пока особый отдел не подсуетился, я быстренько отбыл на берег. Добирался пешком, никто не останавливался по пути, но я даже не устал, отдохнуть хорошо успел.
Выйдя на уже знакомый берег, я не узнал его. Техника, люди, такая суета здесь не стояла даже месяц назад, хотя и тогда казалось, тут был шалман. Показав выписку у ближайшей посудины, что производила погрузку людей для отправки на правый берег, я взошел на борт и расположился возле левого борта, ближе к корме. Оружия у меня не было вообще никакого. Выходили на разведку в последний раз с немецким оружием, когда нас подобрали чуть живых, то все оружие разведчики себе прибрали. Жалко ножик складной, трофейный, он, блин, на все случаи жизни. Пока катер двигался, все думал, куда идти, когда высадимся, где и кого искать, блин, как-то настроение совсем не то.
На удивление, ни бомбежки, ни артобстрела во время переправы не было. Благополучно достигнув пристани, выгрузился и побрел к штольням, там где-то командование сидит, спрошу у каких-нибудь штабных, как мне быть.
Поднявшись по довольно пологой насыпи, уткнулся в развалины, блин, даже и не знаю чего. Невысокое здание с проваленным внутрь потолком смотрело на меня пустыми глазницами окон. Но привлекло другое. Слева от этой будки виднелось что-то похожее на блиндаж. Возле входа стояли два бойца, явно на карауле. Рядом еще кто-то кучковался.
– Здорово, бойцы! – окликнул я служивых, на меня уставились две пары глаз, явно не понимая, чего я их окликнул. – Мужики, я из госпиталя только. Предписание получил в свою часть, а где ее искать, понятия не имею.
– Какой полк? – спросил один.
– Сорок второй, гвардейский…
– Так вы из нашей дивизии, что ли? – удивился второй боец.
– Смотря какая ваша? Я в тринадцатой гвардейской воевал.
– Точно из нашей, тут штаб дивизии, но вам, товарищ сержант, явно не сюда, ваш полк был где-то возле площади Девятого января. По крайней мере, я что-то такое слышал…
В этот момент открылась дверь, ведущая в блиндаж, и на воздух вышел какой-то военный. Лицо вроде знакомое, а как звать, не знаю.
– Здравия желаю, – я замешкался.
– Что, сержант, забыл, как обращаться к старшему комсоставу? – беззлобно так спросил вышедший, блин, да это же начальник штаба дивизии. Он тогда вместе с Родимцевым был, когда нам звания генерал дал.
– Виноват, товарищ полковник, сержант Иванов. Прибыл после лечения для прохождения дальнейшей службы.
– А-а. Гроза немецких танков? Теперь вспомнил, как здоровье?
– Да хорошо, товарищ полковник. Вот прибыл, а куда идти – не знаю? Не подскажете, где сорок второй полк сейчас?
– Эх, сержант… – горько произнес начштаба. – Знал бы ты, сколько от тех полков осталось…
– Как же быть-то? – растерялся я.
– Я сейчас в штаб армии, ты жди здесь, никуда не убегай. Скоро разведчики должны вернуться, дам тебе человека, проводят, а то в одиночку, не зная местности, тут уже не пройти. Либо на фрицев наткнешься, либо на мину, жди, понял?
– Да, – ответил я. Полковник убежал по делам, а я присел к ребятам возле штаба на пустой снарядный ящик.
– Слышь, сержант, а ты чего голый-то прибыл? Ни оружия, ни одежки толком нет? – здесь возле штаба крутились сплошь командиры, самый младший по званию был старшина, он со мной и говорил.
– Оружия нету, а ватник я в сидор запихал. Решил, что если плыть придется, до без него легче, надо надеть, кстати, чего-то я замерз уже. – На улице и правда было прохладно, а я в одной гимнастерке и нательном.
– А это не тебя разведчики подобрали во фрицевской форме, возле универмага?
– Меня, – кивнул я, – а что?
– Да рассказывали просто, а вот и они, кстати, – старшина указал мне на группу бойцов, что живенько так спускались по насыпи, толкая впереди себя связанного немчика, офицера, кстати.
Разведчики уже было протопали мимо, а их старший подтолкнул пленного к блиндажу, как меня окликнули.