В непропущенном письме к жене от 5 октября 1862 года Чернышевский излагал свои мечты о предстоящих ему работах: «Теперь планы этих трудов обдуманы окончательно. Я начну многотомную «Историю материальной и умственной жизни человека», – историю, какой до сих пор не было, потому что работы Гизо, Бокля (и Вико даже) деланы по слишком узкому плану и плохи в исполнении. За этим пойдет «Критический словарь идей и фактов», основанный на этой истории. Тут будут перебраны и разобраны все мысли обо всех важных вещах, и при каждом случае будет указываться истинная точка зрения. Наконец, на основании этих двух работ я составлю «Энциклопедию знания и жизни» – это будет уже экстракт небольшого объема, два-три тома, написанный так, чтобы был понятен не одним ученым, как два предыдущие труда, а всей публике. Потом я ту же книгу переработаю в самом легком, популярном духе, в виде почти романа, с анекдотами, сценами, остротами, так, чтобы ее читали все, кто не читает ничего, кроме романов. Чепуха в голове у людей потому, что они и бедны, и жалки, злы и несчастны; надобно разъяснить им, в чем истина и как следует им думать и жить. Со времени Аристотеля не было сделано еще никем того, что я хочу сделать, и я буду добрым учителем людей в течение веков, как был Аристотель». Знаменательно то, что этим отрывком следователи воспользовались для того, чтобы уличить Чернышевского собственными его устами в непомерном самолюбии и навести тем на мысль, что такой человек не может не быть врагом общественного порядка. Против столь неожиданного использования интимного письма к жене Чернышевский оправдывался указанием на то, что судьи не поняли иронии его слов, иронии над самим собой. Но мы не верим в искренность этого оправдания. Конечно, искренни были именно тюремные мечтания Чернышевского. Высокое понятие о своей личности сложилось у него рано, еще на студенческой скамье. 23 сентября 1848 года он записал в своем дневнике следующее мнение о самом себе: «Я должен сказать, что я довольно твердо считаю себя человеком не совершенно дюжинным, а в душе которого есть семена, которые, если разовьются, то могут несколько двинуть вперед человечество в деле воззрения на жизнь, и если я хочу думать о себе честно, то, конечно, я не придаю себе бог знает какого величия, но просто считаю себя одним из таких людей, как, напр., Гримм, Гизо и проч., или Гумбольдты, но если спросить мое самолюбие, то я могу отвечать себе – я бог знает что: может быть, у меня выйдет что-нибудь вроде Гегеля, или Платона, или Коперника, одним словом, человек, который придаст решительно новое направление, которое никогда не погибнет, который один открывает столько, что нужны сотни талантов или гениев, чтобы идеи, высказанные этим великим человеком, переложить на все, к чему могут быть они приложены, в котором высказывается цивилизация нескольких предшествующих веков, как огромная посылка, из которой он извлекает умозаключения, который задает работы целым векам, составит начала нового направления человечества». В сущности, признание, высказанное в равелине, повторяет психологическое настроение студента в 1848 году и только оформляет его содержание. Чернышевский только не прав, говоря о своем самолюбии. Это не самолюбие, а честолюбие, но высочайшее честолюбие!
Огонь этого честолюбия поддерживал и жизнь, и духовную бодрость Чернышевского в равелине. Творческие горизонты открывались перед заключенным, и если он не написал «Истории материальной и умственной жизни человечества», не написал «Критического словаря идей и фактов», то это – не его вина. И не в том дело, что в равелине Чернышевский не мог получить всех тех книг и пособий, которые нужны были для его работы в грандиозном количестве; если бы чудом они и оказались в его камере, и тогда бы он не смог выполнить своих заданий в силу специфической особенности влияния одиночного тюремного заключения на психику. В тюрьме не хватает человеку сознания свободы своего существования, своей жизни. Без этого сознания умственное творчество бесполо, не оплодотворяет.
2
Чернышевский сидел и писал, а начальство, пропустив некоторые из его рукописей на волю для печати, складывало их лист за листом и отсылало в III Отделение. Здесь чиновники, опасаясь, очевидно, разрушительного действия идей Чернышевского, вкладывали рукописи в пакеты, пакеты печатали печатью и затем сдавали в архив. Эти запечатанные рукописи пролежали в архиве до революции 1917 года и только в этом году были распечатаны. Большая часть рукописей не издана и неизвестна исследователям. Чернышевский заслуживает, конечно, быть изданным, и, конечно, будут изданы и все работы его, написанные в равелине. Вот краткое изложение литературной деятельности Чернышевского в равелине в хронологическом порядке, как это можно установить по датам на рукописях.
12 декабря 1862 года Чернышевский закончил отделку перевода XV и XVI томов «Всеобщей истории» Шлоссера. Обращаясь по начальству за разрешением купить и переводить XVII том истории, он доводил до его сведения, что «начал писать беллетристический рассказ, содержание которого, конечно, совершенно невинно, – оно взято из семейной жизни и не имеет никакого отношения ни к каким политическим вопросам, но если бы представлялось какое-нибудь возражение против этого занятия беллетристикой, то, конечно, Чернышевский, – писал он о себе в препроводительной записке от 15 декабря 1862 года, – оставит его». Речь идет здесь о романе «Что делать?», романе, который он начал писать 4 декабря 1862 года и кончил 4 апреля 1863 года. Сначала – до половины листа 18-го – он писал обыкновенным шрифтом, а затем в целях ускорения стал прибегать к разработанной им системе скорописи, показавшейся подозрительной его тюремщикам. «Отсюда, – пометил Чернышевский в рукописи, – я начинаю писать сокращенно, как писаны все мои черновики, притом же ведь это черновая рукопись, которая не переписывается набело без сокращений. Но если непременно захотелось бы прочесть и эти черновые страницы романа, я готов прочесть их вслух (это легко) или дать ключ к сокращениям». «Что делать?» Чернышевский написал дважды, начерно сокращенной скорописью и набело. Беловая редакция была отослана в «Современник» и здесь была напечатана.
5 апреля 1863 года, значит, непосредственно после окончания «Что делать?», он начал писать повесть «Алферьев – из воспоминаний о новых людях». В черновой рукописи стояло первоначально заглавие «Шестаков» и были пометы «5–6 апреля 1863 года. Перечитывал 23 мая 1863». При перечитывании фамилия Шестаков была заменена фамилией Сырнев, а в беловой рукописи появляется уже Алферьев. Начало повести напечатано в т. X Полного собрания сочинений. В рукописи есть ненапечатанное продолжение, но несколько полулистов в средине утеряно, и рукопись все-таки не закончена. Писана она 27 мая – 5 августа 1863 года.
Занимаясь беллетристикой, Чернышевский продолжал и переводные работы. 8 марта 1863 года он отослал через коменданта крепости в «Современник» 20 листов «Истории XIX века» Гервинуса, а 9 и 24 июля препроводил перевод VII и VIII тт. «Истории Англии» Маколея (91 лист).
5–18 сентября, 2–16 октября по книге Кинглека Чернышевский написал объемистую статью о Крымской войне, вошедшую в т. XI Полного собрания сочинений. 21 ноября – 27 ноября в 10 ½ часа вечера того же года было сделано начало (ненапечатанное) перевода работы Г.Л. Крике «Племена и народы» (16 полулистов).
Под влиянием чтения «Исповеди» Руссо Чернышевский перешел к новому литературному роду – автобиографическому. 8 июня он начал писать «Из автобиографии», дав еще подзаголовок «Воспоминания слышанного о старине». Рукопись автобиографии, сохранившаяся в архиве III Отделения, состоит из 27 листов, занумерованных цифрами 1–27, и 20 полулистов, занумерованных цифрами 29–48. Лист 28-й явно затерян. Первые 27 листов заключают первую редакцию автобиографии. Н.Г. Чернышевский, работая в равелине, имел обыкновение ставить даты. Первая дата – дата начала работы над автобиографией – 8 июня 1863 года, 8 часов вечера; последняя дата, имеющаяся на листах первой редакции, – 30 сентября. Всего Чернышевский отметил в рукописи первой редакции 43 даты. Следовательно, Чернышевский написал первую редакцию в 43 приема, по полулисту, а иногда и меньше зараз. Первая редакция производит впечатление работы, спешно выполняемой, с некоторой небрежностью; встречаются орфографические ошибки, пропуски слов, неправильное строение фраз. Помарок и исправлений сравнительно немного, и все они вызываются стремлением к большой точности в передаче мысли, а не к правильному стилю. 28 октября 1863 года Чернышевский начал пересмотр написанного им материала автобиографии, занимался этим делом до 6 ноября и написал вторую, беловую редакцию. Видимо, он готовил ее к печати. Не весь фактический материал первой редакции вошел во вторую, вошла приблизительно половина. Во второй редакции налицо известное систематизирование материала по отдельным эпизодам с сохранением хронологической и логической связи [и первая и вторая редакции изданы в 1928 году Госиздатом в книге «Литературное наследие Чернышевского»].
Эпизоды занумерованы автором: от 1-го до 15-го. После 15-го эпизода опущены эпизоды 15–108-й, причем под обозначением 15–108 Чернышевский написал: «Это все после, когда можно будет напечатать; – вероятно, скоро: дела и люди поколения моей бабушки и сестер – дела и люди давних времен». Надо думать, что эпизоды 15–108-й вовсе не были написаны. Вслед за только что приведенным объяснением к эпизодам 15–108-му во второй редакции находились еще два пространных эпизода, записанных автором под № 349 и 350. На последнем полулисте первой редакции дата – 6 ноября. Эпизоды 109–348-й, очевидно, постигла та же участь, что и 15–108-й. Они не были, надо полагать, написаны.
С 7 сентября по 31 декабря 1863 года Чернышевский писал новую беллетристическую вещь «Повести в повести». О ней будет речь дальше.
С 14 декабря 1863 года по 4 января 1864 года Чернышевский переводил «Историю Соединенных Штатов» Неймана и 22 января представил в III Отделение.
С ноября 1863 года по 16 февраля 1864 года Чернышевский занимался Руссо. Сохранились отрывки перевода «Исповеди» на 43 полулистах и «Заметки для биографии Руссо» на 46 листах. И перевод Неймана, и работы по Руссо не напечатаны.
29 декабря 1863 года – 11 марта 1864 года Чернышевский писал «Введение к трактату о политической экономии Милля» (10 листов).
В 1864 году были выполнены следующие работы: 16 января – из «Mémoires de S. Simon» [ «Воспоминания Сен-Симона»] (2 полулиста); 29 декабря – 29 января – 11 марта – отрывки из «La biographie par Béranger [ «Биография Беранже»]» (4 полулиста); 21 февраля – 21 марта – 29 мелких рассказов (32 полулиста); 31 января – 14 апреля – «Заметки о состоянии наук. Очерк истории элементов нашей цивилизации» (67 полулистов); 30 марта – «Наша улица. Корнилов дом» (отрывки к автобиографии – 5 полулистов).
Отправляясь в ссылку, Чернышевский сдал коменданту крепости бывшие при нем личные вещи, книги и рукописи по лично им составленным спискам. Приводим любопытный список бумаг, который дает представление об оценке автором своих работ.
Черновые бумаги в трех конвертах: в первом – полулисты 1–100-й, во втором – 101–200-й, в третьем – 201–279-й, двести семьдесят девять полулистов.
Некоторые из этих бумаг имеют денежную цену, ее имеют все следующие бумаги, вложенные в бумажный мешок:
1. Отрывки из романа «Повести в повести»: А) отрывок, отмеченный надписью «продолжение повести Алферьев», нумерованный цифрами от 19 до 36, осьмнадцать полулистов; В) начало второй части, полулисты 1–53, пятьдесят три полулиста.
2. Сокращенный перевод второй части Confessions [Исповедь] Руссо, тридцать полулистов.
3. Мелкие рассказы, тридцать два полулиста.
4. Начало ученого сочинения с надписью «Заметки о состоянии Наук», шестьдесят семь полулистов.
5. Выписка из соч. Руссо с надписью «Заметки для биографии Руссо», сорок шесть (46) полулистов. Продолжение этих выписок еще не вложено в мешок.
Эти бумаги, точно так же, как и книги, список которых занимает другой полулист этого листа, прошу передать А.Н. Пыпину или тому лицу, которому он поручит взять их.
3
Вот перечень работ, написанных Чернышевским в Алексеевском равелине. Он поражает своей грандиозностью. Если подсчитать количество печатных листов, то получатся цифры совершенно невероятные. Кажется невозможным выполнение автоматической переписки такого количества листов в такое время. В самом деле, если мы не примем в расчет черновых редакций и ограничимся учетом только беловых рукописей, то мы получим приблизительно следующие цифры печатных листов по 40 тыс. букв в листе: беллетристика – 68, научные работы – 12, автобиография – 10, судебные показания и объяснения – 4, компиляции (Кинглек) – 11, переводы – 100 листов – всего около 205 печатных листов или чуть побольше 9 ½ печатного листа в месяц. Если отнести компиляции и переводы (111 листов) к работам, не требующим творческого напряжения, то на последние в месяц падает около 4 с лишним печатных листов – и это из месяца в месяц непрерывно 22 месяца подряд. А если накинуть еще до 50 печатных листов черновых редакций, то тогда придется на месяц до 11 ½ печатного листа. Остается рассчитать рабочий день Чернышевского в равелине и поставить вопрос: сколько времени уходило в день на критическую работу во время писанья и на мыслительный процесс? Да надо оставить еще время на чтение. Из списка книг, находившихся у Чернышевского в декабре 1863 года, видно, что он читал усиленно. Нелишне (в целях исследования литературных влияний) перечислить авторов, бывших у него в равелине: Диккенс, Жорж Санд, Стерн, Гоголь, Лермонтов, Кольцов, Тютчев, Фет, Беранже, Гейне, Помяловский, Гораций, Овидий, Рейбо, Некрасов, Каррер Белл, Монтень, Флобер, Лесаж, Смоллет, Фрейтаг, Дарвин, Фохт, Гексли, Лайэль, Оуэн… Чересчур понятным становится теперь рассуждение Чернышевского о прогулке, приведенное нами выше. «Сижу и лежу» – только эти два положения и могли быть ведомы Чернышевскому.
4
В тюремном литературном наследии знаменитого публициста на беллетристику приходится 68 печатных листов. Единственная вещь из тюремной беллетристики известна нам полностью: роман «Что делать?». Это написанное в каменном застенке произведение, которое только условно можно назвать романом, пользовалось поразительным успехом у современной молодежи и оказало мощное влияние на склад революционного миросозерцания эпохи. «Что делать?» было по времени первым беллетристическим произведением Чернышевского в крепости. Роман написан в первый период заключения, когда было сильно оживление, когда не отзвучала еще действительность, от которой Чернышевский ушел навсегда. В романе своеобразно переплелись два элемента: оправдание эмпирического быта, в котором жил Чернышевский, и построение утопии будущей счастливой жизни, когда не будет ни бедных, ни несчастных, а все будут вольны и счастливы. Чернышевский начал с глубоко субъективных переживаний и кончил объективным построением высочайшего порядка. И подругу своей жизни он вознес на недосягаемую высоту: в действительности она такой не была и уж во всяком случае была чужда тому идеалистическому обоснованию отношений мужа и жены, которое воздвиг Чернышевский. (Автобиографическое значение романа «Что делать?» еще не оценено.) О новых людях, о новой морали думал Чернышевский, работая над беллетристическими опытами. Эти новые люди поступают по-новому, дают новое разрешение вопросам быта и человеческих отношений – они все позитивисты, материалисты, разумные эгоисты. Стремление к выгоде для них основа жизни. Чернышевский потратил немало логических усилий, чтобы благороднейшим и альтруистическим по обычной терминологии поступкам своих героев дать материалистическое основание. Но уже, конечно, в основе его отношений к героине его жизни Ольге Сократовне лежал не эгоизм разумный, а самый настоящий аскетический романтизм. Разве не романтична формула, которой определял он сам свои отношения к жене: «Умру скорее, чем допущу, чтобы этот человек сделал для меня что-нибудь, кроме того, что ему самому приятно». Заключенный в крепостной темнице утверждал себя в разумном эгоизме: «Я чувствую радость и счастье – значит: мне хочется, чтобы все люди были радостны и счастливы». Трогательность этого чувства оценишь глубже, когда сопоставишь другой тюремный афоризм: «Полного счастья нет без полной независимости». Да, полной независимости не было в равелине, да и где она?
За романом «Что делать?» последовал длинный ряд беллетристических опытов, из которых по настоящий день нам известны жалкие отрывки. Чуть не на другой день по окончании романа «Что делать?» Чернышевский начал писать повесть «Алферьев». С 7 сентября по 20 ноября 1863 года Чернышевский писал новую беллетристическую вещь «Повести в повести». 21 октября он переслал в III Отделение 58 листов, а 23 ноября 64 полулиста, составлявших в совокупности первую часть вещи. С 28 ноября по 1 января 1864 г. Чернышевский продолжал «Повести в повести». Беловой редакции второй части он представил 53 полулиста. Из них утрачены листы 28–49 (3-я глава). Кроме того, сохранилось разрозненных отрывков, черновиков и вариантов к этому труду 128 полулистов. III Отделение конфисковало эту работу, и она до сих пор полностью не напечатана.