– Ты, братец, я смотрю забыл, что по нашему договору моя задача состоит в том, чтобы разведывать маршруты больших обозов, и сообщать их вам. Ты, наверное, полагаешь, что я ничем не рискую, и что работа моя не сложная. Что ж, давай поменяемся с тобой ролями: я останусь здесь и возглавлю твоё воинство, а ты отправишься по городам, в поисках достойной добычи. Будешь льстить, стелиться перед глупыми и жадными торгашами, пытаясь выведать у них маршрут обоза. Будешь носить взятки городским стражникам, чтоб не дознавались кто ты такой, и откуда у тебя товар. Ведь моя часть работы так проста и не опасна! Что скажешь?
Тур насупился и замялся, осознав, что втираться в доверие, да и вообще общаться с незнакомыми людьми, не приставив нож к горлу, это неизведанное для него поприще. Видя его смущение, Горан положил ему руки на плечи и снова посмотрел в глаза, но на этот раз со всей родственной теплотой, которую только был способен изобразить:
– Не смущайся брат. Ты думаешь, у меня получилось бы держать в повиновении этих головорезов?! Думаешь, я смог бы бесстрашно вести их в бой, громя всех на своём пути, как это делаешь ты?! Ты рождён с сердцем великого воина в груди! Вся земная твердь сотрясается от твоей могучей поступи! Скоро твоё воинство наберётся силы, и нашей целью будут уже не вшивые обозы, а большие города, которые при одном упоминании твоего имени, будут в ужасе готовы откупиться любой данью!
Лицо Тура вмиг прояснилось, на устах заиграла плохо скрываемая, довольная улыбка. Увидев, что добился желаемого эффекта, искусно потешив его самолюбие, Горан продолжил:
– Думаю, брат, те сомнения, что ты высказал мне, не могли зародиться в твоём честном и храбром сердце. Кто-то в твоём воинстве усомнился в пользе моего вклада в наше дело?
Тур стал оправдываться, снова смутившись:
– Да никто бы не осмелился при мне высказать подобные сомнения! Просто был разговор, в котором кто-то, не подумав, ляпнул что-то в этом роде… Но ты меня знаешь, брат! Я немедленно заткнул поганую пасть этому наглецу, а если бы он не унялся, то порубил бы его на куски!
Внимательно выслушав оправдания брата, Горан сделал маску разочарования, с небольшой примесью обиды, и горько проговорил, опустив глаза:
– Всё равно мне больно от того, что ты сам усомнился во мне, хоть и отстоял мою честь перед другими. Твои слова больно ранили моё сердце… Может я действительно не так важен для нашего дела? Может добыча в тех обозах, которые я привожу к вам, не достаточно ценна и обильна?..
Теперь Тур положил руки ему на плечи, и страстно, с огнём в глазах, заверил:
– Нет, нет, брат! Обозы всегда обильны ценной добычей, а твой вклад – основа нашего дела! Прости! Прости меня, за то, что впустил в своё сердце пустые сомнения! Я докажу тебе свою верность храбростью на поле битвы!
Снова взглянув в глаза брата с теплотой и улыбкой, Горан ответил:
– Теперь я узнаю брата! Будем держаться вместе, и весь мир ляжет к нашим ногам! А если ещё кто-нибудь выскажет недовольство в мой адрес, скажи, что я готов уступить этому человеку свою роль, если он обязуется приносить столько же пользы…
– Да куда этим глупцам! – разгорячённо перебил Тур – Ошибившись, они не только погубят себя, но подставят под удар всех нас! Верь мне, брат: таких разговоров в моём воинстве больше не будет!
– Я верю тебе, Тур. Теперь я немного отдохну здесь. Позови меня, когда твои люди насытятся чужими страданиями. Я раздам вещи, которые они заказывали мне.
– Как пожелаешь, брат! Я вернусь за тобой, когда все будут готовы – сказал Тур, и вылез из повозки.
Как только брат покинул его, тепло во взгляде Горана вмиг сменилось холодным презрением. Его уста скривила еле заметная усмешка: он сравнил себя с музыкантом, который точно знает, на какой лад возложить перст, и в какой последовательности дёргать струны, чтобы складно полилась нужная мелодия.
***
Духовлад и Далибор стояли по пояс в прохладных водах чистого, лесного ручья, омывая в нём запыленные, забрызганные кровью тела и подранные остатки одежды. Рядом, на берегу, сидел худощавый человек, приставленный к ним главарём разбоев, без устали что-то рассказывая, явно соскучившийся по общению:
– У нас, в общем-то, не так уж и плохо. Голодными вы точно не останетесь. Кроме забот по части пропитания для всего отряда, у вас другой работы не будет. Во всяком случае, первое время. Кстати, зовут меня Всесмысл. А к вам как обращаться?
– Я – Духовлад, а его звать Далибором – отозвался молодой боец, указывая на товарища, который до сих пор находился под таким впечатлением от увиденной расправы, что не видел и не слышал ничего вокруг себя.
– Ясно. Если что, в любое время задавайте любые вопросы. Все расскажу, всё объясню – пообещал Всесмысл.
– А этот, который отдал нас тебе в помощь, он у вас главный? – не преминул воспользоваться советом Духовлад.
– Тур? Ну… вроде как… – замялся Всесмысл.
Духовлад молча уставился на него, изобразив на лице ожидание, демонстрирующее, что точностью ответа он не удовлетворён. Худощавый человечек ещё немного помялся, формулируя исчерпывающий ответ, и стал излагать:
– Вобщем, так как он называет себя «воеводой воинства медвежьего», можно сказать, что он у нас главный. Но его брат – Горан – тот, который в рунейском халате, даёт ему знать, где будет проходить большой обоз, так что без него такой обширной добычи мы бы не имели, а значить и людей в отряде было бы поменьше. Так что его слово тоже очень важно. Вот, например, сегодня я был неподалёку от Тура, когда он встретился с братом, так это именно Горан настоял, чтобы вас взяли в отряд, а не зарезали вместе с остальными. Тур сначала поартачился, но потом всё равно уступил. К тому же, в нашем воинстве есть несколько главарей меньших разбойничьих шаек, согласившиеся присоединиться к нам. И хоть на словах они признают главенство Тура, на деле продолжают жить по своим законам, не особо оглядываясь на желания нашего воеводы, да он особо к ним и не лезет. Так что положение здесь не простое, и кого-то одного, имеющего за собой право решающего слова, в воинстве нет.
Немного подумав над словами Всесмысла, Духовлад снова спросил:
– Покажешь мне людей в воинстве, к чьим словам больше всего прислушиваются?
Тот с интересом посмотрел на молодого бойца. Как человек образованный, Всесмысл увидел стратегический расчёт в просьбе Духовлада, чем парень сразу вызвал у него симпатию:
– Покажу, и расскажу о каждом, что знаю. Только пока хочу держаться подальше от обоза. Там сейчас начнут делить добычу, после чего, обычно, остаётся много считающих себя обделёнными. Такие люди потом долго ходят злые, и ищут кого-нибудь послабее, чтобы согнать на нём свою злость. Я для этого очень удобный человек, если рядом нет Тура. Так что в такие моменты, я стараюсь держаться подальше от толпы. Да и вам не советую там околачиваться, так как вы ещё не побывали в бою, а значить не обладаете полноценными правами в воинстве. Любой ваш спор с кем-то из старожилов, рассудят в его пользу, и даже если он необоснованно применит к вам силу, его никто не осудит.
Духовлад вышел из ручья и встал под просветом между кронами деревьев, сквозь который на небольшую полянку попадало достаточно тепла и света, чтобы просохла его одежда. Он решил последовать совету Всесмысла, и пока тоже быть подальше от делящих добычу разбоев. Оглянувшись на Далибора, он увидел, что тот всё ещё стоит в ручье, уставившись пустым взглядом в одну точку, и окликнул его:
– Эй, Далибор! Иди сюда, обсохни.
Тот снова вздрогнул, придя в себя, молча, послушно вышел из ручья, и встал рядом с Духовладом. Последний вновь обратился к Всесмыслу:
– А ты здесь что делаешь? На человека, способного держать в руках оружие, ты не похож. Да и вообще не думаю, что ты способен причинить кому-нибудь вред.
– Это верно, – грустно улыбнувшись, подтвердил Всесмысл – Пока не покончат с наёмниками, я к обозу близко не подхожу. Слишком уж я слаб и боязлив.
– Как же ты оказался в этом… воинстве?! С такими-то достоинствами!
Глубоко, с ностальгией, вздохнув, щупленький человечек начал обстоятельно описывать собственные похождения:
– Учился я в духовной семинарии, что находится при мужском монастыре, близь Славнограда. Прилежно изучил рунейскую, ливтонскую и половийскую грамоту. За прилежность в постижении учения Исы, отец-настоятель даже оказал мне особую честь и небывалое доверие, научив читать запрещённые руны Северных Воинов, некогда принёсших в землю ругов Древний Завет Хоруга, и ставших прародителями княжих семейств в наших землях. Мне сулили быстрое продвижение к высшим санам Служителей Исы. Я имел доступ в Хранилище Еретических Текстов, и прочитал множество из них. Как ревностный почитатель Учения Исы, я читал их предвзято, мысленно подвергая порицанию каждое слово, идущее в разрез с догмами нашей религии, без раздумий нарекая их ложью. Но когда я стал читать труды древних рунейских философов, написанные ещё до рождения Исы, моя фанатичная приверженность его учению пошатнулась. Тексты эти были написаны легко, ни к чему не понуждая, а лишь приглашая к раздумью о жизни, о духовности. Я стал замечать, насколько тесны, безжизненны и неприродны догмы нашей религии. Они лишают человека возможности принять собственное решение, по каждому неизвестному поводу отсылая испрашивать совета и благословления у попов и патриархов. Они запрещают людям совершать ошибки и набираться мудрости, устраняя их последствия. Они учат, что любую подлость можно искупить, дав денег на храм и немного побубнив пустые молитвы, которые заучивают не вдумываясь в содержание. Они лишают людей возможности жить, оставляя взамен пустую, серую рутину. Я стал мыслить, по-настоящему мыслить, не сдерживая себя рамками, за пределами которых ране опасался призрачного грехопадения. В тесных, душных подвалах Хранилища Еретических Текстов, я впервые в жизни почувствовал себя свободным, осознал, что я есть дух, который не удержит ни одна стена, ни одна решётка. Окрылённый своими открытиями, я завёл диспут о сути духовности с отцом-настоятелем, думая, что это поможет ему по-другому взглянуть на цель Служения, но он просто гневно объявил, что в меня вселился бес, помутивший мой рассудок, и велел запереть меня в подвале. Да… из набожных монахов выходят неважные сторожа! Одного из своих сторожей – самого молодого и слабого духом… да и умом – я убедил в том, что в моём теле и вправду бес, которому не нужно пленённое тело. Я сказал, что если он – мой сторож – не выпустит меня, то бес покинет моё тело, и вселится в него. Перепуганный глупец не только выпустил меня, но ещё и дал сухарей мне в дорогу. Я бежал в лес, держась подальше от дорог, опасаясь преследования. Не знаю, как я не достался диким зверям, видно Проведение было благосклонно ко мне. Несколько дней я ничего не ел, и уже стал терять силы, когда наткнулся на парочку головорезов из этого… воинства, охотившихся в лесу. Сначала они хотели просто зарезать меня на месте, но я убедил их, что если они отведут меня к своему предводителю, тот их одарит. Они согласились, пообещав, что если останутся без награды, то моя смерть будет долгой и мучительной. Приведя меня в лагерь, они рассказали обо мне своему главарю. Тот рассмеялся и спросил меня, с чего я взял, что он одарит своих людей за меня. Я ответил, что умею читать и писать на четырёх языках, и готов воспеть его ратные подвиги, в качестве личного летописца, так как дела такого сильного, храброго и справедливого мужа, должны быть известны потомкам до пятидесятого колена. К моему счастью, он оказался человеком тщеславным и заинтересовался моим предложением, пообещав сохранить мне жизнь, если я покажу, на что способен. Я попросил его назвать своё имя, и предводитель разбоев ответил, что имя его Тур. Окрылённый желанием остаться в живых, я тут же сочинил четверостишье:
Не сдержит тебя ни орда грозных войск,
Ни крепость гранитного мура!
Знамёна великих народов падут,
Под ноги могучего Тура!
Тур был очень доволен, и позволил двум олухам, которые привели меня к нему, выбрать по одной вещи из своего оружейного сундука. Меня оставил при себе, вести летопись его славных подвигов, и, за одно, готовить пищу на всю ораву. Вот так я оказался среди этих людей, среди них, наверное, и умру.
– И много славныхподвигов ты воспел для потомков предводителя? – поинтересовался Духовлад.
Всесмысл посмотрел на него, как будто пытаясь определить, можно ли говорить откровенно, и уклончиво ответил:
– Все, которые видел.
Духовлад ухмыльнулся, уловив в ответе иронию. Они решили последовать совету Всесмысла, и остаться пока возле ручья, чтобы быть подальше от разоряемого обоза, пока среди разбоев не улягутся страсти.
***
Делёж добычи шёл полным ходом. Порядок был точно отлажен: изначально Тур, с самыми верными ему людьми, отбирали в обозе товары, имеющие на рынке большую цену и высокий спрос. Эти товары забирал с собой Горан, и со скидкой быстро продавал их в ближайшем городке. Большую часть вырученных денег, Горан привозил в следующем обозе и отдавал Туру, часть шла на его – Горона – нужды, а часть – на покупку разных вещей, которые мог заказать любой из разбоев, записавшись в список, который составлял Всесмысл, как единственный грамотный человек в… воинстве. Заказанные разбоями вещи Горан вёз в телеге, под видом товара для какого-нибудь княжеского двора, снабженцем которого он представлялся хозяину обоза. Как уже было упомянуто, телега и повозка, принадлежащие Горану, носили отличительный знак – изображение медвежьей лапы на щите. Этот знак был известен всем разбоям в отряде.
Затем отбирались продовольственные товары, которые забирались в лагерь разбойников. Оставшееся отдавалось на делёж желающим. Повсюду стоял гомон, то и дело вспыхивали перебранки, перераставшие в локальные потасовки. В этой толкотне, как и в расправах над пленными, люди, имевшие серьёзный статус в отряде, участия не принимали, удовлетворяясь долей от добычи в деньгах, которой не имели подавляющее большинство разбоев.
Духовлад и Всесмысл сидели на берегу ручья и беседовали. Точнее, разговаривал в основном Всесмысл, радуясь, что нашёл в лице Духовлада «свободные уши», но и последнего это не раздражало, так как он находил рассказы собеседника довольно интересными и полезными. Далибор уже вышел из состояния полной отрешённости, но к общению не стремился, лёжа на полянке неподалёку, и делая вид, будто спит. Понемногу шум, доносящийся со стороны обоза, стал ослабевать.
– Делёж заканчивается, – с видом знатока заключил Всесмысл – Скоро они совсем успокоятся, и можно будет оторвать себе чего-нибудь на ужин. В лагере проще, там я готовлю для всех еду. Но ничего, и здесь от голода не умрём!
Примерно через час, шум действительно и вовсе стих. Всесмысл объявил, что можно выдвигаться в сторону обоза, и Духовлад с Далибором последовали за ним. Пробираясь вдоль придорожных кустов, Всесмысл оценивал обстановку в разорённом обозе сквозь просветы в листве, благодаря которой оставался невидимым со стороны дороги. Всё и вправду уже успокоилось. Те повозки и телеги, которыебыли отобраны Гораном для продажи, и те, накоторые были сложены съестные припасы для «Воинства Медвежьего», стояли отдельно, ровно выстроенными колоннами. Те же, которые были отданы на делёж низшим сословиям разбойников, валялись перевёрнутые и раскуроченные. Среди этих повозок и телег ещё сновали одинокие разбои, надеявшиеся найти что-нибудь ускользнувшее от внимания предыдущих десятков мародёров, уже перетрусивших по три раза каждую кучку. Всё, что имело хоть какую-то ценность, было уже разделено. Вокруг кучами валялись товары, представлявшие малую ценность или неприменимые в разбойничьем быту: женское тряпьё, сельскохозяйственный инструмент, горшки, кувшины и миски.
– Всё спокойно, можем выходить – сообщил Всесмысл, и указал на перевёрнутую телегу у самого кустарника – Там нам будет вполне удобно. Располагайтесь возле этой телеги, а я скоро вернусь.