Духовлад слушал, забыв о головной боли и тошноте. Мстивой говорил, а в сознании молодого бойца, сквозь гул похмелья, складывалась вся описываемая бывшим сотником картина. Теперь вещи, которые раньше не были заметны, стали вопиюще очевидны. Всё сейчас казалось настолько логичным, что даже как-то не верилось, будто всё это происходит наяву. Духовлад поднял свои мутные глаза, и, впившись ими во взгляд Мстивоя, спросил:
– Так что ты предлагаешь делать? Почему пристал со всем этим именно ко мне?
– Вариантов дальнейших действий всего два: взломать сундуки с казной, набрать золота с камнями, сколько нести сможешь, и в лес, по одному, чтобы не выследили. Хотя, дружине и тут, с этим пьяным кодлом работы хватит… Либо… В короткое время, привести здесь всех, или хотя бы большую часть, в чувство, и занять оборону.
– А чего ж ты до сих пор карманы не набил, да в лесу не скрылся? Друзей-товарищей у тебя здесь нет, ходишь всегда один, не разговариваешь ни с кем. Какое тебе дело до всех этих голодранцев?
– Никакого – хищно улыбаясь, подтвердил Мстивой – Хоть всех вас будут медленно на полосочки резать, я ни по кому плакать не стану. Меня интересует сохранность моей жизни, а сейчас её вернее всего спасти в составе этого… «воинства». Набрав денег, и сбежав в одиночку, далеко не уйдёшь. Придёшь в любой городок, на любой постоялый двор, золотую или серебряную монету покажешь – медяков-то в нашей казне не держат – и местная стража, через четверть часа будет знать, что в городишке объявился оборванец, драгоценными монетами рассчитывающийся. А эти скоты почище нашего брата (сотник кивнул в сторону выхода на улицу, где начинали потихоньку шевелиться, валявшиеся повсюду разбои) до чужого добра падки. Ещё и видимость законности, своему грабежу придадут, тьфу… Потому, мне более по сердцу здесь остаться, и попробовать отбиться. Вмиру меня всё равно не ждёт никто…
– Ты предлагаешь, с несколькими сотнями наших перепившихся разбоев, противостоять опытным дружинникам?! Да будь их хоть вдвое меньше нас – в чём я сомневаюсь – они бы и то нас одолели!..
– Да не побеждать их надо! – по-наставнически нетерпеливо, перебил парня сотник – Они будут рассчитывать, что все спят в пьяном угаре. Налетят лихо, а мы их и встретим! Только встретить жёстко надо, стойко, чтоб атака захлебнулась, и пришлось им отойти, перестроиться. Здесь ведь не война, принципиальное уничтожение противника необязательно. Да они сами начнут более спокойные варианты искать, чтоб без лишних потерь обойтись. Предложим им, к примеру, часть нашей казны, и пообещаем уйти в Белый Край. Такой вариант, я уверен, их устроит. Только главное – первый их натиск отбить, отбросить их. Если они почувствуют, что прорываются, тогда и через потери до победы пойдут, пока кровь не остынет. В этом случае, думаю, всем нам смерть в бою – лучшее избавление.
– Да ты же сам видишь, – возбуждённо засомневался Духовлад – Они не смогут выстоять! У них же, если сразу врага не потрясли, сердце в пятки на раз-два уходит!..
– А ты, Малыш, не думай, будто в дружине сплошные храбрецы былинные – спокойно и поучающее ответил Мстивой – Проявил себя кто-то, как бесстрашный боец, его делают десятником, а то и сотником… Раньше и тысячными так становились, и воеводами, только теперь всё по родству да по связям… От того и войны такие стали: всё больше грабёж, да вымогательство, а доблесть воинская лишь на устах у всех… Ладно, не за то разговор. Так вот, такие люди – десятники, сотники – они, своей стойкостью, удерживают вокруг себя других бойцов, вдохновляют их своим внешним бесстрашием. И среди нас есть люди, способные сыграть такую роль. Их немного, но для того, чтобы организовать оборону, способную выдержать первый удар дружинников, должно хватить.
– И кто же, по-твоему, среди нас может «вдохновить своим бесстрашием»? – усмехнулся Духовлад.
– Ворон, Ратибор, Вук, я и ты – ответ явно был многократно обдуман и взвешен, так как не потребовал у Мстивоя ни мгновения на подготовку – Самый надёжный вариант, это Ворон. У него есть преданные ему люди, которые с ним достаточно давно. Думаю, что Ворон правит жёсткой рукой, и уровню дисциплины в его шайке, позавидуют даже многие тысячные в дружине Батурия. Остальные названные мной люди, ценны только сами по себе, так что воодушевлять им придётся всякое отребье из нашего «воинства»… Главное, чтобы бой начался стремительно, чтобы не было времени сомневаться. А то в истерику повпадают, могут и побежать куда попало, попрятаться. А как завяжется всё, так уже делом заняты будут, некогда будет бояться.
Духовлад понимал, что Мстивой рассуждает правильно, но отсутствие возможности изначально организовать всё это, вновь вызвало у него ироническую улыбку. С ней на устах, он и ответил бывшему сотнику:
– Чтобы всё это решить, нужно немедленно собрать Совет, объявить о бегстве Предрага, спланировать оборону… Посмотри вокруг: эти люди ничего не соображают, они пьяны! Едва проснувшись, и ощутив жажду, они сразу же начнут снова хлебать мёд, которого здесь вдоволь, после чего рассудок не вернётся к ним, как минимум, до следующего утра! Как с этим быть, ты подумал?!
– Подумал – спокойно ответил Мстивой – С этим нам помогут люди Ворона. Они вчера на выпивку сильно не налегали, и рано отдыхать отправились, так что сегодня будут бодрее остальных. Они помогут привести в себя других, и собрать Совет.
– А с чего ты взял, что они захотят кого-то приводить в себя, или вообще что-либо делать?! – начал терять терпение Духовлад – Что ты им такого скажешь, чтобы они тебя хотя бы начали слушать, не говоря уже о том, чтобы стали делать то, что ты предлагаешь?
Лицо бывшего сотника осталось спокойным, и лишь слегка выказывало удивление:
– Я?! Ничего. Это уже по твоей части. Ты пойдёшь к Ворону, всё ему детально изложишь и, уж поверь, он сам тебе станет помогать.
Молодой боец обомлел от подобной бесцеремонности. Этот человек уже обо всём подумал, всем придумал роли, и даже не интересуется согласны ли эти «все» с его расчётами. С нотой негодования, он вновь обратился к Мстивою:
– Ты, я вижу, уже всё за всех решил! Привык в дружине, пади, чтобы все твои причуды исполнялись подчинёнными тебе людьми?! Но здесь то, свободные люди! Это тебе не…
Духовлад сам не заметил, как в сердцах, стал повышать голос, и последние слова уже почти прокричал. Сотник подступил к нему ещё на шаг, и, глядя прямо в глаза мягко, но настойчиво произнёс:
– Ты не так всё понял, Малыш. Просто я первым распознал тревожное положение, и хочу, чтобы все мы не теряли понапрасну времени. Ты негодуешь, потому что сомневаешься: поймёт ли тебя Ворон, станет ли тебе помогать, станет ли вообще с тобой разговаривать. Но поверь мне, ты напрасно недооцениваешь здешних уважаемых людей: они далеки от того, чтобы молча исполнять твои приказы, но большинство из них внимательно тебя выслушают. Я пришёл с этим к тебе, потому что являюсь здесь для всех чужим, понимаешь? От меня, как от бывшего дружинника, все будут ожидать подвоха. Ты должен, как можно раньше обратить всеобщее внимание на исчезновение Предрага. Если это заметит кто-то ещё, и подымет тревогу раньше, тогда доверия к тебе не будет, из-за всей той чуши, насчёт безграничной к тебе признательности, которую Предраг изливал здесь вчера весь вечер. Ворон и его люди, ночевали в бараке, который стоит по правую руку от того, в котором ночевал ты. Поспеши, дорога каждая минута.
Сказав это, бывший сотник вышел из барака, оставив Духовлада наедине со своими мыслями. Молодой боец стал потихоньку остывать, перебирая в уме весь объём информации, полученный за последние несколько минут. А вдруг Предраг всего лишь отлучился по нужде, или завалился спать где-нибудь, куда никому и в голову не придёт заглянуть? А он – Духовлад – поднимет шум, соберёт всё воинство, как вдруг заспанный Предраг вылезет из какого-нибудь барака, удивлённо оглядываясь, и интересуясь, по какому поводу сбор… Но потом парень вновь мысленно вернулся к истории с налётом, из которого нынешний главарь вернулся в одиночку, его подозрительную уверенность в богатстве добычи на этой медоварне… Добычи, которой так никто в глаза и не увидел. Молодой боец первый раз в жизни, очутился перед выбором, от которого зависела не только его судьба, но и, возможно, судьбы всех окружающих его ныне людей. Невероятная эмоциональная нагрузка, вдобавок навалившаяся при столь отвратительном физическом состоянии, ничуть не способствовавшем чистоте воли и ясности мысли, сильно испугало его. Но, с трудом собравшись, он всё-таки принял решение: негативные последствия от того, что он поднимет ложную тревогу, не будут носить разрушительного характера. Всего лишь придётся объясняться с Предрагом, которому, в принципе, можно будет предъявить встречное обвинение в легкомысленной пропаже, и сослаться на юношескую горячность. А вот в случае, если не привести разбоев в надлежащий вид, и вскоре действительно ударит дружина, тогда уж никому не сносить головы… Духовлад вернулся к мысли, что можно просто уйти отсюда, прихватив немного ценностей из казны, но это он тут же отмёл. Жизнь не казалась ему настолько прекрасной, чтобы для голого факта её продолжения бросить всё, и бежать куда глаза глядят. А бросать ему было что, даже в этой убогой ватаге грабителей и убийц. Некоторые люди, которых он здесь встретил, искренне заинтересовали его, а к Всесмыслу и Вуку, он вообще привязался, как к родным… Родным… Внезапно молодой боец осознал, что здесь он обрёл то, чего судьба лишила его ещё в детстве: людей, судьба которых ему небезразлична, близких людей. И даже, несмотря на то, что эту социальную среду повсюду считают низкой, морально убогой, именно здесь он сумел занять некое положение, подразумевающее уважение, и внимание к его позиции, а не только пинки и ускоряющие окрики, как в «возвышенном», «здоровом» социуме мирного города. Причём здесь, он добился этого благодаря личным качествам и умениям. В «здоровом» же обществе, одним доставались рабские цепи на шею, а другим – хозяйские батоги в руки. И то, и другое по наследству. Духовлад ясно понял, что этот мирок, в котором он наконец почувствовал себя личностью, для него важнее всего на свете, и если этому мирку суждено погибнуть, то молодой боец погибнет вместе с ним… Сражаясь.
Он вышел во двор, и уверенным шагом направился к бараку, указанному Мстивоем. По пути он думал о бывшем сотнике: что заставило его оказаться в среде разбойников? Что такого он совершил? Почему оставил службу в дружине Батурия, в которой занимал довольно почётное место? Почему, учуяв опасность, он пытается помочь организовать оборону этим необученным, недисциплинированным людям, не готовым сражаться по-настоящему, вместо того, чтобы просто скрыться? Даже предположительных ответов на эти вопросы, молодой боец найти не мог, но дал себе зарок, что обязательно всё это выяснит, едва спадёт опасность, нависшая над «медвежьим воинством».
Войдя в барак, где расположились люди Ворона, Духовлад сразу отметил разницу с тем бараком, в котором ночевал сам: здесь, трупы охранников медоварни хоть и не были вынесены из помещения, но были снесены на кучу в дальний угол. В этом был виден верный признак сплочённого сообщества, в котором, перед тем, как сделать что-нибудь полезное для всех, никто не спрашивает себя: «А почему Я должен?», и не найдя для себя убедительного ответа, просто ждёт, пока это сделает кто-то другой. Люди Ворона тоже гульнули вчера хорошо, но покинули попойку одними из первых, причём спокойно, организованно, без шума, приказов и поторапливаний, осознавая нужду в отдыхе после суток оживлённой деятельности. Может быть, выглядели они и неважно, молча провожая Духовлада усталыми, красными глазами на слегка подпухших лицах, но до основной массы разбоев, в нелепых позах валявшихся по всему двору, им было далеко.
Найдя взглядом Ворона, молодой боец направился к нему. Тот, занимая горизонтальное положение на одном из лежаков, прикрыв правой ладонью глаза, был практически недвижим. Только его грудная клетка, тяжело поднималась при каждом вдохе, и опускалась при выдохе. Приблизившись к нему, Духовлад проговорил, предусмотрительно избегая громких звуков и резких интонаций:
– Будь здоров, атаман. Есть к тебе важный разговор.
– И ты, Малыш, не болей – усталым голосом ответил Ворон, даже не шелохнувшись – Давай, говори свой разговор.
– Думаю, у нас крупные неприятности… – попытался было начать молодой боец.
– Наутро, после такой попойки, всегда крупные неприятности – философски перебил Ворон. Думая о своём, и всё ещё не шевелясь.
– Я не о том, Предраг пропал…
– Я по нему скучать не собираюсь – монотонно пообещал атаман, явно не желая вникать в суть разговора.
– Может, ты дашь мне закончить мысль?! – раздражённо спросил Духовлад.
Ворон, наконец, убрал руку от лица, и удивлённо посмотрел на парня, явно не ожидая от него подобной резкости. Духовлад даже посетовал на свою несдержанность, опасаясь, что теперь придётся объясняться с атаманом, но тот снова принял прежнее положение, и бесцветно буркнул:
– Ну, извини…
– Есть мнение, – с облегчением продолжил молодой боец – Что мы угодили в ловушку. Возможно, Предраг не спасся в предыдущем налёте, а сознательно сдался дружинникам, и, чтобы выторговать себе жизнь, обещал привести нас сюда. Скорее всего, изначальный расчёт основывался на том, что добравшись до обильных складов с пойлом, мы впадём в запойное пьянство на несколько дней минимум. А за это время Предраг сбежит, и даст знать дружинникам, которые легко перебьют наше пьяное, ничего не соображающее «воинство».
Ворон сел на лежаке, и пристально уставился в глаза Духовладу. Видимо, ещё раз прокрутив в уме полученную информацию, он стал сомневаться, уточнять детали:
– А с чего ты вообще взял, что этот шнырь пропал? Может, завалился куда-то, да и дрыхнет мёртвым сном… Пил он вчера, как буйвол. Побольше меня, это уж точно! Правда, молодцом держался, не раскисал вроде, но в этом деле окосеть мгновенно можно: вот ты, вроде, бодрячок, а через глоток – уже бревно мычащее.
Духовлад, ранее убеждённый Мстивоем, настаивал на своём:
– Слишком гладко у него всё вышло: и от дружинников ушёл, и цель для налёта нашёл, и вместо добычи здесь пойло одно, и пьёт он не хмелея… Так что лучше, по-моему, к худшему изготовиться.
– А не проще дружинникам, было бы здесь нам засаду устроить? – продолжал высказывать сомнения Ворон, скорее, для прояснения ситуации, чем пытаясь переубедить собеседника.
– Тогда наши разведчики могли бы что-то заподозрить. Да и спящих, перепившихся резать – это дело менее хлопотное, нежели в открытом бою, пусть даже из засады.
Ворон молчал. По выражению его сосредоточенного лица было видно, что он склонен поверить в сценарий, описанный Духовладом. Заметив, молодой боец попытался использовать это, торопя Ворона:
– Нечего время терять! Надо скорее собирать Совет, объяснить всем ситуацию, решить, как оборону держать будем…
– Какой Совет!? Какая оборона?! – в возмущённом недоумении уставился на него атаман – Я забираю своих людей, и ухожу отсюда. И ты, Малыш, уходишь с нами!
– А остальные? – Духовлад исступлённо задал первый же пришедший в голову вопрос.
– Да плевать мне на остальных! – искренне ответил Ворон – Вчера перепились в хлам, сейчас попросыпаются, и опять к бочонкам присосутся! К тому времени, когда рассудок, наконец, соберётся вернуться в их головы, те уже будут красоваться на кольях у стен Кременца! Не валяй дурака, Малыш! Собирайся, и уходи с нами!..
– Нет – твёрдо ответил Духовлад – Здесь есть люди, которых я не могу, да и не хочу бросать.
– Ну, что ты, как ребёнок! – явно расстраиваясь, воскликнул атаман – Хочешь, бери с собой своего книгоеда! Да кого хочешь, бери! Хоть даже жабу эту рыжую – Ратибора! Главное, чтобы в пути нас не тормозили, а то лично зарежу!
– Нет Ворон, я останусь. Удачи тебе, прощай.
Сказав это, Духовлад повернулся, и твёрдым шагом, не оглядываясь, вышел из барака. Он был расстроен решением Ворона, но не осуждал его. Ведь и ранее было известно, что этот атаман чутко относится лишь к своим людям, а всех остальных (не безосновательно) призирает. Как он – Духовлад – не подумал о возможности такой реакции, ведь Ворон и ранее ему признавался, что подумывает об уходе из «медвежьего воинства», а более уместного случая и не придумаешь. Шагая, и думая об этом, молодой боец даже не заметил, как оказался посреди двора. Он остановился, оценивая происходящее вокруг: разбои, безобразно валявшиеся повсюду, понемногу просыпались, пытаясь подняться на ноги. Получалось это обычно, раза с третьего-четвёртого, и то всего на пару шагов. Те, кто сумел в этом поганом состоянии, сохранить хоть каплю сообразительности, отказывались от более привычного прямохождения, и передвигались на четвереньках. Целью этих сложных, невероятно утомительных походов, на расстояние от пяти до десяти метров, являлись бочонки с недопитым мёдом. Духовлад мгновенно пропитался презрением к этому сброду. Разве достойны спасения эти люди, к которым едва возвращается сознание, как они снова пытаются прогнать его ковшом пойла «на старые дрожжи»?! Может прав Ворон: не нужно с ними возиться, всё равно толку от них меньше, чем даже вони?! Молодого бойца стали разбирать сомнения в правильности своего выбора. Дело было не столько в опасении перед приходом дружины, сколько в симпатии к сплочённости людей Ворона. По представлениям парня именно так должно было выглядеть действительно боеспособное подразделение. Не рабское повиновение «благородно рожденным» командирам, становится залогом победоносности войска, а братская, поделенная на всех ответственность за исход общего дела! Может, стоит вернуться, и согласиться на предложение Ворона уйти с его отрядом? Эту мысль в голове Духовлада, перебил окрик: «Малыш!», послышавшийся за спиной. Молодой боец резко обернулся, и увидел решительно приближающегося к нему Ворона. Следом за атаманом из барака выходили его люди. Подойдя, Ворон в сердцах обратился к парню:
– Ты с ума сошёл?! Одумайся, тебя здесь убьют, вместе со всей этой пьянью!
Поймав взгляд атамана, молодой боец уловил в нём сомнение. Крохотное, на самом донышке глаз, но этого было достаточно. Его собственные сомнения улетучились в один миг, и он твёрдо ответил, уверенно глядя в глаза суровому, прожженному разбойнику: