Проснулся Духовлад от противного, скрипучего голоса, разорвавшего тишину в тесном помещении:
– Хватит дрыхнуть, лентяи, обоз сам по себе не соберётся!
Открыв глаза, он увидел человека, которому принадлежал этот отвратительный голос. Это был безобразно толстый мужчина, около тридцати пяти лет от роду, с гладко выбритой головой и маленькой, козлиной бородкой. На нём была надета просторная льняная рубаха, вместо штанов – кожаная юбка по колено, а на ногах – кожаные рунейские сандалии. В руках он держал две пары кандалов, а его маленькие, «поросячьи» глазки злобно сверлили по очереди каждого из работников. За спиной толстяка, молча стоял внушительных размеров наёмник, разминавший кулаки в надежде, что кто-нибудь осмелится проявить непослушание. Теперь, когда утренний свет хоть как-то освещал подвал, с трудом прорываясь сквозь узкое, зарешёченное окошко, Духовлад мог рассмотреть присутствующих здесь людей. Кроме него, толстяка и наёмника, в подвале находились ещё четыре человека. Далибор, находившийся рядом с Духовладом (тот, который ночью пригласил его расположиться рядом, и поделился своей мешковиной), выглядел изнеможённым, но непокорным, из-под лобья зло глядя на толстяка. Судя по одежде и трусливым повадкам, остальные трое были из крестьян: двое тоже молодые, а третьему уже явно было за сорок. Эти, быстро и суетно покинули подвал, с готовностью выполняя распоряжение толстяка. Последний, проводив их злорадным, взглядом, повернулся к Далибору и, сделав саркастично-обрадованное выражение лица, заговорил так, будто только что его заметил:
– Далиборушка, свет моей жизни! Как тебе спалось? Как твои ноженьки бархатные, подзажили? А я тебе твоё любимое украшение принёс – при последних словах, он поиграл кандалами в руке.
Духовлад перевёл взгляд на босые ноги Далибора, и увидел страшные раны на щиколотках, взявшиеся свежей коркой, очевидное последствие ношения кандалов. Ничего не ответив толстяку, Далибор с угрюмым видом подождал, пока тот пристроил оковы на его ногах, после чего встал, и не спеша направился к лестнице, стараясь ступать аккуратно, что бы поменьше тревожить заживающие раны. Толстяк следил за ним с явной ненавистью в глазах и, как только тот миновал его, сильно толкнул в спину обеими руками. От неожиданного толчка, Далибор быстро засеменил ногами, дабы удержать равновесие, но короткая цепь кандалов не давала ему возможности сделать достаточно широкий для этого шаг, и он упал, упёршись руками в каменные ступени. Из-под кандалов тут же показалась кровь, и Далибор, оглянувшись, бросил на обидчика взгляд полный презрения. Этот взгляд так взбесил толстяка, что тот кинулся на Далибора с нечленораздельными проклятиями, сменяющимися каким-то поросячьим визгом, и буквально вытолкал его наверх пинками и ударами по спине цепью от вторых кандалов, всё ещё зажатых в руке. Остановившись в дверях, толстяк не стал далее преследовать свою жертву, но выглянув на улицу, криком дал кому-то распоряжение не спускать с Далибора глаз, и не давать ему продохнуть. Тяжело пыхтя от короткой, но явно непривычной для него активности, толстяк вновь спустился вниз по ступеням, и, встав прямо перед Духовладом, устремил на него тяжёлый, брезгливо-изучающий взгляд. Духовлад молчал, сидя перед ним на полу, ожидая его действий. Молодой боец уже понял, что Здебор, хозяин обоза, вовсе не был поборником справедливости, решившим помочь парню, несправедливо обиженному городской стражей. Он просто решил пополнить ряды своих работников бесплатной силой, носитель которой не станет возмущаться, опасаясь передачи себя в руки стражников.
– Значит ты у нас новый работник? – задумчиво протянул толстяк, некоторое время посверлив Духовлада взглядом.
– Хозяин обоза сказал мне…
Духовлад начал было объяснение, но толстяк оборвал его, отвесив тяжёлую пощёчину. Наёмник у него за спиной оскалил зубы в улыбке, явно находя эту сцену забавной.
– Хозяин обоза?! – презрительно зашипел в ответ толстяк – Ты бы ещё вспомнил Ису и его небесных ангелов! С этого дня я твой хозяин! Нет, я – твой Бог! Теперь только я буду решать, накормить тебя в конце рабочего дня, или приказать избить палками. Так что твоя главная забота отныне – делать всё для того, чтобы я остался тобой доволен! Тебе понятно это?!
– Да, господин – не мешкая ответил Духовлад. Он уже был готов к такому с собой обращению, и не собирался оказывать сопротивление, положительного исхода которого, он сейчас никак не видел. Чего сейчас этим можно было добиться, так только ярлыка «ретивый» и повышенного внимания к себе со стороны наёмников, дополняемого побоями по любому поводу. Сначала нужно узнать местную расстановку сил, рассмотреть возможные варианты действий, а до тех пор уверить всех в полной своей покорности.
– Ну вот, разумный, оказывается, парень! – заключил толстяк, присев, надевая кандалы на ноги Духовлада, и через плечо обращаясь к наёмнику – А Здебор стращал, мол, осторожно с ним, он двух стражников зарезал… Небось те пьяные были в усмерть или вообще спали, а этот на них разжиться решил… Так ведь было? Да, парень?
Духовлад закивал головой, подтверждая справедливость догадки толстяка. Тот растянул довольную улыбку, гордясь собственной проницательностью и с трудом поднялся, окончив с кандалами, напутствуя нового работника:
– Смотри мне! Если не будешь меня злить, ещё и неплохо заживёшь. Пробудишь во мне доверие, так и без цепей бегать будешь. Давай, ступай трудиться… Отрабатывай своё спасение, хе-хе…
Духовлад послушно поднялся, и направился к выходу так быстро, как только позволяла длинна цепи на кандалах. За ним последовал широко улыбающийся толстяк, а уже за ним наёмник. От быстрого и лёгкого «усмирения» нового работника, настроение тучного обладателя кожаной юбки заметно повысилось, и он потерял интерес к садизму, чем несколько расстроил сопровождавшего его наёмника, так и не успевшего на ком-либо «поразмять кости».
Оказавшись во дворе, Духовлад получил от толстяка короткие, но предельно точные инструкции. Суть их сводилась к двум пунктам: не пытаться сбежать и беспрекословно выполнять его (толстяка) распоряжения. Сама работа не требовала специальных знаний или даже какой-либо сообразительности: на большое количество телег, стоящих во дворе, нужно было уложить товары, как хранящиеся в складах постоялого двора, так и периодически подвозимые к нему на других телегах. Укладывались товары в порядке, определяемом лысым толстяком, периодически заглядывающим для этого в какую-то большую книгу, и что-то в ней отмечающим. Указания его были достаточно чёткими, и работа шла спокойно, но беспрерывно. В обозе было полно наёмников, которые явно только и ждали каких-либо проступков от работников, дабы разбавить своё унылое безделье обоснованным рукоприкладством. Духовлад прикинул, что шансы на побег были бы очень малы, не будь на нём даже кандалов. Наёмники сразу приметили нового работника, и некоторое время Духовлад просто кожей ощущал повышенное к себе внимание. Но, спустя часа два, Духовладу стали уделять внимания не больше, чем всем остальным работникам, не видя в нём ничего, кроме усердия и исполнительности. Заметив это, Духовлад сразу же подстроился работать поближе к Далибору, собираясь в общении закрепить завязавшееся у них положительное знакомство и, за одно, получить определённые сведения из уст человека, уже находившегося в обозе некоторое время. Далибор вновь подтвердил догадки Духовлада о его словоохотливости, и с радостью рассказывал обо всём, что знал, видел, и даже о том, о чём подозревал и догадывался. Для начала Духовлад хотел побольше узнать о ближайшем окружении, и спросил у Далибора об остальных трёх работниках:
– Да так, забитые крестьяне из глубинки – начал повествование Далибор – Здебор нанял их в какой-то деревушке, пообещал сказочные для них деньги. Те уши развесили, и уже три года с обозом бесплатно катаются.
– А бежать они не пробовали? Кандалов то на них не надевают – спросил, рассуждая, Духовлад.
– Нет кандалов крепче глупости и жадности! – с философским видом изрёк Далибор – С каждым переходом денег, которые должен им Здебор, становится всё больше и больше. Я слышал пару раз, как они вечерами, после работы, шушукаются, подсчитывают, сколько уже заработали… Мечтают, будто сразу, как с ними рассчитаются, осядут в каком-нибудь крупном городе, торговлей займутся. Этот пройдоха Здебор своё дело знает! На наёмников он денег не жалеет, а вот работяги у него бесплатно горбатятся. То у него времени нет рассчитаться, то он уже все деньги в залог товара оставил, хе-хе. Ему уже выгоднее этих крестьян где-нибудь по дороге в лесу прикопать, новых «нанять», и им голову морочить.
– Ты, как я понимаю, здесь тоже задарма спину гнёшь?
– Ну конечно! – подтвердил Далиибор, и стал ностальгически себя укорять – Эх, всё легкомыслие моё… А ведь мог бы сейчас у отца в подсобниках не спеша мастерства набираться, в достатке и спокойствии. Отец мой, самый знатный резчик по кости во всём Белом Крае! Секрет мастерства его в особом внимании к мелким деталям: над каждой, едва глазу видимой, мелочью коптится. И на каждой поделке мелочей таких делает великое множество, а вместе они всё изделие вроде как оживляют. Что сделать не возьмётся – хоть рукоять на мече, хоть винный рог, хоть ларец – взгляда не отведёшь, красота такая! И никогда две одинаковые вещи не делает, ни за какие деньги. Вся знать Златоврата к нему с поклоном здоровается, за каждую безделушку вдвойне озолотят. А я всё нагуляться не мог, всё думал успеется ещё… Ой, дурак…
Что бы отвлечь своего собеседника от тоскливых воспоминаний, Духовлад решил вернуть разговор в русло происходящего в обозе:
– А, толстяк этот, с головой выбритой, кто здесь? Вроде как он тебя особым вниманием отмечает.
Далибор ехидно заулыбался и стал, смакуя, рассказывать:
– Зовут его Сбыня. Но имени этого он страшно стыдится, и потому врёт всем, что зовут его Себастьян, на рунейский манер. Он вообще страшный охотник до всего рунейского. Да хоть посмотреть во что одет: сандалии, юбка эта… Кстати: знаешь почему он юбку носит? (Духовлад отрицательно помотал головой) Да просто ляжки его, жирнющие, так при ходьбе друг об друга трутся, что любых штанов ему более чем на неделю не хватает!
Далибор был явно очень доволен тем, что ему удалось поделиться с кем-то пикантной подробностью о своём недруге, хоть как-то того унижающей. Духовлад усмехнулся и предположил, лукаво покосившись на собеседника:
– Да ты о нём такие личные вещи рассказываешь, что можно подумать, будто он твой родственник…
Выражение лица Далибора приняло ещё более значимый характер, как-бы обещая изречь весьма важное и невероятное повествование:
– Ну, слава богам, кровь у нас разная. А причина, по которой я так сведущ в его личных вопросах, та же самая, по которой он проявляет ко мне особое внимание. Сам он тоже из Златоврата, и дом его находится на одной улице с домом моего отца. Детей у Сбыни нет, а вот жена есть, особа хоть и в годах, но так моложава, приятна лицом и пышна формами, что глаз не отвести. Сбыня дома всего один месяц в году бывает, остальное время в обозе, да и (со слов супруги его) когда доходит до любовных утех, он в этом деле весьма неуклюж и маловынослив. Так что мается, бедная красавица, считай круглый год без крепкого мужского… плеча. Так вот, прохожу как-то мимо их дома, а она из калитки выглядывает, и просит, мол, не поможешь ли дров наколоть слабой женщине? Я и согласился помочь по-соседски, да в такой раж вошёл, что не заметил, как смеркаться стало. Наколол ей дров – на пол зимы хватило-бы. Она меня, значит, похвалила, но без ужина отпускать отказалась. Ну, поужинал я, а там и заночевал. Ух и жаркая же она баба! Только под утро дала уснуть. С той поры, только Сбыня в обоз, как я у неё уже. Так почти год было, да, видать, кто-то из соседей это заприметил и Сбыне доложил. Супруге своей он, небось, ничего говорить не стал, она крутого нрава барышня: чуть что, может и кочергой по горбу не поскупиться! В общем, он вроде как в обоз уехал, а я же сразу к ней, через задний двор. Не иду, а лечу, весь желанием пылаю, ни про что другое не думаю, ничего кругом не вижу. Вдруг как налетело человек пять из-за сарайчика, и давай лупить меня, куда попало. В общем, я даже понять ничего не успел, а уже чувств лишился. Очнулся я уже в обозе, связанный. Видать молодчики Сбынины меня долго охаживали, так как места живого на мне не было. С тех пор тружусь здесь, под неусыпным взором оскорблённого толстяка, ежедневно оказывающего мне ощутимые знаки «особого расположения». А ты как здесь оказался?
Духовлад пересказал Далибору всё, что случилось с ним вчера, не пытаясь что-либо скрыть или приукрасить, начиная с того, как встретил двух стражников, пытавшихся его ограбить. Когда он закончил рассказ, на устах Далибора поигрывала кривая улыбка. Духовлад, несколько смутившись, решил, что собеседник сомневается в искренности рассказа, и с претензией, но без злобы спросил:
–Ты что, мне не веришь?!
– Да мне твой рассказ, что правда, что вымысел – в одну цену будет. А смешно мне от того, что ты так быстро незнакомому человеку поверил. Здебор увидал, что тебе ни бежать некуда, ни жаловаться некому, да и наплёл тебе благородных речей, мол, сам городскую стражу не любит. Да ещё и деньги все отобрал… «Два золотых маловато, вот если бы пять…». Было бы у тебя пять, запросил бы десять. Да за два золотых, тебя любой обозник из города у себя на горбу вывезет!
На это Духовлад высказал свои сомнения:
– Но ведь он тоже рискует. Если в его обозе во время досмотра при проезде через городские ворота найдут преступника, неприятностей он не оберётся.
Далибор, снисходительно улыбаясь наивности собеседника, с видом престарелого мудреца, ответил:
– Во-первых: судя по твоему рассказу, те стражники, что гнались за тобой, видели тебя только ночью и с расстояния, следовательно, лица они разглядеть не могли, а те двое, которые могли – сейчас перед богами оправдываются. А во-вторых: стража в любом городе, с любыми обозами поступает одинаково. Либо хозяин обоза выплачивает названную сумму и проезжает без всякого досмотра, либо под видом досмотра ему весь обоз с ног на голову переворачивают, да ещё и что-то сломают, что-то украдут… Так что Здебор откупаться будет независимо от того, есть у него в обозе преступник или нет.
Осознавая, что Далибор скорее всего прав, Духовлад тоже усмехнулся собственной наивности. С другой стороны, он понимал, что убежать из обоза, кишевшего наёмниками, у него вряд ли получилось бы, и воспротивься он предложению Здебора, его бы просто скрутили, и отдали стражникам на расправу. Развивать диалог в этом направлении Духовлад не стал. Выразив согласие с доводами собеседника, он продолжил выведывать у него всё, что тот успел заметить за всё время пребывания в обозе. Далибор, истосковавшийся по общению за последние три месяца, с радостью продолжил делиться результатами своих наблюдений.
Так прошло время до полудня. Сбыня приволок пять старых, щербатых глиняных мисок, небольшой котелок плохо проваренного овса, из которого торчала одна большая, грубо выделанная деревянная ложка, и, оскаливши толстую морду в отвратительной, ехидной улыбке, задорно прокричал работникам:
– Эй, дармоеды! Столы накрыты, садитесь пировать!
Находившиеся рядом наёмники злорадно заржали, бросая в сторону работников презрительные взгляды. Их ржание усилилось, когда трое крестьян стремглав бросились к котелку, спотыкаясь, и отталкивая друг друга. Духовлад с Далибором, скованные кандалами, тоже не спеша выдвинулись в сторону «накрытых столов». Грубо растолкав двоих своих односельчан, старший крестьянин первым ухватился за ложку, и с важным видом наполнил свою миску овсом до самых краёв (что было явно больше пятой части дымившейся в котелке каши). Более того, после этого он забрал с собой единственную ложку, и усевшись на один из мешков неподалёку, стал с её помощью поглощать свою порцию кушанья, имея при этом крайне важный вид. Остальные двое крестьян, наклоняя котелок, отсыпали себе примерно по четверти от того, что осталось и, присев рядом со своим предводителем, стали жадно посёрбывать из своих мисок. В глазах Далибора сверкнуло негодование и, сжав кулаки, он зло процедил сквозь зубы:
– Опять он общую ложку забрал! Ну, я ему сейчас…
– Я пойду – придержав его за руку, сказал Духовлад.
Миновав котелок, он продолжил движение в сторону крестьян. Двое младших, с тревогой поглядывали то на приближающегося Духовлада, то друг на друга. А старший, продолжал надменным взгляядом смотреть «вникуда», неспеша пережёвывая овёс, как будто происходящее его вовсе не касалось. Духовлад молча остановился прямо над ним, не моргая, сверля тяжёлым взглядом. Старший, не вставая, повернул к нему лицо, развязно жующее с открытым ртом, и надменным взглядом как бы спросил: «Чего пришёл? Чего мешаешь?». Как только крестьянин повернулся к нему, Духовлад левой рукой схватился за ложку, и потянул на себя. Ухватившись за ложку обеими руками, крестьянин, явно не ожидавший такого резкого перехода к силовому противостоянию, стал тянуть её обратно к себе, бурно выражая нечленораздельное возмущение ртом, под завязку забитым кашей. Духовлад тут же коротко и хлёстко ударил его в кадык ребром правой ладони. Сразу отпустив ложку, крестьянин, сипя и задыхаясь, ухватился руками за горло, а из открытого рта стала вываливаться недопережёванная пища. Стоявшая у него на коленях миска также вывернулась на землю от резких движений. Духовлад схватил крестьянина за клок волос на макушке, рывком повернул его голову лицом к себе, и снова не моргая уставился в его глаза. Не найдя во взгляде крестьянина ничего, кроме ужаса и смятения, он, всё так же молча, показал ему ложку в своей левой руке и, оставив его, направился обратно к котелку с кашей. Едва Духовлад отошёл пару шагов, младшие крестьяне, то и дело кидая ему в след опасливые взгляды, быстренько подняли с земли миску своего патриарха, и, отложив в неё каждый по части от своей порции, смиренно поставили рядом со своим старшим, который всё ещё сипел и кривился от боли, держась руками за горло.