Вдруг со стороны укрытия, где остались Копылов с остатками группы, воздух накрыла очередь калашникова. Противник, не ожидавший удара с тыла, чуть передвинулся из-за камня, присматривая пути отхода.
Старшине его замешательство сыграло на руку. Он рывком соскочил, оставив холодные камни, выдернул чеку из гранаты и бросил на противника, одновременно падая на «понравившееся» место. Взрыв прекратил стрельбу со всех сторон, образовав чёрную тучу пыли, где отстреливался последний из нарушителей государственной границы.
Старшина, держа автомат наготове, приблизился вдоль выступов на место взрыва. Бородатый лежал, откинувшись на спину, с открытыми глазами.
Под загрязнённым халатом образовалась небольшая лужа крови.
– Эх, бедолага, – посочувствовал ему старшина, разрезая валявшийся рядом с бородатым тюк. – Зачем же было стрелять? Мог сдаться и сохранить себе жизнь. Видно, ты боец стоящий, раз этого не сделал. Рассчитывал на своё умение и ловкость. Думал, что сможешь отстреляться, да не угадал наши возможности. Конечно, вполне вероятно, что «желторотых» вояк ты бы уложил без проблем. Не повезло тебе сегодня.
– Мать честна́я! – заговорил старшина вслух, рассматривая внутри разрезанного тюка сложенные купюры денег. – Неужели доллары? Сколько же их тут? – и мгновенно задумался, закрыв содержимое. – Сулейманов! Ты что там, газету читаешь? – вспомнил он про правнука басмача. – Выходи. Хорош прятаться.
Никто не отозвался.
– Что за непруха сегодня, – почуяв неладное, простонал старшина.
Сулейманов затих, свернувшись калачиком, двумя руками схватив живот. Голова была откинута назад. Автомат валялся в метрах от него с раздробленным прикладом. Пульс не прослушивался.
– Эх, Сулейманов! Сулейманов! Достал тебя всё-таки этот «урюк» своей лимонкой. Не смог я уберечь тебя. Не смог.
– Товарищ прапорщик! – отвлёк его подошедший Копылов. – Что дальше делать?
– Что делать? – вдруг заорал на него старшина. – Я же сказал сидеть и смотреть из укрытия и не высовываться без моей команды. Покуда я жив.
– Но всё уже кончилось.
– Кончилось всё для Сулейманова и вот для этих чурок. Бегом отсюда к остальным и глядеть в оба. Мало ли кто на выстрелы может заглянуть. И передай Абдрашитову, пускай вызывает вертушку.
Сержант, ничего не ответив, исчез, как и появился.
Постояв немного над Сулеймановым, старшина принялся потрошить остальные тюки. Ничего, кроме продуктов, в основном из консервов, и необходимых вещей на дорогу, не обнаружив, он обратно подошёл к баулу бородатого. Для убедительности, открыв, ещё раз посмотрел содержимое. Доллары лежали на месте.
Перетащив остальные тюки, он вывалил содержимое на камни. После этого разложил долларовые пачки на дне пустого тюка и сверху накидал съедобными продуктами.
Полностью упаковав и натянув подручными средствами набитый тюк, он перенёс его к Сулейманову.
Вертушка прилетела, не задерживаясь. И также улетела, забрав на борт всех живых и мёртвых, оставив внизу распотрошённые тюки, кроме одного в салоне.
– Копылов! Отнесите трофейный баул в каптёрку, – по прибытии в роту приказал старшина. – Я потом вам лично выдам захваченные припасы. Пусть пока без меня никто не трогает. Подожди Копылов, – остановил уходящего сержанта старшина, – а кто из вас стрелял из укрытия?
– Я, старшина.
– Я тебе, сержант, не старшина, а товарищ прапорщик. Это в бою я, может, тебе старшина. А в роте чтобы не слышал. Заруби себе на носу. Больше повторять не стану. А теперь скажи, почему ты стрелял? Ты не думал, что мог попасть в меня, в Сулейманова?
– Он хорошо просматривался из укрытия, товарищ прапорщик.
– Ну, ладно, сержант! Иди! Ты всё правильно сделал. А я пойду до полковника. Узнать, насколько я правильно сделал.
Командир части ждал его, увидев ещё из окна направляющимся к штабу.
– Ну что, наворотили делов, перебежчики? Как Сулейманова достали? – забросал вопросами Стрижов вошедшего старшину.
– Лимонкой, товарищ полковник.
– Без стрельбы, значит, не обошлось? Да ты садись, старшина. Садись, – указывая кивком головы, продолжал Стрижов. – В ногах правды нет. Там только скорость. Ну, рассказывай дальше.
– Они живыми сдаваться, товарищ полковник, намерения не имели. Это даже можно прикинуть по арсеналу боеприпасов, обнаруженных у них.
– Вы тщательно их обыскали? Ничего подозрительного?
– Карта местности, продукты, боеприпасы, – стал загибать пальцы старшина, отсчитывая всё, находящееся в тюках, – кое-чего из одежды, лекарства. Вот, собственно, и всё, что мы нашли у них.
– Так! Так! Так! – протянул полковник. – Тут, конечно, Сердюк мне доложил всё это. Ничего нового ты не добавил. Просто у меня есть кое-какие сомнения. Если они шли, как сообщил Астафьев, за наркотой, должны были иметь кучу денег. Если не за наркотой – какую цель преследовали?
– Ну зачем им с собой столько денег тащить? Могли и перечислить. Даже вполне официально. Например, в Швейцарский банк.
– Могли! Всё могли! Ну да ладно. Не будем голову загружать. Отправим трупы перебежчиков Астафьеву, и пусть он отчитывается перед генералами. Дорого, конечно, его просьба нам обошлась. Но теперь что сопли жевать. Сулейманова не воскресить.
– Товарищ полковник! У меня есть одна просьба.
– Проси, старшина.
– Нельзя ли Сулейманова наградить? Пусть посмертно, но наградить. Он заслужил.
– Эх, – вздохнул Стрижов, – если бы это помогло оживить солдат, я бы всех наградами закидал. Ты давай уж тогда весь список группы. Да и не забудь себя включить.
«А полковник-то засомневался, – раздумывал старшина, покинув его кабинет, – полностью не поверил, что денег не было. Зря, наверное, с погранзаставы друг беспокоить не станет. Пронюхал он что-то и вспомнил про Стрижова. Если получилось, то поделились бы, и всё тут.
Нет уж, отцы командиры! Не вы подставляли свой зад под пули перебежчиков, а я с Сулеймановым. И не вам достанется куш. Знаем мы, чей человек капитан Сердюк. Своего стукача послал Стрижов за ними. Проследить всё и шепнуть. Да не тут-то было. Насквозь я вижу этих любителей загребать жар чужими руками. Сердюк-то по прилёте за ними три разрезанных тюка и четыре трупа нарушителей сам шмонал. Видать, ничего и не нашёл, паршивец. Откуда же ему найти, если он, старшина, четвёртый тюк положил под голову убитого Сулейманова и накрыл сверху обоих плащ-палаткой. А к Сулейманову Сердюк даже не подошёл. Так и занесли в вертушку Копылов с Абдрашитовым Сулейманова вместе с тюком.
По прилёте капитан сразу засеменил к полковнику докладывать, а тюк также незаметно перекочевал в каптёрку роты. Так что не видать вам, господа полковники, баксов. Не видать. Ладно, надо идти быстрее распаковывать баул. Любопытных много. Как бы без него не ознакомились с содержимым. Ребята с группы с нетерпением ждут, наверное. Эх, знали бы вы, пацаны, что тащили среди трофейных продуктов? Даже не догадывались. Когда он сообщил Копылову о тюке с продуктами, тот сразу сообразил, что о ней никто не должен знать, кроме ребят из группы. С мозгами парень. Ничего не скажешь. А то, что знаю только я, надо хорошенько заныкать. Вот куда именно, стоит ещё подумать. Хотя есть уже задумка насчёт этого. Надо сейчас как-то ускорить пути отхода на дембель. Жалко будет, если где-то в горах грохнут духи. При таких бабках стоило бы и пожить. Разорвать контракт, не ожидая пока пройдут ещё полтора года? Стрижов может заподозрить неладное. Хитрая лиса. Вряд ли удастся его так просто обвести. Повоюем ещё с полгода, а там посмотрим. Грохнут – значит, такова судьба».
– Ты вот что, Сердюк! – обратился Стрижов к вытянутому как струна капитану. – Покрутись возле роты Романова. Может, кто-то ненароком ляпнет лишнего. Не верю я старшине что-то. Явно чего-то не договаривает. Поспрашивай у солдат. Ну, в общем, ты сам знаешь, чего делать. Давай выполняй, – махнул он рукой капитану, указывая на выход.
– Слушаюсь, товарищ полковник! – козырнул Сердюк и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, вышел из кабинета.
«Тьфу», – сплюнул за ним Стрижов. Он и сам не любил таких прохвостов, как капитан. Но без них тоже не обходится. Трудно держать всё под контролем, без стукачей. И плох тот командир, если не знает, что за спиной творится. Конечно, подловато поступает он со старшиной. Всё-таки он боец высшего класса. Но сомнения засорили все мозги. Надо удостовериться полностью. Астафьев же конкретно дал понять, что они идут не пустые. Значит, были основания предполагать. Вот сволочи! Всех же перестреляли. Хоть бы одного живым взяли. Тогда проще было бы разобраться в ситуации. Кто был со старшиной рядом, погиб, а остальные из группы сидели в засаде подальше, могли ничего и не видеть. Ох, старшина! Старшина! Я-то думал, ты хоть одного возьмёшь живьём. Всё запуталось. Расскажешь Астафьеву, тоже может не поверить.
Сразу подумает, что себе заныкал. Не докажешь другу где правда, где ложь. Сомневаться будет, как и я над старшиной.
Через пару часов к нему постучался Сердюк.
– Ну, что у тебя там? Чего-нибудь пронюхал уже? Дышишь кое-как.
– Так точно, товарищ полковник! Разузнал.
– Говори! Не тяни резину. А то мнёшься, как красна девица.
– Они один тюк спрятали, с продуктами. Оказалось, тюков было четыре. А я обыскал только три.
– И как же они умудрились его перевезти, раз ты не заметил?
– Не знаю, товарищ полковник! В голове не укладывается.
– Если б была у тебя голова, то укладывалось бы. Видно, там вместо головы что-то другое. Откуда информация?
– Да в каптёрке, они делёж устроили. Старшина не стал скрывать. Сказал: «Мол, ребята это заслужили». Пустой тюк мне под ноги бросил. А продукты на столе были разложены.
– Больше ничего не было?
– Ничего.
– Да, – протянул Стрижов, – дела. Ладно, иди капитан! Нужен будешь – вызову.
«Ох, шпана! Все же один тюк утаили. Ну, пусть побалуются, раз обхитрили Сердюка. Ведь могли так и деньги пронести? Пока поверим на слово. И убеждать Астафьева, что ничего не было. Старшину просто так не возьмёшь. Со временем может и аукнуться».
Глава 2. Живой щит
Вертолёт, как раненая птица, качаясь в воздухе, выбирал, куда лучше приземлиться. Вдруг от задымившегося чёрного дыма на хвосте,закружившись на одном месте, он резко пошёл на понижение, выйдя из-под контроля экипажа.
– Держись, мужики! – открыв дверь кабины, крикнул бортмеханик. И после крепкого удара вертолёта о камни полетел, не удержавшись, куда-то вперёд.
Сознание пришло постепенно вместе с усиленными болями, разгоняя тёмный занавес в голове.
– Так, надо сосредоточиться! – скомандовал сам себе старшина, перебирая в мыслях последние события дня. – Летели в Кабул. Кроме экипажа из трёх человек и группы сопровождения из восьми в салоне находились четверо раненых. Собственно, из-за раненых и летели. Потом был выстрел откуда-то снизу, отчего вертушку замотало. Видно, духи пальнули с гранатомёта, поджидая их где-то на верхушке горы. Что же было потом? Крики, удар. Снова крики, снова удар. Дальше тёмный лес, ничего не просвечивается. Ладно, с этим разобрались. «Тыква» заработала – значит, ещё жив. Тело вот не слушается, как окаменело.
Он с усилием раздвинул веки, выпучив стекляшки глаз наверх, и медленно стал их водить по сторонам.
– Помещение! Ну, это понятно, что помещение. Скорее сарай, где держат овец. Сарай бывает деревянный, а этот из камней. Тупые мозги! Соображайте скорее, иначе вновь отключусь. Так, уши заработали. Слышу голоса. На чём я вообще лежу?
Пальцы нащупали кучу хлама, тряпья.
– Это конец! Неужели в плен взяли? Точно! Вроде говорят на афганском. Ох, сволочи! Как же меня фортуна подвела. Не видать мне счастливой, богатой жизни. Не видать, как своих торчащих ушей. Не в счастливый день ты меня, мать, родила. Мудила! Надо было свалить сразу, как нарвался на доллары, а не выжидать, пока прикончат. Сейчас, если прикончат, это будет счастье. Духи могут так «затрахать», что злейшему врагу не пожелаешь. Сам будешь просить, чтобы скорее удавили.
У них пытка хорошо получается. «Надрочились» на наших ребятах. Лучше было самому прострелить ногу и отлежаться год в госпитале, чтобы Стрижову пыль в глаза пустить. А потом вернуться и сразу уволиться в запас, сославшись на здоровье. Ох! Эти «если бы»! Если бы!
Знать бы всё вперёд, может, и родиться не стоило. Что случилось, то случилось! Надо прикинуть, что они смогут со мной сделать. Ну, этот вопрос один из лёгких. Сделать они могут всё, что захотят. Надо задать вопрос посерьёзнее. А почему, собственно, я валяюсь? Словно мертвец! Может, для них я уже умер? И бросили меня в местный морг? Надо попробовать встать и определить, какие конечности могут действовать, а какие парализованы. Начнём с ног. Они важнее, если случайно придётся драпануть. Тянем левую. Идёт! Нормалёк. А сейчас правую! Пошли, родные! Пошли! С этими разобрались. Здесь ни ранений, ни переломов не чувствуется. Дальше подымаем тело до сидячего положения. Оба-на! Ребро! Одно или два? Одно сломано! Точно! Аж кость выпирает из кожи. Вторая или треснула, или просто вдавил, пока лежал без движения. Продолжаем проверку. Левая рука не двигается. Ушиб в предплечье? Скорее вывих. Ну-ка! С правой что у нас, доктор? А ничего! Правая может и бить, и стрелять. Ну что ж, сделаем последний рывок. Попробуем встать. Давай! Давай! Подними свои булки! Кому сказано? Нечего лодырничать. А то скоро станешь пищей для насекомых. Уф! В глазах потемнело. Главное, снова не отключиться. Столько труда вложено, чтобы на ноги встать. Сделаем первые шаги. Раз! Два! Три! Хватит, послушные мои! А голова-то! Голова! Словно там ни костей, ни мозгов, а набили раскалённым углём. Нащупай-ка, правая рабочая рука, повреждения на голове. Ай-ай-ай! Шишка на затылке. Да ещё какая! Всем шишкам шишара. Кровь остыла. Сколько же, интересно, я крови потерял? Может, у меня её вообще нет? Просто делаю движения автоматически. Пульс на шее прослушивается. Да и вены на разодранной гимнастёрке зелёные просматриваются. Течёт в жилах кровь! Течёт! Сколько – не знаю, но знаю, что до конца не вытекло. А это что за лохмотья на мне? Неужели это моя новая гимнастёрка? Духи, наверное, успели заменить, не может быть, чтоб я в этой ходил. Хотя нет! Вон моя отметина от шариковой ручки выделяется. Да, дела! Что же с остальными случилось? Не могли же все погибнуть, раз я живой! Что, я такой везучий? Получается, зря себя облаял.
Затрещали со скрипом ставни, открывая двери наружу.
Двое афганцев, привыкая к темноте, всматривались в старшину.
Горланят по-своему, черт их разберёт, о чем. Лишь бы сейчас обратно не повалили да не отпинали за то, что встал раньше времени. Нет, не собираются, раз машут выходить. Пить-то как охота. Не могли напоить раненого солдата. Небось, овец своих вовремя напоили? Ах да! У овцы польза имеется. Шерсть, мясо. А я невкусный, чего с меня взять? Шерсти нет, кожа ни к чему не пригодна. К тому же вдобавок я ещё говнистый.
Куда это они меня ведут? Хотелось бы поинтересоваться. Расстрелять? Повесить? Или просто полоснут ножичком по горлу, как барашка. Нет, это они могли сделать сразу. С чего стали бы меня хранить, как банку сгущёнки на последний случай? Так, это что за толпа чалминцев в подштанниках да в сандалиях на босую ногу? К ним, что ли, ведут на суд? Да, туда подтолкнул долбаный дух, как будто нельзя было вежливо сказать. Что за невежи такие? Когда, наконец, культуре научатся? Трудновато, конечно, им придётся с этим. Шутка ли сказать, с каменного века сразу перепрыгнуть в социализм? Это же надо такой скачок сделать. Мы вон сотни лет к этому шли. А они раз – и в дамках. А этот, в середине, с седой бородой, что восседает, как эмир бухарский, не то стул под ним, не то чурка. Видать, здесь вместо главного. Староста наверняка местный. О чём он, горемычный, спрашивает – всё равно же не понимаю. Может, ему на пальцах объяснить? С одной рукой, боюсь, не поймёт, а вторую не поднять, свисла и болтается, как обрубок.