– Что ж, это честно, – произнес он после задумчивой паузы.
Мы встали, собираясь уходить. Пока мы беседовали, небесные хляби разверзлись. Сажая Ларри в такси, я промок под весенним ливнем до нитки за считаные секунды. Когда машина умчалась прочь, мне представилась возможность осуществить безумную мечту, что обуревала меня на протяжении бесконечных встреч все минувшие дни и недели: пройтись одному, не привлекая ничьего внимания, под дождем.
Бредя в гордом одиночестве сквозь пелену дождя и наслаждаясь этаким первозданным уединением, я мысленно подводил итоги встречи. Саммерс был союзником, пускай вынужденным. Его не интересовала левая политика моего правительства, но он понимал, что наше поражение не принесет пользы Америке. Он знал, что экономическая политика еврозоны гибельна для Греции, для всей Европы, а потому вредна для Соединенных Штатов. Еще он знал, что Греция фактически оказалась полигоном, где тестировались неудачные политические решения, которые затем внедрялись и реализовывались по всей Европе. Именно поэтому Саммерс предложил руку помощи. Мы говорили на общем экономическом языке, несмотря на различия в политические идеологии, и не испытывали затруднений в определении общих целей и тактик. Тем не менее, мой ответ явно его обеспокоил, пусть он постарался этого не показать. Мне подумалось, что он, пожалуй, сел бы в такси гораздо более счастливым человеком, выкажи я интерес к тому, чтобы стать настоящим инсайдером. Сам факт публикации данной книги подтверждает, что подобного не случится никогда.
Вернувшись в гостиницу, я обсушился; оставалось два часа до звонка будильника, который вернет меня на передовую. Снедаемый тревогой, я размышлял о том, как мои товарищи дома, внутренний круг нашего правительства, ответили бы на вопрос Саммерса. Той ночью я заставил себя поверить, что они ответили бы в точности так, как я сам.
Менее чем через две недели у меня появились первые сомнения.
Черный суперящик
Йоргос Чацис пропал без вести 29 августа 2012 года. В последний раз его видели в офисе социального страхования в маленьком северном греческом городе Сиатиста, где он узнал, что выплата ежемесячного пособия по нетрудоспособности в размере 280 евро приостановлена. Очевидцы сообщали, что Йоргос не стал жаловаться. «Казалось, он настолько обескуражен случившимся, что лишился дара речи», – говорилось в газетной заметке. Вскоре после того он воспользовался своим мобильным телефоном, чтобы позвонить жене. Дома никого не оказалось, поэтому он оставил голосовое сообщение: «Чувствую себя бесполезным. Мне больше нечего дать тебе. Позаботься о детях». Спустя несколько дней его тело обнаружили в отдаленной лесистой местности – он повесился над обрывом; мобильный телефон лежал на земле поблизости.
Волна самоубийств, вызванная греческой великой депрессией, привлекла внимание международной прессы несколькими месяцами ранее, когда Димитрис Христулас, семидесятисемилетний фармацевт на пенсии, застрелился под деревом посреди площади Синтагма в Афинах; он оставил трогательный, берущий за душу посмертный политический манифест против нищеты. В кои-то веки горе близких Христуласа и Чациса – горе, с которым они справлялись весьма достойно, – заставило бы устыдиться и угомониться даже самых настырных судебных приставов; вот только в Подкормистане (так я иронически называл Грецию после 2010 года) судебные приставы предпочитали держаться подальше от своих жертв, баррикадироваться в пятизвездочных отелях, пролетать по улицам кортежами и время от времени укреплять душевное равновесие не подкрепленными статистикой прогнозами восстановления экономики.
В том же 2012 году, за три долгих года до лекции об аутсайдерах и инсайдерах, прочитанной мне Ларри Саммерсом, мой партнер Даная Страту устроила художественную инсталляцию в галерее в центре Афин. Она назвала инсталляцию «Пора открывать черные ящики!». Зрителей приглашали полюбоваться сотней черных металлических ящиков, расставленных в геометрическом узоре. В каждом из ящиков была записка с тем или иным словом; эти слова Даная выбрала из тысяч ответов афинян в социальных сетях на вопрос: «Как бы вы определили одним словом, чего вы больше всего боитесь и что сильнее всего хотите сохранить?»
Идея Данаи противоречила принципу, на котором основано действие «черных ящиков», скажем, в самолетах: она предлагала открыть ящики, пока не стало слишком поздно, пока самолет не упал. Словом, которое афиняне выбирали чаще всего, оказалось не слово «работа», «пенсия» или «сбережения». Главным страхом жителей Афин было утратить достоинство. Остров Крит, чьи обитатели славятся своей гордостью по всей стране, показал наибольшее количество самоубийств с началом кризиса. По мере усугубления депрессии, по мере того как на гроздьях гнева «созревали ягоды»[5], именно утрата достоинства повергала людей в отчаяние.
В предисловии к каталогу выставки я позволил себе привести сравнение с другой разновидностью «черного ящика». В инженерной среде, писал я, «черным ящиком» принято называть устройство или систему, чьи принципы действия совершенно непонятны наблюдателю, однако это нисколько не мешает понимать и пользоваться результатами деятельности такого устройства. Например, мобильный телефон успешно преобразует движения пальцев в телефонные звонки или в вызов такси, хотя для большинства из нас, не считая инженеров-электриков, происходящее внутри телефона или смартфона представляет собой загадку. Как отмечали философы, чужие умы суть квинтэссенция «черных ящиков»: мы не имеем ни малейшего понятия о том, что творится в головах других людей. (На протяжении тех 162 дней, хроникой которых выступает настоящая книга, я часто ловил себя на желании того, чтобы люди, меня окружавшие, мои товарищи и соратники, меньше походили на пресловутые «черные ящики».)
А есть, помимо того, и «суперящики», чьи размеры и масштаб действий таковы, что даже тем, кто их сконструировал и кто ими будто бы управляет, не под силу постичь принципы их деятельности; примером тут могут служить финансовые деривативы, последствий внедрения которых не осознавали даже финансисты, их придумавшие, или мировые банки и транснациональные корпорации, полноту деятельности которых редко воспринимают их руководители, а также, конечно, правительства и наднациональные институты наподобие Международного валютного фонда во главе с политиками и влиятельными бюрократами, которые занимают те или иные должности, но редко обладают реальной властью. Эти «суперящики» тоже преобразуют входящие сигналы – деньги, долги, налоги, голоса – в исходящие, то есть в прибыль, в более сложные формы задолженности, в сокращение социальных выплат и расходов на здравоохранение и образование. Разница между этими «суперящиками» и обычным смартфоном (или другими людьми) заключается в том, что большинство из нас едва ли контролирует входящие сигналы, тогда как сигналы исходящие определяют всю нашу жизнь.
Это различие можно выразить коротко в единственном слове: власть. Речь идет не о том могуществе, которым наделено электричество или которое проявляет себя в сокрушительном натиске океанских волн; нет, речь о менее броской, но более зловещей силе: о власти, которая принадлежит «инсайдерам», упомянутым Ларри Саммерсом (напомню, он опасался, что я не выказываю намерения ее принять). Это сила и власть тайной информированности.
Пока я занимал министерский пост и после того люди постоянно спрашивали меня: «Чего МВФ хотел от Греции? Неужели те, кто сопротивлялся облегчению долгового бремени, поступали так потому, что вынашивали некие незаконные тайные планы? Неужели они действовали на благо корпораций, заинтересованных в разграблении инфраструктуры Греции – ее аэропортов, морских курортов, телефонных компаний и так далее?» Увы, будь дело лишь в этом, все было бы намного проще.
Когда разражается крупномасштабный кризис, велик соблазн приписать его заговору могущественных сил. Перед мысленным взором сразу встает заполненная сигарным дымом комната, где сидят хитроумные мужчины (и немногочисленные женщины), прикидывающие, как получить прибыль в ущерб общему благу и выживанию слабых. Однако подобные мысленные картинки – не более чем заблуждение. Если резкое ухудшение наших жизненных обстоятельств и можно приписать какому-либо заговору, то это будет заговор, участники которого даже не подозревают о своем участии. Явление, воспринимаемое многими как заговор могущественных сил, в действительности представляет собой неотъемлемое свойство любой сети «черных суперящиков».
Ключами к пониманию этих сетей могущества выступают такие понятия, как «недопущение» и «непрозрачность». Вспомним этос «Слава алчности», характерный для Уолл-стрит и лондонского Сити в годы до краха 2008 года. Многие достойные банковские работники были обеспокоены тем, что происходило вокруг, и тем, что приходилось делать им самим. Но когда им в руки попадали доказательства, сулившие жестокие потрясения, они сталкивались с «дилеммой Саммерса»: допустить утечку информации к аутсайдерам и утратить влияние; сохранить информацию при себе и стать соучастниками грядущего кризиса – либо укрепить свое влияние, обменять эту информацию на какую-то другую, которой владеет кто-то еще (итогом обмена виделся импровизированный союз двоих людей, существенно укреплявший позиции обоих в широкой инсайдерской сети). Чем насыщеннее дополнительной конфиденциальной информацией такой обмен, тем легче этому двухстороннему союзу налаживать контакты с другими подобными альянсами. В результате появляется сеть власти внутри уже существующих сетей, и ее участники фактически вовлекаются в заговор, отнюдь не являясь сознательными заговорщиками, понимающими, что они творят.
Всякий раз, когда какой-либо политический деятель дает журналисту эксклюзивное интервью в обмен на обещание «подать» его мысли в наилучших интересах этого политика, журналист оказывается, пусть, так сказать, бессознательно, причисленным к сети инсайдеров. Всякий раз, когда журналист отказывается «сместить акценты» в материале в пользу политика, ему грозит опасность лишиться ценного источника информации и быть исключенным из упомянутой сети. Таким образом властные сети контролируют потоки информации, привлекая к сотрудничеству аутсайдеров и изгоняя тех, кто отказывается играть по принятым правилам. Эти сети возникают и развиваются органически, ими движет некое «внутреннее сверхстремление», не подвластное никакому человеку, даже президенту Соединенных Штатов Америки, генеральному директору банковской корпорации «Барклайс» или людям, занимающим ключевые посты в МВФ или национальных правительствах.
Если однажды угодил в эту паутину власти, требуется поистине героическое усилие над собой, чтобы из нее вырваться, в особенности когда уже не слышишь самого себя среди какофонии делания больших денег. Те немногие, кто отваживается, как говорится, выбиться из рядов, быстро становятся «сбитыми летчиками», и о них рассеянный мир скоро забывает.
Удивительно большое число инсайдеров, особенно тех, кто еще не успел увязнуть всем телом во властной сети, не обращает внимания на паутину, которую они помогают распространять; это объясняется относительной скудостью их контактов с данной сетью. Точно так же те, кто располагается в самом сердце этой сети, как правило, находятся слишком глубоко, чтобы замечать, что существует мир вовне. Редко кто-либо из них обладает достаточной проницательностью, чтобы заметить «черный ящик», в котором он живет и работает. К таким уникальным людям относится Ларри Саммерс. Вопрос, который он задал мне, был на самом деле призывом отвергнуть искусы мира вовне. А в основе его системы убеждений лежало убеждение, что мир возможно сделать лучше только изнутри «черного ящика».
Но в этом, как мне казалось, он сильно заблуждался.
Тесей перед лабиринтом
До 2008 года, пока «черные суперящики» функционировали стабильно, мы жили в мире, который казался сбалансированным и самовосстанавливающимся. Это были времена, когда британский премьер Гордон Браун восхвалял завершение цикла «подъема и спада»[6], а будущий – в скором времени – председатель Федеральной резервной комиссии Бен Бернанке предрекал период великого спокойствия[7]. Конечно, это была иллюзия, порожденная «черными суперящиками», чьи принципы действия не понимал никто – и уж тем более инсайдеры, ими якобы управлявшие. А затем, в 2008 году, случился великолепный крах, этакий 1929 год нашего поколения, на фоне которого кризис в маленькой Греции выглядел смешным.
На мой взгляд, финансовый кризис 2008 года, который ощущается до сих пор, почти десятилетие спустя, возник вследствие окончательного краха мировых «черных суперящиков», то есть сетей власти, заговоров без заговорщиков, определяющих наши жизни. Слепая вера Саммерса в то, что лекарство для этого кризиса появится в тех же самых рухнувших сетях, посредством обычной, повседневной деятельности инсайдеров, поражала меня уже тогда своей трогательной наивностью. Возможно, в ней не было ничего удивительного. В конце концов, тремя годами ранее я в предисловии к каталогу Данаи писал, что «открытие этих черных суперящиков становится необходимым условием для выживания нашего достоинства, для спасения изрядного числа наших собратьев-людей, даже для спасения нашей планеты. Проще говоря, у нас кончились оправдания. Поэтому пора открывать черные ящики!» Но чем это могло обернуться в реальности?
Во-первых, нужно взращивать в себе готовность признать, что мы, каждый из нас, вполне способны оказаться узлом в сети власти, быть, сами того не ведая, фактическими заговорщиками. Во-вторых – что наглядно продемонстрировал скандал с «Викиликс», – если мы попадем в такую сеть, вступим, подобно Тесею, в лабиринт и нарушим прохождение информации; если мы вселим страх перед неконтролируемым распространением информации в умы как можно большего числа участников сети, тогда такие «бессознательные», неуправляемые сети власти попросту рухнут под собственным весом и от собственной ненадежности. В-третьих, нужно сопротивляться любым попыткам заместить старые уничтоженные сети новыми.
К тому моменту, когда я вошел в вашингтонский бар три года спустя, я уже успел укрепиться в своих воззрениях. Для меня главным было не передавать информацию аутсайдерам, а сделать все возможное, чтобы избавить Грецию от долговой кабалы. Если для того следовало притворяться инсайдером, значит, так тому и быть. Но когда ценой за попадание в круг инсайдеров станет согласие с постоянным унижением Греции, я сразу уйду. Прокладывать нить Ариадны внутри инсайдерского лабиринта и желание следовать за нею к выходу есть, по-моему, предпосылка для сохранения достоинства, на котором зиждется счастье греческого народа.
На следующий день после моей встречи с Ларри Саммерсом я встретил Джека Лью, будущего министра финансов США. После наших переговоров в министерстве финансов этот чиновник удивил меня своим дружелюбием: «Министр, считаю своим долгом предупредить вас, что буквально через неделю вас ожидает публичная порка, затеянная Брюсселем». Слова Ларри насчет важности надежного укрытия, а также его предупреждение, что мы проигрываем войну в средствах массовой информации, внезапно сделались чрезвычайно актуальными.
Конечно, это не стало большим сюрпризом. Инсайдеры, как я писал в 2012 году, агрессивно реагируют на всех, кто осмеливается открывать их «черные суперящики» для общественности: «Легко нам не будет. Сети власти отреагируют сурово и быстро, свидетелями чему мы являемся. Они сделаются более авторитарными, более закрытыми, более фрагментированными. Их все больше станет заботить собственная «безопасность» и монополия на информацию, а их доверие к людям с улицы ослабнет сильнее прежнего»[8].
Далее я расскажу о бурной и жесткой реакции сетей власти на мое упорное нежелание променять свободу Греции на привилегированное место внутри одного из «черных ящиков».
Подпишите здесь
Все сводилось к одному крохотному росчерку на листе бумаги – к тому, готов ли я подписать над пунктиром новое соглашение о предоставлении займа, который окончательно запрет Грецию в долговой тюрьме.
Причина, по которой моя подпись имела такое значение, состояла в том, что, как ни странно, ни президенты, ни премьер-министры «убыточных» стран не подписывают кредитные соглашения с МВФ или с Европейским союзом. Эта сомнительная честь выпадает на долю несчастных министров финансов. Именно поэтому для кредиторов Греции было принципиально важно, чтобы я склонился перед их волей, чтобы меня вовлекли в число «своих» – или, в противном случае, сместили и заменили более гибким и понятливым преемником. Подпиши я соглашение, очередной аутсайдер превратился бы в инсайдера, и меня завалили бы похвалами и материальными благами. Поток мерзких обвинений в мой адрес в международной прессе, хлынувший, как по заказу, чуть больше недели спустя после моего визита в Вашингтон, как и предупреждал американский чиновник, никогда бы не вылился на мою голову. Наоборот, меня именовали бы «ответственным» и «надежным партнером», «образумившимся мятежником», который сумел поставить интересы своего народа выше собственного «нарциссизма».