– Ничего, – обернулся датчанин от румпеля, – повисишь, потом легче будет. Мы сейчас от берега отойдем, ветер утихнет.
Пинк тряхнуло крутой волной. Внутри Матвея все опять вывернулось наизнанку.
Он ходил с государем по Волге под Казанью, но там вода была спокойной, берега реки было видно на обе стороны. Ливония уходила на восток темной полоской, скрытой туманом. Моргни, и нет ее.
Вокруг лежал серый простор, по мрачному небу неслись набухшие дождем облака. Казалось, что нет больше на свете твердой земли.
Карстен Роде оскалил острые зубы:
– Ты, Матиас, еще в настоящем шторме не был.
– Не был, – отплевавшись от мерзкого привкуса во рту, Матвей подышал, прислонившись к борту пинка. Поднявшись, он покачнулся, палуба уходила из-под ног. Закусив губу, Вельяминов заставил себя выпрямиться.
– Молодец, – похвалил его Роде. Корабль ухнул вниз с гребня высокого, выше его мачт, вала.
Прочитав переведенную Матвеем на немецкий охранную грамоту, Роде спрятал бумагу в кожаный мешочек на шее.
– С Божьей помощью, Матиас, теперь шведов мы на море осадим, – датчанин заказал еще пива: «Может, покрепче чего?».
– Не стоит, – Вельяминов улыбнулся. Он приехал в Гапсаль на невидном коньке, спрятав пистолет и кинжал под кафтаном.
Воротынский одобрительно хмыкнул: «Как есть купец. Никто на тебя внимания не обратит».
Действительно, Матвей мог сколь угодно слоняться по улицам города, привязав коня у трактира.
Мимо ходили шведские рейтары, переговариваясь о чем-то по своему. Вельяминов слушал, выдергивая из потока речи знакомые слова. На площади обучалась пехота. Никто даже взгляда не бросил в сторону небогато одетого мужчины.
Очинив перо, Матвей набросал план замка. Стены были почти семи саженей высотой и в сажень толщиной.
Роде посмотрел на чертеж: «Внутри еще траншеи вырыли. Ежели вы пушки сюда привезете, так им будет, где укрыться».
– Привезем, – пробормотал Матвей, нанося на план расположение ворот.
– Лихо ты это делаешь, – заметил Роде.
– Батюшка мой покойный чертил искусно, – Матвей поднял красивые ореховые глаза на датчанина, – и меня научил.
– Как по-твоему, – продолжил Вельяминов, – сколько у них здесь войска?
Роде задумался: «Рейтаров сотня, да пехоты сотен пять. Случись что, они подкрепление подгонят по морю».
Матвей отпил пива: «Ты, надеюсь, пинк сюда не привел?»
– Не дурак я, – ухмыльнулся Роде:
– Я в здешних краях всю жизнь плаваю. Я знаю, где можно корабль от чужих глаз спрятать. Пошли, – датчанин бросил на стол серебро.
– Куда? – взглянул на него Матвей.
– В море, куда еще, – увидев изумленные глаза Вельяминова, Роде ядовито сказал:
– Не бойся, Матиас, прокачу тебя до первого шведского судна и на берег доставлю. Зима теплая, навигация две недели как открылась. Потом царю расскажешь, что мы на море делаем.
Оставив румпель, Роде раскинул руки: «Более ветра не будет, по крайней мере, пока».
– Что с командой? – Матвей разглядывал угрюмых, бородатых моряков: «Люди надежные?»
Датчанин улыбнулся:
– Говорил я, Матиас, что мне море родное. Я знаю, кого нанимать. Государь ваш оплату высокую положил, шесть талеров в год. У нас редко кто столько зарабатывает.
– И тебе выгодно, – из-за туч выглянуло низкое солнце.
– Видишь, – подтолкнул его Роде, – а ты боялся. Ничего, Матиас, ты теперь морем крещеный, теперь не страшно. Осталось шведа увидеть, и все. Пара залпов, и у нас будет не один корабль, а два.
– А с грузом что сделаешь? – Вельяминов вдыхал легкий ветер. Пинк шел играючи. Закат окрасил тихую воду в дивный, розовый цвет.
– Как договаривались, – хмыкнул капитан: «Каждый третий корабль и десятую часть добычи – вам, остальное мне. Серебром, понятное дело».
– Ты помни, – кисло сказал Матвей, – что добычу надо в наших портах продавать.
– Ваших портов, – ехидно ответил Роде, – здесь один пока что. Я не собираюсь тащиться до Нарвы, если у меня на борту что-то появится. Слишком далеко и опасно. Продам, где ближе, – он вгляделся в горизонт.
– Паруса, – присвистнул Роде: «Пушки к бою!»
– Матиас, – повернулся к нему капитан, – ты пистолет захватил?
– А как же, – кивнул Матвей.
– Тогда держи, – Роде кинул ему тяжелую кирку с крюком на конце: «Борт ломать».
Паруса приближались с запада, ветер нес пинк прямо на неизвестный корабль.
– Буэр с одной мачтой, – вгляделся в него Роде: «Пушки расчехлять не надо, без стрельбы справимся».
Пришлось все же дать предупредительный выстрел. Ядро упало в воду рядом с буэром, но судно еще пыталось уйти, отчаянно ловя ветер.
– Сука, – пробормотал датчанин: «Он видит, что у нас парусов в два раза больше и убегает. Ты, Матиас, будь наготове. И осторожнее, нам буэр на ходу нужен».
Матвей единым выстрелом снял шведского рулевого. Стрелять он умел, даже на качающейся палубе, под внезапно поднявшимся ветром.
– Ловко, – Роде закричал: «Что заснули! На абордаж!».
Борт буэра затрещал. Матвей удержал сильными руками кирку. На палубу шведа посыпались наемники Роде.
В трюмах нашлись соль и сельдь. Завидев груз, датчанин развеселился: «Рванем на Борнхольм, сдадим добро любекским купцам, и вернемся в море. Тебя высадим, где на борт брали. Оттуда доберешься, куда тебе надо».
Матвей повел пистолетом в сторону связанных шведов.
– Выстрелы на них незачем тратить! – отмахнулся Роде.
Пинк и буэр пошли на запад, в тихое сияние заката. Сброшенные в море шведы пропали меж ласковых, невысоких волн.
Ренне Вельяминову понравился. Городок оказался чистым, с безопасной гаванью и отличным трактиром. Купцов на Борнхольме было много. Роде вернулся к столу, потряхивая мешком: «Берут весь груз. Завтра с утра сдаем ящики с мешками, и идем обратно».
– Тебе на буэр никого нанимать не надо? – датчанин считал талеры.
– Ваше – придвинул он Вельяминову серебро: «Десятая часть, как договаривались. И следующий корабль ваш».
– Справлюсь, – Роде выпил полкружки пива: «Ближе к лету посмотрим. Как больше кораблей у меня станет, команду наберу. И ваших, может, возьму. У вас на севере кормщики неплохие, да и стреляете вы хорошо. Бросил бы ты, Матиас, сидеть на суше, шел бы ко мне, – Роде хлопнул себя по лбу:
– Совсем забыл! Твоя доля, – он кинул Вельяминову несколько монет.
– Бери, заслужил, – кивнул датчанин.
Матвей ни разу в жизни еще не зарабатывал денег. Он сгреб монеты: «Спасибо, капитан».
– Пивом меня угости, – Роде подозвал служанку, невидную девицу с белесыми ресницами. «Еще пару кружек принеси нам, милая».
Взглянув на Матвея, зардевшись, девушка присела.
– Здесь и лучше найдется, – датчанин заметил, как Вельяминов провожает глазами девицу: «Смотреть не на что».
Служанка, еще краснея, поставила на стол пиво: «Если что, зовите меня, я к вашим услугам».
– Позову, – пообещал Вельяминов, усмехнувшись красивыми, обветренными губами: «Непременно позову».
Оглядев Матвея с ног до головы, князь Воротынский ворчливо сказал: «Сманили тебя в море, не удержался».
Вельяминов развел руками: «Я государю расскажу, что деньги не зря потрачены. И вот, – он похлопал по мешку, – наша доля в первом захваченном корабле».
– Ладно, – воевода погладил бороду, – жив, и слава Богу. Показывай, что с замком в Гапсале, а потом складывайся. На Москву едем».
– Что такое? – поднял Матвей бровь.
– Хан крымский собрался через Оку лезть, а на юге, – Воротынский выругался, – нашего войска с гулькин нос. Государь дружину строгановскую на Москву зовет. Знаю я сию дружину, по каждому второму петля плачет. Они и сражаться не умеют, налетают и убегают. Мы с тобой, Матвей Федорович, в Серпухов отправимся, приводить оборону в порядок.
Вельяминов вышел из шатра командующего, когда стемнело. Обернувшись на огненную полоску заката, он вспомнил ветреную ночь на Борнхольме. Стучали ставни в комнате, оплывала единая свеча.
– Кирстен, – он хмыкнул. «Девицей оказалась, в трактире-то».
Стоя под серыми стенами замка, Матвей пообещал: «Еще вернемся».
Москва
Поглядев в подслеповатое окошко кремлевского терема, Ермак, раскинув руки, потянулся. Черный кот, мывшийся на печной лежанке, вздыбив спину, порскнул во тьму. Глаза у кота были зеленые, дикие.
В Ярославле, сойдя с лодей, он собрал дружину. Атаман строго сказал:
– Сие Москва, а не Кама и не Чусовая. В кабаках золотом не швыряться, честных девиц и женок не трогать. Нас государь на подмогу зовет, от хана крымского защищаться. Посему, чтобы имя дружины не позорили, понятно?
Насколько знал атаман, все было в порядке. Непонятно, зачем с самого утра его позвали в Кремль. Гонец, разбудивший Ермака, велел скакать, что есть мочи, но пока его держали перед закрытой дверью.
Ожидая прибытия на Москву князя Воротынского, командующего войсками в Ливонии, государь говорил с атаманом за картами Пермского края.
– Здесь вы ходили? – царь указал на чертеж: «Инок Вассиан сие делал, из Чердынского Богословского монастыря. Знал ты его?».
– Нет, упокой Господи душу отче святого, – Ермак перекрестился, – однако много хорошего слышал.
– Брат его по плоти младший, боярин Вельяминов, сейчас на Москву из Ливонии приедет. Отличный воин, опытный. Тебе с ним легко будет. Вы с ним оба, – царь усмехнулся, – начальства над собой не любите.
Ермак покраснел.
– Ладно, – отмахнулся царь, – знаю я про грешки ваши волжские. Сие меня не беспокоит до той поры, покуда вы дело делаете. Что с перевалом, по коему ходили вы?
– По Чусовой дорога лучше, однако тем летом не добрались мы до Сибири, – честно ответил Ермак.
– Вошли в правый приток, реку Серебряную, а потом волоком пришлось струги тащить, дак рук у нас не хватило. Реки в тех местах порожистые, по ним надо на легких лодьях сплавляться.
Царь прошелся по палатам. Ермак заметил, какая легкая у него походка, несмотря на высокий рост и широкие плечи.
– Ровно зверь дикий, – подумал атаман.
– Делать надо по-другому, – раздраженно сказал царь, – куда на тяжелых лодьях можно дойти, дак идите, а в месте, где пересаживаться, заранее постройте легкие струги, чего же проще.
– Чтобы струги строить, надо крепостцу ставить, народ туда сажать на случай набега инородского, – вздохнул Ермак.
Иван Васильевич обернулся. Ермак, не отступавший никогда и ни перед кем, дрогнул.
– Слушай меня, атаман, – тихо сказал царь.
– Я с трех сторон врагами окружен. В Ливонии война идет, с юга татары лезут, и ваши, – он выругался, – на востоке туда же. Страна у меня большая, народу хватает. Сколь надо тебе людей дак бери и веди их в Сибирь, воюй ее. Лет через десять замирим инородцев и будет у меня для них подарение. Посадим в Сибирь хана али князя, нам покорного, как в Ливонии, жену ему дадим московских кровей, есть у меня одна на примете. Тогда они довеку под рукой нашей останутся. Однако пока мы в Сибири не окажемся, сие лишь разговоры, понял? Чтобы там оказаться, я на тебя надеюсь.
Рында с поклоном открыл дверь. Ермак зашел в царские палаты.
Царь склонился над столом с двумя боярами, высоким, седым, со шрамами на лице, и другим, маленького роста, но складным и легким. Мужчина напомнил Ермаку сотника, Петра Михайлова, бежавшего на Поморье. Только парень был темноволосым, а коротко остриженные локоны боярина сияли ярким, золотым цветом.
– Князь Воротынский, Михайло Иванович, и ближний боярин мой, Вельяминов, Матвей Федорович, – сказал государь: «Вызвал я на подмогу атамана дружины строгановской, Ермака Тимофеевича. Человек он отважный, бойцы у него все как на подбор».
Ермак затеял кланяться боярам, однако его похлопали по плечу.
– Брось, Ермак Тимофеевич, – сказал государь, – здесь все свои, воины.
– Они обычно Оку сим бродом переходят, – показал Воротынский, – под Кромами.
– Что с засеками? – Матвей вглядывался в карту.
– С засеками хорошо, а с людьми не очень. Шесть тысяч человек у береговых воевод. У тебя сколько, Ермак Тимофеевич? – повернулся Воротынский к атаману.
– Тысяча, – коротко ответил тот: «Но если они не под Кромами реку перейдут?»
– А где еще? – пожал плечами царь: «Брод известный, другого на Оке нет».
– Погодите, – Матвей задумался: «Атаман дело говорит. Если здесь, – он показал на карту, – татары засеки с запада обогнут, то они могут и до Угры добраться».
– Где дед мой, упокой Господи душу его, постоял с ханом Ахматом, да и разошелся. Но мы, чую, не разойдемся, – вздохнул государь.
– Угру, сколь я Дикое Поле помню, тоже можно вброд перейти, – повернулся Ермак к Воротынскому.
– Можно, – мрачно ответил тот: «Все равно, коли перебежчики правы, то у хана в десять раз народу поболе. Что на Оке битва случится, что на Угре, все одно костьми ляжем».
– Мне сейчас митрополита звать, чтобы зачинал панихиды служить? – ехидно спросил царь: «Или все же выйдем навстречу татарам?»
– Семь тысяч у нас с твоими людьми, атаман, – взглянул на него Вельяминов: «А у хана как бы ни сорок».
В палатах повисло молчание.
– Если бы полки людей государевых выставить… – неуверенно сказал Воротынский: «Тысяч шесть-семь наберем мы?».
– Наберем, – резко ответил Иван Васильевич: «Сам займусь, ежели ты, Матвей Федорович, – он поклонился в сторону Вельяминова, – не желаешь государю помочь».
Матвей покраснел: «Ты прикажи, я все сделаю».
– Ладно, – отмахнулся царь, – лучше с Ермаком Тимофеевичем посмотрите, какова его дружина. Когда дороги просохнут, отправляйтесь на Оку. Мы с князем Воротынским и людьми государевыми с вами соединимся… – царь поднялся: «Сестра твоя, Матвей Федорович, звала нас на Воздвиженку к трапезе».
– Я бы к семье поехал, хоша и лестно, что приглашают, – улыбнулся Воротынский.
– Езжай, Михайло Иванович, – разрешил царь, – у тебя жена, детки, а мы мужики холостые да вдовые. Окромя как у боярыни Вельяминовой, дай ей Бог здоровья, нам и поесть негде.
– И с нами отправляйся, Ермак Тимофеевич, – повернулся к нему государь, – на царицу московскую будущую посмотришь. Невеста сие моя. Если бы хан, собака, не полез на нас, то на Красную Горку мы бы повенчались. Теперь придется после Успения.
– Сие милость для меня, государь, великая, – отозвался атаман.
Она встречала их в крестовой палате, маленькая, вся в черном. Вдовий плат плотно прикрывал волосы. Тонкие пальцы унизывали перстни, изумрудные, алмазные, сапфировые. Казалось, руки ее сияли, источая свет.
Женщина земно поклонилась: «Спасибо, государь, что дом наш почтил посещением. Мы завсегда слуги твои верные».
– Ермак Тимофеевич, – обернулся царь, – сие боярыня Вельяминова, Марфа Федоровна, сестра Матвея Федоровича и невеста моя.
Тонкие губы улыбнулись, дрогнули темные ресницы над зелеными глазами. Боярыня тихо сказала: «И вам, Ермак Тимофеевич, спасибо, что не побрезговали нашим угощением».
В последний раз из ее рук он ел вкусные щи и хлеб. Теперь на столе, хоша и шел Великий Пост, от яств было не протолкнуться.
Она с ними не осталась, ушла, но привела дитя, в Чердыни сидевшее у него на коленях. Дитя выросло в красивую смуглую девочку с материнскими, зелеными глазами. Потрепав малышку по щеке, Иван Васильевич подарил ей нитку жемчуга.
Опосля молитвы государь потянулся: «Мы с Матвеем Федоровичем в Кремль поедем, дела у нас. Завтра его к дружине в гости жди. Ты дорогу по Москве найдешь?»
– Найду, ежели на Большом Камне не заплутал, – усмехнулся Ермак.
Матвей присвистнул: «У нас, атаман, опасней бывает, чем за Волгой».
– Ничего, – Ермак погладил рукоятку сабли. «Справимся».
Ворота за ними захлопнулись, он недолгое время посидел за столом. Услышав легкое дыхание из боковой светелки, атаман поднялся.
Закрыв дверь на засов, Ермак повернулся к ней.
– В следующий раз, ежели захочешь меня увидеть, – ядовито сказал он, – не надо для сего татар дожидаться.