Немолодой, изрядно побитый жизнью мужчина, седой и с большими залысинами, в первый раз за вечер нарушил молчание и выставил на стол бутылку самогона. Виктор долго гипнотизировал сосуд, втянув голову в плечи. Он не любил таких спонтанных застолий, тем более в поезде, да еще и с неизвестным спиртным и совсем неизвестным хозяином этого спиртного. Но сегодня, глянув в серые и какие-то пустые глаза соседа, вдруг кивнул головой.
– А, давай!..
Глоток «колдовства» из чайного стакана и пару кусочков полтавского сала, смоленого соломкой… Даже без хлеба, да со свежим грунтовым помидорчиком, порезанным на дольки… Да будь ты хоть академик! Если ни разу не пробовал, то какой ты украинец? Видимо, новый знакомый Лаврова, Павел, знал толк в настоящем самогоне.
Эх, красота! Виктор почувствовал, как тепло от шестидесятиградусного напитка медленно растекалось по всему организму. Давно он не пивал такого забористого бальзама. Арманьяк, бомбейский джин, ямайский ром, итальянскую граппу и многое-многое другое пробовал журналист в своих поездках. Но никакой абсент, никакие кукурузные американские ухищрения даже близко не напоминают простой украинский самогон из глубинки. И напиток ядреный, и разговор…
– Вот ты по заграницам ездишь? – «грузил» Виктора слегка захмелевший мужик. – За бабочками бегаешь… Негритянскими… А я вот никому не известный сельский мужик и не выделываюсь…
– Удивительное дело, – играя недоумение, поднял брови журналист. – Как только человек чего-то добился в жизни, сразу те, кто знал его раньше, а чаще те, кто даже не знал, начинают шушукаться: «Да он зазнался! Да он скурвился!» Причем абсолютно безосновательно. Просто потому, что отделился от прежнего своего круга общения. Просто потому, что работает на телевидении…
– …Вот видишь, ты на телевидении. А я где? Простой безработный.
Журналист уже не в первый раз сталкивался с такой позицией. Однажды, лет десять назад, случайно встретившись с одноклассниками, уже достаточно взрослыми людьми, он услышал от худого и давно выпивающего безработного Юры: «Конечно, вы там на «телике» работаете, ни хрена не делаете, а получаете миллионы…» Виктор, который всегда славился выдержкой и спокойствием, усмехнулся и достал из портфеля две видеокассеты с рабочим материалом по одной из своих поездок.
– Хорошо, Юрик. Давай так. Я тебе даю черновой материал – 180 минут видео. Твоя задача – к завтрашнему дню подготовить монтажный лист для режиссера, чтобы тот смог смонтировать программу и она вышла в эфир. Сделаешь – и я плачу тебе из своего кармана двести долларов.
Двести долларов по тем временам в Украине – деньги немалые, и Лавров знал, что говорит. На эти деньги семья из трех человек могла прожить, не голодая, два месяца. На предложение Виктора одноклассник Юра глупо ухмыльнулся и посмотрел вокруг, в поисках поддержи у друзей, которые с интересом следили за развитием беседы.
– Ну… я не знаю. А как это?.. А я не умею.
– А чего же ты говоришь, что мы ни хрена не делаем? – засмеялся Лавров.
– Да я так, ляпнул… Не подумал… – под общий хохот признался Юрий.
Вот и весь разговор.
Поэтому здесь, в поезде, Виктор был готов к любым сюрпризам, и к таким голословным заявлениям, как и к повышенному вниманию к своей персоне, у него давно был иммунитет.
– Хе, простой безработный… – Журналист саркастически кашлянул, продолжая разговор. – А ты просто поработать не пробовал? Ты думаешь, я сразу пришел, сел в телевизор и начал вещать?..
– …Ой, ой, ой, – перебил собеседник. – Все это мы уже слышали. Вы все и на войне были, и грудь под пули подставляли, и… ля-ля, фа-фа. А только байки все это. Сладкая какашка для простых обывателей. А вся правда в том, что кто удачно попал – тот и живет. Особенно те, кого власть кормит.
Виктор понимал, что ждать тактичности от этого простого сельского мужика, да к тому же озлобленного, не стоит. Но и сам он, слегка «подогретый» самогонкой, не собирался «отсиживаться».
– Почему-то все патологические неудачники во всем винят власть, – вздохнув, сказал он.
– Да, Лавров! Но если неудачников становится слишком много, уж не власть ли виновата в этом?..
Виктор не нашелся, что ответить. Слишком неожиданным был поворот в разговоре с этим парнем.
– Я бы этих сволочей по стенке размазал! – крикнул мужик и ударил кулаком по столу так, что пустые стаканы тревожно застучали в металлических подстаканниках.
– Ш-ш-ш-ш, – успокоил собеседника Лавров, глядя на спящих дочек.
– Я дико извиняюсь… – спохватился Павел и в искреннем сожалении положил ладонь на грудь. – Пойдем, подымим?
Виктор, хоть и не курил, но кивнул головой, и мужчины вышли из купе, плотно прикрыв за собой дверь.
…В прокуренном тамбуре последнего вагона было, как на доске для виндсерфинга – чуть зазевался и упал. Да еще и как на дискотеке, когда танцующие еле-еле слышат друг друга.
– …Уймись, старичок. Все люди братья, – примирительно и как можно миролюбивее произнес Виктор, продолжая разговор, начатый еще в купе. – А к тому же у всех папы и мамы…
– Папы-мамы, говоришь? – желваки мужика надулись.
Лаврову совершенно не хотелось разводить агрессивную полемику с человеком, которого он видит первый и последний раз в жизни. Все будет, как в плохом кино. Сейчас этот «работяга» поведает ему о своей тяжелой судьбе человека, абсолютно не желающего трудиться, они обнимутся, спросят друг у друга «Ты меня уважаешь?» а завтра будут прятать глаза, пытаясь вспомнить: «Что, интересно, я ему вчера наплел?»
Но в этот раз Виктор ошибся. Его собеседник, которого, по удивительному совпадению нескольких последних дней, тоже звали Павлом, будто и не думал сильно пьянеть, а уж тем более обниматься. Закурив свою «Приму» без фильтра, он просто поведал историю из жизни…
– Два брата ехали по своим делам на машине. Трезвые ли, пьяные? Сейчас это уже не важно, – начал свой рассказ Павел, смачно затягиваясь «термоядерной» «Примой». – Попали в аварию… Один погиб. Второй, который был за рулем, – ни царапины… Брат… Родной брат… Не интересно?
Мужчина обратил внимание, что Виктор смотрит в окно.
– Нет-нет. Все нормально. Продолжай дальше…
Лавров слышал десятки таких историй, и ему действительно было не интересно. Но раз уж ввязался в разговор, нужно было уважать собеседника, и Виктор взял себя в руки и перевел взгляд на своего попутчика.
– …Дальше? Родители решили наказать преступника и подали иск…
«Родители? Иск? – пробило журналиста. – Да нет же. Бред, какой-то бред…» Но Виктор не ослышался.
– Да, родители обвинили старшего сына в гибели младшего, – кивнул собеседник, как бы поддакивая самому себе.
– …Но подожди! – путаясь в услышанном, переспросил Виктор. – Насколько мне известно, в случае гибели кого-то в ДТП в полиции в любом случае обязаны возбудить уголовное дело!
– Знаю только одно, – отмахнулся от Лаврова собеседник. – Парень мог и не сесть, а сел на шесть лет за убийство по неосторожности… Еще мать бегала и орала на все село: «Я его посажу! Я его накажу!..»
– Как?! – Виктор отказывался верить своим ушам.
– Вот так, Витя, вот так, – грустно резюмировал Павел. – Но дальше – больше. Через полгода родителям сообщили, что их сын, которого они так сурово наказали, был убит в тюрьме во время криминальной разборки.
– Ё!.. – воскликнул потрясенный журналист.
– Вот и я говорю, ё… За год потеряли все, что у них было – двух сыновей… А потом?.. А потом сами ушли, один за другим… Тоже за год.
– А-а-а… – Виктор с явным недоверием хотел задать еще какой-то вопрос, но вдруг уперся в жесткий взгляд Павла.
– …Не веришь? А я верю. Потому что знаю… Я племянник тети Зои и двоюродный брат этих парней. Еду вот оформлять наследство после смерти дяди Пети. Потому что другой родни у них не было… Вот тебе и братья. Вот тебе и папы, и мамы…
Павел вынул из-за пазухи недопитую бутылку самогона, сделал два глубоких глотка и нервно затянулся сигаретой.
– Откуда столько злости у людей? – после долгой паузы задумчиво произнес Виктор.
– А от голода… – вдруг прямо заявил Павел. – Тебе знакомо это чувство? Или забыл?..
Виктор осекся. Он вдруг понял, что все эти годы, путешествуя, он познавал мир африканцев, папуасов, эскимосов, кого угодно. А вот то, что в душе у собственного народа, – он упустил… Его узкопрофильный взгляд – взгляд маленького, но функционера, погрязшего в буднях телевизионного конвейера. Это взгляд владельца футбольной команды, не знающего, что такое по-настоящему получить по ногам в штрафной площади. Это – взгляд толстосума-олигарха в третьем поколении, который никогда не знал, что такое полкилограмма картошки и пакет кефира в холодильнике, а до получки еще неделя. Одной фразой собеседник обрубил всю его спесь. Но, как и следует представителю «четвертой власти», Виктор не подал виду, что это его зацепило.
– Ты слушай меня, журналист. Я тебя уважаю! Никто другой тебе правды не скажет! Будут лебезить, восхищаться, просить автограф…
Виктор действительно задумался. Давно у него не было такой беседы.
– Кстати! – вдруг поменял тон Павел. – Ты мне должен… автограф!
Мужик засмеялся. Ничто человеческое не было ему чуждо, и иронии ему было не занимать.
– Для тебя? Сколько угодно! – абсолютно искренне ответил Виктор.
– Держи краба! – протянул руку журналисту еще недавно злившийся собеседник и расплылся в широкой честной улыбке.
…До самого утра Виктор не мог уснуть. Рядом, на нижней полке тихо посапывала младшенькая Даша, на верхней обустроилась Лиза и видела, должно быть, десятый сон. Уснул и его собеседник Паша, отвернувшись к стенке. Серость зарождающегося нового дня уже пробивалась сквозь окно. Серость… в душе серость, от услышанного, от увиденного и прочувствованного за последние дни. Она выплыла, как осеннее облако среди ясного погожего дня. Лавров уже почти не думал о злой шутке недотепы Паши на сельском пруду, хотя раненые легкие еще побаливали. «Смотри-ка. И тот Паша, и этот – тоже Паша. Имя редкое, а люди частые…»
Журналист думал обо всем понемногу. О людях – голодных, поэтому злых. Злых до глупости, до жестокости, до самоуничтожения… Как эти родители, что потеряли одного сына и отправили в тюрьму другого…
«…Отличный сюжет. Можно будет сделать неплохой эксклюзив… Опять ты думаешь обо всем потребительски, Лавров!» – укорял себя Виктор. Но, с другой стороны, что он мог сделать? Каждый занимается своим делом, и Лавров просто не мог оставаться в стороне. Вот он приедет из Австралии и обязательно…
«Об этом, действительно нужно будет снять программу. И, может быть, не одну…»
Рав Шаул – гроза неверных
Глава 4
Раввин без страха и упрека
Женщина средних лет сидела на тяжелом табурете у ниши. На ее еще совсем не старом лице, в уголках губ образовались глубокие складки, что говорило о недавней потере родного человека.
Яркие солнечные лучи пробивались сквозь фигурно зарешеченные оконца, слепили зайчиками и заставляли непроизвольно улыбаться. Человек – дитя природы и, неся бремя жизни под солнцем Иудеи, не может не улыбаться ему.
Не было слез. Были покой и смирение. Здесь, у высокого кованого жертвенника в просторной зале молитвенного дома, думалось о вечном, и все земное казалось пустым и напрасным.
Ветхий, но чистый балахон женщины относил ее к небогатому, но благородному сословию ремесленников, не боящемуся летнего зноя и живущему на трудовые доходы.
Сидевший за столом молодой мужчина в римской белой тунике и бордовом плаще внимательно рассматривал ее. Минуту назад он дал знак легионерам, приведшим ее, удалиться.
– Почему ты дрожишь? – спросил мужчина по-арамейски.
– Я не дрожу, но если тебе так угодно… – тихо ответила собеседница.
Конец ознакомительного фрагмента.