Просто, как всё гениальное. Точные замеры и чертежи взял на себя Комрад. Я же показал старшему Зарубину эту гнутую трубу и попросил приладить спереди кресло со спинкой. И спинку и сидушку обить тонкой кожей, а внутрь набить конского волоса, для мягкости. У шорника заказать ремни. Два сверху для плеч и два с боков. И вернулся к двигателю. В письме Тринклер писал, что эти движки развивают мощность аж в тридцать лошадок. Но сильно дымят и жрут много масла. Вот это и не давало мне покоя. Что-то свербило изнутри, а что не пойму. Пока брат снимал размеры штангелем, я попросил Лёшу отвинтить средний цилиндр. Но как следует запоминать, что к чему. Потому как, потом придется собирать. Когда цилиндр, сняли я подозвал брата. Указал на поршень и спросил:
– Чего в супе не хватает?
– Так колец на поршне нет! А как ты догадался? Или ты через чугун видишь?
– Да всё проще. Я когда первую «Хонду» купил, то полез в Википедию глянуть, что означает слово «хонда». Оказалось, что это имя японского инженера Хонда, который и изобрёл поршневые кольца. Но было это уже в двадцатом веке, в начале. Вот я и допетрил, что сейчас-то колец ещё нет. Оттого и копоти много и масло жрёт. А мы эти кольца изобретём и запатентуем на имя Тринклера. Вот тогда пускай Нобель и повертится. Чей движок лучше. У Рудольфа Дизеля или у Густава Тринклера? А кольца-то мощи на четверть прибавят, масло будут снимать и копоти поубавится.
– Дядя Лёша! Видишь как этот поршень крепится к шатуну? Вот и надо его высвободить. Выбивать только деревяшкой, что бы не повредить. В общем для твоей команды кусок работы очень большой. С полудюжины движков снять эти цилиндры, а затем и поршни. Все деталюшки раскладывай по коробочкам в той последовательности, с которой потом будете обратно собирать. Главное – аккуратность. Вот самый талантливый инженер в мире, Сергей Павлович Королев сказал: – Если Вы сделаете свою работу быстро, но плохо, то все запомнят только то, что плохо. А вот если сделаете отлично, хотя и затяните сроки, то все запомнят Вас, как отличных спецов! Ну или как-то так! Потому вас никто не торопит, но вы уж расстарайтесь. От вас сейчас может всё будущее России зависит!
И Лёшина команда принялась за дело. А мы прошли на стапель будущего мотопланера. Силовым узлом будет кресло пилота с движком за спинкой.
А уж к нему будет крепится всё остальное. Законцовки трубок уже сплющили, загнули и просверлили. Комрад снял все размеры и встал за кульман. А мы начали собирать и крепить уже готовые крылья, хвост, рычаги управления и кабину. То есть, выражаясь научно-техническим языком, начали лепить горбатого. И весьма успешно. Через недельку все поршни были сняты. Комрад их забрал и поехал на верфи Адмиралтейства заказывать и дисковые кольца для крепления двигателей. И протачивать в поршнях бороздки под кольца, И заказать сами кольца из самой прочной стали.
Дел там было на неделю – не меньше и он взял Маришу с собой. А мы пока всё слепили воедино. Даже один из целых движков на верёвках приладили на то место, где ему и надлежало быть. За верхний крюк приподняли планер, что бы проверить центровку. Пришлось немного сместить крылья назад. То, что центровка должна быть передней я помнил ещё со времён аэроклуба. Так и проходили день за днём. Валера Сигаев то приезжал, то уезжал в Питер за какой-нибудь мелочёвкой. Но каждый раз возвращался с новой струной для арфы. Комендант Фроловский развил кипучую деятельность. Организовал подвоз продуктов, работу рабочей столовой, да и ещё массу нужных, но незаметных дел. Несмотря на его отдельные недостатки, у него было главное достоинство – кристальная честность. Я за ним счета даже ни разу не проверял. Знал, что даже и копеечка у него к пальцам не прилипнет. Лев Кнап вскоре уехал по своим коммерческим делам. С ним тоже приятно было вести расчеты. Его девиз был: – Честно делай то, что выгодно и не делай вообще, что не выгодно! – На него у меня были большие планы, но это на потом. А по вечерам я из липовых досок, сидя на крылечке, выстругивал разные пропеллеры по метру длиной. По памяти. Ещё когда занимался авиамоделизмом. Зине я наиграл мотивчик трех мелодий. «Марша авиации» – «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» – слова помнил наизусть. В аэроклубе в Медыни он был у нас строевой песней. Ну «Орлёнка» я помнил ещё со школы, а вот ещё одну нужную песню, где есть слова – «Не умирать, а побеждать, орлята учатся летать!» – эту песню я помнил плохо, только мотивчик. Вот Зина в гостиной на рояле и играла эти песни, заодно и записывала ноты.
И вот настал день, когда все съехались вместе и свезли все что заказывали.
Гостевые комнаты были переполнены. Сигаев лёг спать в кабинете у Камрада, Лев в моем кабинете. Фроловский освободил свою комнату и ушел спать к Даше с Глашей.
На утро из ангара выкатили мотопланер уже с движком, но без пропеллера.
Закатили на площадку с вентиляторами и врубили ток. Я сидел в кабине и пытался под струями воздуха оценить управляемость. Шевелил элеронами, рулем высоты и поворота. Какое-то ощущение полета было. Мотопланер уже стоял параллельно земле. От хвостового костыля, как от третьей точки, мы отказались и приладили ещё одно колёсико впереди. И вот мы выкатили наше детище на поле.
Прискакали урядники Плаксин и Коновалов. Я поставил перед ними боевую задачу. К их седлам была приторочена стропа, метров сто длиною.
Другой её конец с чугунным кольцом надевался снизу на чуть загнутый штырек в носу планера. Им надо было проскакать половину луга как можно быстрее и остановиться. Стропа ослабнет и кольцо упадет само собой. Все просто, как Закон земного притяжения Ньютона.
И вот я сижу в кабине. Пристегнут, правая рука на ручке, в левой наган. Стропа натянута. Я стреляю вверх и казаки поскакали.
Планер легко оторвался, я даже ручку на себя не шевельнул. Приподнялся метра на два-три и полетел над лугом. Задача на сегодня была выполнена. Я и рассчитывал сделать только первый подлёт, что бы проверить управляемость. Но человек предполагает, а казаки располагают. То ли слепень куснул одного из коней, то ли шлея под хвост попала, но кони понесли. А я за ними. Стропа то натянута и пока не ослабнет, кольцо не упадет. А впереди-то вдалеке перелесок. Тут уж я чуть взял ручку на себя и планер буквально вспух над лугом. Я машинально напевал про себя:
Не знаю точно какую высоту я набрал, из приборов-то был только шарик в чуть изогнутой стеклянной трубочке со спиртом, но метров пятьдесят было, а то и все шестьдесят. Перед перелеском кони осадили, стропа ослабла и кольцо отпало само. И что мне делать? Я парю, как фанера над Парижем. Перелететь через этот лесок и сесть где-то в поле? А если это не лесок, а лес на пару вёрст? Ведь учили дурака в молодости – изучай район полётов! Второй вариант, пока есть высота и можно планировать со снижением, попробовать развернуться. Но на какой скорости он свалится в штопор? И вот я с минимальным креном, блинчиком, блинчиком развернулся и полетел обратно уже с попутным ветерком. Лететь-то хорошо с попутчиком. А вот садиться??? Но выбора не было. Я постепенно снижался. Смотрел лишь на золотой купол нашей часовенки. Планер послушно следовал за рулями. Сажал по-вороньи, задрав нос и почти без пробега. Я вылез из кабинки. Коленки маленько дрожали, а так ничего. Ну и страху же я натерпелся – жуть! Вы видели в хрониках, как встречали челюскинцев? Так вот ко мне бежали все. И Комрад с Сигаевым, и Леха с бригадой морячков, и столяры всем семейством, и комендант с наложницами, и солдаты с Волковым. В общем, все, все, все. Обступили, поздравляли, хлопали по плечам. А Зина подошла последней. В руке у неё было блюдце, на котором стоял полный, гранёный, малиновский стакан водки и огурчик. Она обняла меня свободной рукой, поцеловала в губы и промолвила:
– С прилётом, любимый! – а по её щеке скатилась слезинка.
Лишь она одна в том мире понимала моё душевное состояние. Я хватанул стакан водки и захрустел огуречиком. Солдаты покатили планер обратно в ангар, мы всей толпой отправились в терем, обмывать первый полет. Тут и урядники прискакали. Спешились. На мой вопрос, что случилось с конями, они недоумевающе пожали плечами. С конями был полный ажур. Оказывается, это они побились об заклад, кто первый доскачет до перелеска.
Теперь уже у меня возник вопрос – кого из них первым повесить на стропе? Ведь они меня только что чуть не угробили. Я подавил в себе бурю гнева и как бы нехотя спросил:
– Вот что, лишенцы, Вас расстрелять или повесить?
– А чо сначала? – переспросил Юрка Коновалов: – Сперва расстреляешь, а потом повесишь или наоборот? – Тут уж мы все дружно рассмеялись. Вот только смех у меня был какой-то нервный. Уже выносили столы на подворье. Все хотели обязательно со мной чокнуться.
Но Зина отстранила толпу:
– Ты же совсем мокрый от пота. А я уж приказала и баньку истопить. Пойдем я тебя помою. А они ещё успеют с тобой постаканиться – до заката времени много! – и увела меня в баню. А её слова: – С прилётом, любимый! – стали нашим паролем на долгие, долгие годы, как в той жизни, так и в этой.
После праздничного застолья, мы сидели в гостиной и пили чай в узком кругу. Я намечал план учебной программы.
– Пока не готовы моторы, будем тренироваться на безмоторном подлете. План полёта: разбег – отрыв – подлёт – касание – пробег. Пока желающих только двое. Валерий и Комрад. Но лиха беда начало!
Но тут мне возразил майор Волков:
– А как же я? Мне тоже надо научиться летать. Иначе меня подчинённые уважать перестанут. Я категорически заявляю, что обязан уметь летать! Обои полетим!
– Вот и прекрасно! Анатолий Алексеевич! Нас уже будет четверо! – обрадовался я.
– Я тоже хочу научиться летать. Женщина должна разделять интересы любимого мужчины! – вдруг заявила Зина.
– Мариша! А ты как? – спросил я.
– Ой, ну что вы! Я высоты боюсь! Даже когда я на Кирюше сверху, мне и то боязно! – но тут же прикрыла рот ладонью и покраснела.
Мы сделали вид, что не услышали последней фразы.
– И так нас уже пятеро. А это целое звено. Первое звено Императорского Воздушного флота! План на завтра. Первая половина дня изучение теории полёта и основ аэродинамики. А после обеда занятия на тренажере. У нас уже готовы ещё три планера. Снимем с одного из них колёса, установим осью по центру на продольное брёвнышко и будете балансировать, как канатоходцы под воздушной струёй от вентиляторов. А теперь всем спать!
Когда мы с Зиной поднялись к себе, то она прошла в спальню, а я задержался в кабинете – набросать тезисы на завтра. Вдруг дверь приоткрылась и на пороге показался Фроловский.
– Андрей Владимирович! У меня к вам просьба!
– Слушаю, вас, Владимир Евгеньевич!
– Не могли бы Вы и меня записать в первую группу? Я сегодня, как увидал полет планера, то понял – это моё. Всё, что было прожито и выпито до этого не в счет. Не запишите – застрелюсь к чертовой матери!
– С чего бы это вдруг такая любовь к небесам?
– Не знаю с чего! А вот только почувствовал, что мне без этого не жить!
– Ну хорошо! Я подумаю! А теперь ступай. Да, вот ещё что. Надумаешь стреляться – возьми мой наган. У тебя, поди, своего-то и нету! – попробовал я свести все к шутке. Да не к месту.
– Хорошо! Я тоже подумаю. А где лежит ваш револьвер я и так знаю! – и тихонько притворил за собой дверь.
Вот тут-то я уже опупел. Это надо же, как мужика проняло! Вот на таких фанатиках авиация и держится. Разбрасываться такими людьми большой грех. А его аж заколдобило. Побледнел и лихорадит. Надо завтра с Волковым посоветоваться, кем его оформить! Всё же летать должны офицеры – элита.
Уж не помню, кто из великих диктаторов сказал, то ли Сталин, то ли Гитлер, что лётчики – это цвет нации. А пока в этом мире я один цветочек. То ли нарцисс самовлюблённый, то ли кактус с колючками. Уж лучше кактус – из него текилу гонят. Но ничего. Скоро нас будет целая клумба. А потом и целое поле одуванчиков. Дайте только срок.
Наутро после завтрака все будущие пилоты собрались внизу в большой гостиной. Я подготовился читать лекцию по теории полета и аэродинамике вообще. Очень хотелось уложиться до обеда, чтобы не нарушать график учебы. И я начал лекцию. Мелом на доске нарисовал профиль крыла. Потоки воздуха и обтекания. Объяснил про угол атаки и даже помянул закон Бернулли. Я говорил вдохновенно, на подъеме и мог говорить так часами. Но увы. На седьмой минуте мой запас знаний аэродинамики иссяк. Лекция закончилась. Все внимали мне молча. А Фроловский даже попытался зааплодировать. Но его не поддержали. Тогда, что бы хоть как-то потянуть время, я рассказал майору Волкову о стремлении Фроловского. И спросил совета, как это оформить документально.
– Ну тут нет ничего проще. Есть такое звание в армии – вольноопределяющийся прапорщик мирного времени. Это звание не даёт потомственного дворянства, но приравнивается к офицерскому. Пусть хоть сейчас пишет рапорт. А я отошлю в штаб полка и за неделю оформим! – подвёл итог майор.
– А штаб полка где? – спросил Сигаев.
– Так в Питере!
– Я как раз туда собираюсь за струнами. В пять минут все оформлю. Так что, Владимир Ясно солнышко, готовь проставу, завтра накрывай поляну!
– Так за мной не заржавеет! Я хоть сейчас готов, – ответил Фроловский.
– А вот сейчас не надо. Полёты и водка несовместимы. Ну, или почти несовместимы! – поправил я: – А сейчас прошу всех пройти на площадку тренажера!
Там уже на брёвнышке стоял планер без колёс. Первым в кабину сел Комрад. Я показал, как работает ручка и педали. Все встали в кружок и слушали. Когда врубили вентиляторы, братик первые минуты две поковырялся с крыла на крыло, но потом выровнялся и держался без кренов.
Тогда я стал менять обороты вентиляторов. То сбавлял до минимума, то немного добавлял, то пускал их в раздрай. Комрад держал горизонт уверенно.
Я постоянно давал советы, стоя рядом. Их слушали все. И даже просто стоя рядом уже приобретали навыки пилотирования. Когда Комрад вылез из кабины, то его место занял Валерий. И все повторилось. Первые пару минут обвыкания и далее стабильное пилотирование. Со всеми остальными было примерно так же. Исключением был только Фроловский. Когда он сел в кабину и врубили вентиляторы, планер даже не вздрогнул, а продолжал ровно стоять. Шевелились только элероны и руль поворота. Создавалось такое впечатление, что его досточтимая матушка, когда его родила, то не в пелёнки замотала, а сразу посадила за штурвал какого-то летательного аппарата. В нём он и вырос. Поочередно минут по пять повторили упражнение с каждым. Потом ещё и ещё раз. Это становилось уже не интересно. Кое-как растянули время до обеда. А в обед из Питера вернулся Лев. За ним на телеге доставили две здоровенные бухты резинового жгута из чистого каучука. А ещё пригнали двух здоровых битюгов. У них даже копыта были волосатые. Отобедали. Я решил проверить резину в действии. Выкатили планер, прицепили кольцо с резинкой и битюг медленно побрел вперёд. Рядом под уздцы его вёл солдатик. А двое других держали планер за хвост. Резина натягивалась, а флегматичный тяжеловоз все шел и шел. Тогда я махнул левой рукой – отпускайте хвост. Планер плавно тронулся и чуть набрав скорость так же плавно оторвался от земли. Если я и боролся ручкой с кренами, то брать её на себя не пришлось. Стояночного угла атаки в пару градусов вполне хватило для набора трёх метров высоты. Резинка обмякла и кольцо само отпало со штырька. Началось планирование со снижением. Я пролетел ещё метров тридцать и спокойно сел. Качество планирования оказалось довольно высоким. Следующим совершил подлёт майор Волков, как старший по званию. И тоже всё гладко. Выкатили ещё пару планеров. На старте их уже стало три. И пригнали второго битюга. Полёты стали интенсивнее. Майор позвал ещё два десятка солдат, чтобы прикатывали вручную планеры обратно на старт. Битюги натягивали резиновые жгуты всё сильнее, а полёты становились всё дальше и выше. Ближе к вечеру высота в 10 метров была уже нормой. Заключительный полёт на сегодня совершал я сам. Как только кольцо отпало, я умышленно отклонился немного вправо, а потом с небольшим креном довернул влево уже побольше. Получился эдакий кривоватый ход конём. На этом на сегодня полёты и завершились. Я построил своих учлётов в шеренгу, поблагодарил за отличную успеваемость, а Фроловскому пожал руку – заслужил. После ужина я провел предварительную подготовку на завтра. Если ветерок будет слабым, то летать будем буквой Г. Пора разучивать подворотики.