Екатерина Николаевна Щепкина
Старинные помещики на службе и дома: Из семейной хроники Андрея Тимофеевича Болотова (1578–1762)
Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России» (2012–2018 годы)
Страницы жизни и «драгоценнейших писаний» Андрея Тимофеевича Болотова
Целые десятилетия англичане почти не читали Шекспира – просто не понимали. Язык великого драматурга и поэта с годами все больше и больше отличался от их собственного. Только в середине XIX века сестра и брат Анна и Чарльз Лем прозой пересказали пьесы Шекспира современным им английским языком. И с той поры Великий бард стал постепенно превращаться в объект массовой культуры – английское «наше все».
Нечто похожее, хотя, разумеется, в самых скромных размерах и с обязательным еще недавно классовым подтекстом, случилось и в России. Имя нашего героя – Андрей Тимофеевич Болотов, признанный теперь первым русским ученым-энциклопедистом (7 октября 1738 – 3 октября 1833 ст. ст.). Жил он преимущественно в XVIII столетии, написал свой главный труд – знаменитые «Записки» – на рубеже века XIX, но уже к началу XX века понятен был в основном специалистам-историкам. Язык, герои и образы сочинений Болотова и сейчас воспринимаются читателем без труда, а вот исторические реалии его описаний требуют расшифровки, точнее – подробных разъяснений. Ведь даже за первые сто лет, прошедшие после смерти Андрея Тимофеевича, образ жизни русского человека претерпел большие изменения. Появление на страницах книги какой-нибудь ксандрейки ставит читателя в крайне затруднительное положение. Слово вроде бы знакомо, но что оно означает? На самом деле это всего лишь предмет женской одежды, просто давно вышедший из употребления. А что уж говорить о каких-нибудь юридических терминах дворянского землевладения? Тут и сухопутный дворянин-феодал станет плавать без помощи приказного, не то что читатель.
За расшифровку и разъяснение «Записок» Андрея Тимофеевича Болотова в конце XIX века взялась Екатерина Николаевна Щепкина (1854–1938) – скромный петербургский историк-исследователь и великолепный популяризатор исторической науки. Пользуясь небольшими указаниями самого Болотова, она подобрала по архивам разного рода исторические документы, ему самому чаще всего недоступные, а то и вовсе незнакомые, которыми дополнила рассказ Андрея Тимофеевича, а заодно пересказала и прокомментировала обширный текст «Записок», закончив свои исторические изыскания моментом выхода их автора в отставку. Щепкина, прежде всего, внесла документальную ясность в описание ряда семейных событий в жизни Болотовых, о которых сам Андрей Тимофеевич имел весьма смутное представление, основанное преимущественно на родовых преданиях, тогда как Щепкина нашла архивные документы, частью недоступные уже нашим современным исследователям. Так возникла книга «Старинные помещики на службе и дома».
Когда-то она вызвала немалый читательский интерес, но… известного рода исторические обстоятельства за целое столетие, прошедшее после выхода книги в свет, так и не позволили появиться ее переизданию. Кстати, нет в нашей стране и переиздания полного текста «Записок» Болотова, доступного широкому кругу читателей… В свет выходят только сильно сокращенные издания с большими купюрами, что тоже находит свое идеологическое объяснение. В первые послереволюционные годы троцкисты-литературоведы умело обрезали текст «Записок», дабы выпятить одни обстоятельства и факты и спрятать другие.
Екатерина Николаевна Щепкина, автор «Старинных помещиков», принадлежала к числу первых русских женщин-историков. Однако для истории России оказалось много важнее то, что сама она была одной из первых русских феминисток, пламенным борцом за равноправие женщин.
Екатерина Николаевна родилась на Волге, в Саратове, но большую часть жизни провела на берегах Невы. Главным, а после революции и вовсе единственным ее занятием, стала преподавательская деятельность. Ей, особе суховатой, а по временам и вовсе жесткой, такой род занятий явно доставлял удовольствие. Екатерина Николаевна, подобно простой учительнице из земской школы, умела и разжевать, и заставить проглотить необходимый ученикам и особенно ученицам объем знаний. Учительский дар, теперь все реже и реже встречающийся в высокоумном педагогическом сообществе.
Как водится в дамской среде – и самой передовой, и самой отсталой – еще до революции в печати вполне на кухонный манер поругались две видные сторонницы женского равноправия. При большевиках Екатерине Николаевне эта ссора стоила права печататься. Ее противницей оказалась генеральская дочка по фамилии Домонтович, впоследствии более известная как товарищ Коллонтай. Всесильная большевистская комиссарша первых послереволюционных лет, а потом мелкий советский дипломат, выставлявшаяся официально советской пропагандой скорее в виде знамени живой ленинской гвардии, нежели бывшая реально действующим политическим деятелем.
За такое ли женское равноправие боролась до революции госпожа Щепкина – сказать сложно, но ссора с видной болыиевичкой-ленинкой дорого обошлась Екатерине Николаевне. Постепенно ее публикации, до революции весьма частые, в свободной Советской России сходят на нет. Даже дата ее смерти в некоторых источниках приводится со знаком вопроса. Откровенным «врагом народа», подобно многим другим, более известным Щепкиным, Екатерина Николаевна вроде бы не стала. Ее просто и без затей признали буржуазной «умной ненужностью» вкупе с ее же старорежимными сочинениями и откровенно позабыли. Не помогло даже мнимое родство с великим актером-демократом из бывших крепостных.
Запоздалая слава пришла к Щепкиной лишь с возрождением в России капитализма и его верного спутника – феминизма. Публикации Екатерины Николаевны по женскому вопросу стали перепечатываться разного рода новыми женскими общественными объединениями и организациями. Исторические труды Щепкиной мало кого интересовали. Ее собственная жизнь и судьба, похоже, тоже.
Историю мелкопоместных русских дворян вроде Болотовых проследить и сегодня довольно сложно, хотя и легче, чем простых крепостных крестьян. Правда, сравнительно недавно вышло в свет историко-родословное исследование потомка Андрея Тимофеевича – А. Л. Толмачева «Коширские Болотовы», так в ней на старый лад именуется современная подмосковная Кашира, прежде относившаяся к Тульской губернии. До революции архивы, где хранились документы по землевладению, оставались еще действующими – цари так и не решились отменить земельную собственность ни помещиков, ни, позднее, капиталистов. Это обстоятельство явно несколько облегчило работу Щепкиной, а вот все, что относилось непосредственно к самому Андрею Тимофеевичу, к его многогранному творчеству, оказалось доступно Екатерине Николаевне значительно в меньшей степени. Потому-то, вероятно, творческая «дружба» Щепкиной и Болотова продлилась так недолго. Екатерина Николаевна закончила свое исследование жизни Андрея Тимофеевича на момент его ухода с военной службы и переезда в крохотную провинциальную усадьбу Дворяниново. Казалось бы, тут, в глубокой и глухой провинции, все устремления и чаяния Андрея Тимофеевича должны были заглохнуть «в глуши забытого селенья» и найти забвение на дне бутылки. Вместо этого начался подлинный взлет Болотова – ученого, садовода, естествоиспытателя, бытописателя, исследователя и внимательного наблюдателя природы, а равно и человеческого бытия.
Современные исследователи смогли дополнить работу Щепкиной одной весьма любопытной деталью, что, надо полагать, уже при жизни Болотова отошла в область давних семейных преданий «старины глубокой», и отошла довольно далеко, так что о ней старались без особой надобности не вспоминать. Эта деталь рассказывает о самом раннем времени в истории будущего дворянского рода Болотовых. Известно, что приукрасить свои фамильные прозвища старалось немалое количество представителей дворянских родов – как известных, так и не очень. К последним относились и Болотовы. Все же именоваться в честь безвестного болота, где живут исключительно лягушки и кикиморы-шишиморы – удовольствие не слишком большое, а если его помножить на пресловутые дворянские честь и спесь, то получится смесь не очень приятного разлива. Вот как-то раз Болотовы и решили несколько приукрасить свою фамилию. Ведь в оригинале она могла звучать как Балотов, то есть при «акании» ударение приходилось на первый слог.
Свидетельство тому нашлось на фамильном кладбище в тульском селе Русятино, где погребен и сам Андрей Тимофеевич. Балотовым назван его двоюродный племянник коллежский регистратор Андрей Михайлович (1776–1830); в надгробной надписи явно вкралась опечатка из разряда «как слышится, так и пишется». Это обстоятельство уточняет правильное, а не традиционное ударение в фамилии – Болотов.
В тюркских именах Болоте и Балоте соединилось несколько филологических проблем. Многие предки русских дворян перешли на русскую службу из Орды, с востока. Перешли, естественно, с тюркскими именами, от которых уже и пошли их русские фамилии – Лев Турген, к примеру, стал родоначальником Тургеневых, но Ивана Сергеевича, равно как и его однофамильца Николая Ивановича, никак не назовешь татарским писателем или декабристом. Обрусели. Болотовы, с ударением и на первый, и на второй слоги, происходят от тюркских предков по имени Болот, Балот или даже много более благозвучный Булат, ставший родоначальником тоже русских дворян, Булатовых. Кстати, имена эти по сию пору остаются в речевом обиходе восточных народов и никаких особых филологических споров не вызывают, тогда как во времена Андрея Тимофеевича правильное ударение не единожды становилось предметом для выяснения отношений, даже в стихах, правда, не особенно звучных. Такое вот начало биографии, отсутствующее в сочинениях самого Болотова.
Сам он считал, что наибольшее влияние на формирование его как человека эпохи оказали отец и книги. Юный Андрей стал читать их по примеру отца, которого потерял двенадцати лет от роду. Родитель засадил его за русскую грамоту с шести лет. Затем последовали немецкий и французский языки, основы самых разных наук и рисование. Будущий ученый-энциклопедист не получил привычного даже для тех времен систематического образования, но главное оказалось в другом. Он обрел любовь к каждодневному умственному труду, к пополнению запаса знаний. Уже в глубокой старости, потеряв слух и зрение, Андрей Тимофеевич с помощью окружающих все также активно интересовался происходящими событиями, получаемыми новинками литературы. Он никогда не унывал и старался не быть в тягость близким.
Болотов, в отличие от отца-полковника, не сделал карьеры – ни военной, ни государственной, хотя шансы к тому выпали ему не единожды. Не старался Андрей Тимофеевич и разбогатеть, хотя его небольшое крепостное сельское хозяйство было поставлено образцово, и если бы он торговал не только излишками… Даже сочинения свои Болотов печатал анонимно, без подписи и без гонорара. Пушкинское «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать» осталось ему незнакомо. При этом Андрей Тимофеевич исписывал горы бумаги, выступал не только автором, но и редактором обширных периодических изданий. Увы, громадное число его многотомных сочинений осталось в рукописях. Да, не все они равнозначны, не все являются первоисточниками, многое в них основано на тщательно собранных слухах, но… Историческая наука сплетен не любит. Это удел любознательного читателя, которому доступ в архивохранилища закрыт.
Началась жизнь Андрея Тимофеевича с военной службы, когда отец записал его рядовым в Архангелогородский пехотный полк десяти лет от роду. При этом отец прибавил сыну год, что позднее стало причиной многочисленных служебных неприятностей и того, что Болотова обошли первым офицерским чином. Вступив в действительную службу почти недорослем, Андрей Тимофеевич уже в девятнадцать лет стал участником Семилетней войны. В 1758 году Архангелогородский полк стоял в Кенигсберге. В те времена грамотный офицер, способный к серьезной штабной работе, являлся редкостью, а Болотов и тогда уже выделялся на общем далеко не самом блестящем фоне полковых офицеров. В это время он пробовал себя в литературной работе и даже выступал на подмостках любительского театра – получал навыки культурной жизни, позднее очень пригодившиеся в жизни провинциальной. У него появились небольшая собственная библиотека и альбомы с собственноручными рисунками.
В 1762 году Андрей Тимофеевич без всякого знакомства стал флигель-адъютантом петербургского генерал-полицмейстера Корфа, приехал на берега Невы. Один из братьев Орловых, будущих графов, – Григорий, знакомец еще по Кенигсбергу, позвал Болотова принять участие в заговоре с целью возведения на престол императрицы Екатерины Великой. Чины, деньги и звания сыпались в ту пору, как из рога изобилия. Вот она, прямая дорога к богатству и славе, но… 14 июня 1762 года Андрей Тимофеевич ушел в отставку, воспользовавшись указом еще Петра III «О вольности дворянства». Ведь до той поры дворянин был подобен крепостному. Сорок лет – хочешь не хочешь – полагалось отдать государственной службе.
3 сентября 1762 года Андрей Тимофеевич прибыл в каширское имение отца Дворяниново, где за 12 лет устроил превосходное хозяйство. Своими опытами в сельскохозяйственной деятельности он активно делится с «Вольным экономическим обществом», вступив с его секретарем, а потом и президентом А. А. Нартовым в деятельную переписку. За свои труды Болотов трижды удостаивался наград общества. Нартов в 1774 году рекомендовал Андрея Тимофеевича управляющим собственных имений императрицы Екатерины Великой в Киясовской волости. Спустя два года Болотов получил в свое управление обширную Богородицкую дворцовую волость, которую царица приобрела для юного графа Алексея Григорьевича Бобринского – своего любимого сына, который в силу обстоятельств только и мог, что претендовать в будущем на управление этой волостью.
В Богородицке раскрылись многие таланты Болотова – архитектора, рисовальщика, градостроителя, садовода, мастера ландшафтной архитектуры, наконец, организатора сельскохозяйственного производства. Его трудами восхищалась лично императрица, причем восхищалась искренне – смысла льстить наемному управляющему не было.
2 сентября 1779 года Болотов познакомился в Москве с издателем Николаем Ивановичем Новиковым и с той поры стал одним из самых деятельных его сотрудников. Новиков пытался было привлечь Болотова к торговле книгами, но это предприятие успеха не имело, тогда как собственные многочисленные сочинения Андрея Тимофеевича приносили Новикову немалый барыш. Болотов старался почаще приезжать в Москву. Задушевные беседы с Николаем Ивановичем очень привлекали Андрея Тимофеевича. Не сходились они только в одном – Болотов выступал резко против масонства, тогда как Новиков считался в Москве главным и весьма активно действующим лицом сообщества «вольных каменщиков».
Смерть императрицы Екатерины II и переход Богородицка в собственность графа Бобринского заставили Андрея Тимофеевича выйти в отставку и вернуться в Дворяниново. В это время главным событием его жизни стал 1803 год, проведенный им в Петербурге по делам земельной тяжбы с соседом Пашковым. Собственно, Андрей Тимофеевич на государственной службе ничего не наворовал и жил только с этой земли в Тамбовской губернии, которую захватил сосед. Труды и деятельность Болотова к тому времени были уже хорошо известны не только в России, но и за ее пределами. Андрея Тимофеевича избрали в почетные члены иностранных ученых обществ, а потому не было ничего странного в том, что его, разумеется, по рекомендации друзей, принял сам император Александр Благословенный. Царь, не мудрствуя лукаво, просто подарил ему соседние земли.
О Болотове писать – не переписать. Театр, педагогика, стихотворчество, сельское хозяйство, живописное искусство, архитектура и еще множество ученых занятий Андрея Тимофеевича никак не поместились на этих страницах. Кажется, даже в собственных его «Записках» удалось написать далеко не обо всем. «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков» были начаты в Богородицке в 1789 году. Работа над ними продолжалась несколько десятилетий, поскольку производилась не враз, а прерывалась созданием других трудов.
В заглавие своих знаменитых «Записок» Андрей Тимофеевич вставил слово «приключения», хотя на самом деле приключений на его долгую жизнь выпало совсем немного. Он рано осознал свое призвание ученого-естествоиспытателя, а немного позднее призвание летописца – бесстрастного фиксатора, «списателя» событий современной ему жизни. XVIII столетие, век Просвещения, требовал от писателя именно просвещать, а равно и воспитывать. Поэтому Андрей Тимофеевич и взялся за «Записки», которыми старался дать своему многочисленному прямому потомству определенный нравственный урок, проще говоря – научить их жить. Ведь текст «Записок» не предназначался для публикации. Его следовало читать исключительно в семейном кругу, но, к счастью для всех нас, этот завет Болотова оказался нарушен.