– Политика, политика… Соразмеряйте, но не увлекайтесь, не забывайте опасности, – не унимался капитан. – Над головой кулак висит, а у вас декорация с надписью «мирное строительство».
– Не следует преувеличивать опасности.
Вошел Модест Владимирович. Хозяин был изящным и приятным на вид человеком. Его округлое лицо с широким лбом оживляли большие светло-карие глаза.
– Здравствуйте, хозяин. Без вас скучновато, – поднявшись из-за стола, сказал Лыков.
– Извините, сегодня я неожиданно задержался в банке.
Почти вслед за Модестом Владимировичем вошли мать и дочь Ласточкины. Таня Ласточкина удивленными глазами рассматривала гостей.
Лыков, наклонившись к своему соседу поручику, шепнул:
– Вот вам, поручик, и первая ласточка.
– Хорошенькая, но непролазная дура. Я знаком с нею. Палец о палец не хочет ударить, а читает только приложение к журналу «Родина».
Таня ушла в комнату Вали. Капитан все еще продолжал спорить с полковником. Поручик подошел к ним.
Инов знал о беспокойном капитане, суждения которого метко попадали в цель. Его недолюбливали.
«Скорей бы Валюта пришла да сыграла бы», – подумал хозяин.
Серафима Прокопьевна вернулась в гостиную в сопровождении Тани и Вали.
– Господа, прошу по стакану чая.
Из-за портьеры появился слуга-китаец в мягких туфлях на высоких подошвах, а за ним – бой с блюдом, наполненным печеньем и сладостями. На слугу и мальчика, одетых в шелковые национальные костюмы, никто из гостей не обратил внимания. Все смотрели на Валю. Ее крупное, продолговатое лицо было строгим. Она улыбалась глазами и этого было достаточно: гости видели перед собой красивую и спокойную девушку. Валя возмужала. Тонкие морщинки легли на ее лоб у переносья. Гости с низким поклоном жали руку девушке. Последним поздоровался капитан. Задержав ее руку, он попросил:
– Валентина Модестовна, сыграйте для нас что-нибудь. В этом городе мы так редко слышали хорошую музыку.
Валя вспыхнула. Слова капитана показались ей первым приемом ухаживания. Не отнимая руки, она ответила:
Что вы? Я же только учусь.
– Очень прошу. Музыка утешает, а я так соскучился по семье. У меня маленькая, востроглазенькая дочка…
– А-а-а, – ласково протянула Валя и пожала руку капитану. – Мы с вами вместе выберем, что сыграть.
Девушка взяла у боя поднос со сладостями – он ждал ее у портьеры – и обошла всех гостей.
Капитан стоял у окна.
– Я хотел бы послушать Чайковского, – сказал он, когда к нему подошла Валя.
– Сыграю, Николай Степанович, но позднее. Мы не знаем гостей… Что вы скажете против «Бури на Волге?»
Николай Степанович одобрительно закивал головой и подумал: «Какая умница, точь-в-точь, как моя Наташа».
Музыкальная пьеса была прослушана в полной тишине, и когда Валя кончила, к пианино подошел Лыков.
– Божественно! Русские мотивы, наши волжские…
Как ваше здоровье, Валентина Модестовна?
Капитан поморщился и отошел в сторону.
Валя взглянула на Лыкова и улыбнулась.
«Дрова и тавровые балки хорошо изучил, а к людям подхода не освоил», – подумала она.
– Сыграйте еще что-нибудь, – выкрикнул поручик. – Вальс Штрауса.
Пока Валя играла, подошли еще гости: директор банка и доверенный местной крупной торговой фирмы «Чурин и К°» с женами. Модест Владимирович объявил, что сейчас начнутся танцы, и сам сел за пианино. Вечер проходил оживленно. Валя танцевала с Лыковым, поручиком и капитаном, но беседовала исключительно с Николаем Степановичем. Она расспрашивала его о семье, о службе, о крае.
– Мало знаю о Китае и меньше того – о японцах… Краснею от стыда…
В конце ужина мужчины все чаще и чаще стали прикладываться к рюмочке. Лыков раскраснелся и оживился. Поручик мурлыкал напев из «Веселой вдовы». Капитан пил коньяк, но сдержанно. Он остановил поручика, который было направился в гостиную.
– Выпьем… Я откопал мартелевский коньяк высшей марки… Занятная штука с лимоном… Девочки пусть сыграют. Отсюда даже лучше слушать.
Валя играла попурри из русских песен.
– Вот она, Русь святая! – воскликнул Лыков. – Выпьем за великий русский народ, господа! Что вы там наливаете, капитан? За русский народ – и коньяк? Нет, надо по стакану беленькой!
– Согласен, – сказал капитан. – Русской водки так русской водки…
Все выпили и стали закусывать, а капитан стоял с вытянутой рукой.
– Что же, вы, Николай Степанович? – спросил поручик. Все обернулись в сторону капитана.
– И я выпью. Но дозвольте мне, дорогой Лыков, сказать вам, как русскому человеку и купцу, несколько слов… – Капитан с протянутой рукой, в которой держал стакан, подошел к Лыкову:
– Прогоните японку, которая живет с вами.
– Позвольте. Это – мое частное дело.
– Нет! Это сугубо государственное дело! – выкрикнул Николай Степанович. – В вашем доме не прекрасная мадам для вашего удовольствия, а японский агент.
Лыков густо покраснел.
– Не может этого быть! Она приняла русскую веру.
– Знаю. В Японии на русские деньги содержится фабрика японских шпионов. Она прозывается русской православной миссией.
Поручик попытался одернуть капитана.
– Вы забываетесь, поручик! Я понимаю, что говорю. Со знанием русского языка да с молитовкой куда лучше одурачивать… Нет, это безобразие! – снова выкрикнул капитан, отвечая на недоуменные взгляды гостей. – Своими денежками мы оплачиваем шпионов, у своей груди их пригреваем… Прачки, парикмахеры, бои, портные… Вся эта орава в сотни глаз смотрит, что мы здесь делаем и сколько нас на Квантуне. Попробуй скройся от них и сохрани государственную тайну. Все они – веревочная петля, в которой мы стоим обеими ногами. Придет время, они дернут за ее конец, и мы брякнемся… Во весь рост брякнемся.
Лыков опустил голову. Большинство гостей задумалось, а поставщик леса проговорил:
– Надо налить еще по рюмочке и промыть глаза… Прачек и содержанок испугались. Эка, подумаешь, страсть!
– Вы прохвост! – взвизгнул капитан. – Выходите во двор, я вас выдеру за уши. А то здесь, знаете, при дамах неудобно.
– Что? Что? – захлопал глазами поставщик леса.
– Пойдемте на свежий воздух, – испуганно сказал директор банка и вывел толстяка на крыльцо.
– Я извиняюсь, господа. Но прошу хорошенько вдуматься в мои слова. Не сегодня, так завтра— война, а мы обвешаны услужливыми японцами… Боже мой, когда же все поймут эту опасность!
Голос капитан задрожал. Протерев очки и сделав общий поклон, он ушел.
– Какой невозможный человек! – воскликнули гости.
– Вы не знаете Николая Степановича Резанова, – сказал полковник. – В его словах много правды. Япония растет. Авторитетные военные специалисты не отрицают серьезной опасности. Мой коллега, инженерный полковник Величко, который был командирован сюда для составления проекта крепости, в отчете за 1899 год писал: «Чем более порт Дальний будет развиваться в коммерческом отношении и шире снабжаться всеми портовыми средствами – доками, пристанями, углем и проч., тем более он будет годен к услугам противника… И если противник овладеет портом Дальний и придется встретить его сосредоточение в Артуре, то железная дорога, – соединяющая Дальний с Порт-Артуром, принесет ему огромную пользу и дозволит сосредоточить под крепостью значительные осадные средства». Несомненно, торговый порт следовало бы – построить в бухте Голубиной и прилегающих к ней заливчиках. Существовал проект – соединить каналом западный бассейн Артура с Голубиной бухтой. Тогда, несомненно, получилось бы очень устойчиво.
Шум в столовой заставил насторожиться Валю. Она сидела за пианино и ждала капитана, которому обещала – сыграть одну из его любимых музыкальных пьес.
Подошел, покачиваясь, поручик.
– Никак не ожидал, – рассмеялся он. – У Лыкова японка-шпионка живет. – Поручик, узнав об ухаживании Лыкова за Валей, был оскорблен. – Купеческая распущенность! Разгильдяйство! Лыковщина!..
Валя встала и, обернувшись, строго посмотрела на поручика.
– Где Николай Степанович? Ушел домой? А вы, Игорь Сергеевич, хорошо знаете Лыкова? Я не склонна хвалить его, и все же, прошу вас, не теряйте к себе уважения…
Поручик моментально отрезвел и, схватившись за голову, выбежал из гостиной.
– Какая бестактность! Тихон так бы не поступил, – прошептала Валя.
2
Как только Лыков ушел в гости, Саша-сан уселась за письменный стол и принялась старательно выписывать цифры из железнодорожных накладных и пароходных коносаментов.
«Брусья лиственничные —1200 штук, брусья сосновые— 20 000 штук, балки тавровые – 6000 штук, цемент—1500 бочонков».
– Подобные записи Саша-сан делала спокойно и свободно даже в присутствии Лыкова.
После скандала у Иновых Лыков раньше всех ушел домой. Ему стало грустно и досадно. Над выводами капитана он внутренне смеялся, но сомнение закралось.
Саша-сан встретила хозяина с радостной улыбкой и хотела пройти с ним в спальню.
– . Подожди, голубушка. Мне нужно одно письмо прочитать. Оно лежит на письменном столе.
Они вошли в кабинет. Увидев исписанным длинный лист тонкой японской бумаги, Лыков рассмеялся:
– Опять письмо папе и маме? Ты научи меня писать по-японски. Красиво у вас закорючки выходят.
Лыков положил ладонь на письмо и пригляделся к нему.
«Цифры. Зачем в письме цифры?» – подумал он, и кровь ударила в его лицо. Навалившись на стол всей грудью, как бы ища нужную ему бумагу, он просмотрел итоги накладных и коносаментов. В письме были те же цифры.
– Не могу найти. Разве в сейф положил? Ты кончила писать? Кончай. Спать пойдем. Иди готовь постель, а я запру бумаги. Ты у меня, голубушка, замучилась с переводами коносаментов. А я все гуляю. Шабаш! По-серьезному возьмемся за русское дело.
Японка поцеловала Лыкова и направилась в спальню, а он сгреб со стола всю переписку.
«Постой! У меня же есть другой ключ от несгораемого шкафа. Вероятно, сюда не подходит», – думал Лыков, запирая сейф. Он достал ключик из кошелька. – Очень похожи друг на друга. Не подходит. Прекрасно… Забавно будет, если воры похитят ключи…»
Саша-сан лежала в постели с закрытыми глазами. Лыкову не давали спать нахлынувшие думы. Прав или неправ капитан? Раскинув руки, Лыков притворно захрапел. Прошло десять – двенадцать томительных минут. Саша-сан спустила ноги с постели и просунула руку под подушку за ключами. Поднявшись, она стала во весь рост и, наливая в стакан холодную воду, прислушивалась к храпу Лыкова, потом отошла от кровати и бесшумно придвинулась к двери.
Очутившись у сейфа, она привычным жестом взяла ключ и сунула его в скважину. Не входит. Перевернула. Опять не входит. Лоб Саши-сан покрылся холодной испариной.
«Какие-то новые ключи? Почему я о них ничего не знаю?» – подумала она и вернулась в спальню. Лыков по-прежнему всхрапывал.
«Лихоманка затрясла. Волнуешься? Ключ-то не подошел? Значит, дело серьезное. Ловко же я придумал! Папа и мама не получат очередного письма». Лыков не удержался и засмеялся.
– Что с тобой? – вскрикнула японка и откинула одеяло.
– Веселый сон я видел. Спи. Завтра расскажу.
Треволнения ночи утомили Сашу-сан и перед рассветом, убаюканная легким храпом хозяина, она крепко уснула. Лыков всю ночь разыгрывал спящего. Это было нетрудно – досада на себя взвинтила ему нервы.
В восемь с половиной часов он встал и, выбрав вчерашнюю перепуску из сейфа, отправился в банк.
– Там, наверное, переводчики есть. Проверю, а завтра приму меры. Скандал!..
Вернувшись к обеду, он не нашел японки. Вскоре выяснилось, что она скрылась вместе с Вишней-сан.
3
И вторую ночь Лыков волновался, но уже один. Он не жалел о японке, но душила злоба: как так? Его, русского купца, и вдруг провели японцы! Одурачили бабой! Тысячу раз прав капитан…
На следующее утро Лыков уехал в Артур, поручив надежному лицу следить на пристани за отъезжающими японками.
Порт-Артур жил жизнью большого портового города, и Дальний против него казался заброшенной выставкой, сыгравшей свою роль и подлежащей слому. Планы наместника Алексеева были противоположны планам графа Витте. Наместник не уделял внимания Дальнему, а старался возводить больше коммерческих построек в самом Порт-Артуре. Сорок миллионов, потраченных на коммерческий порт, повисли в воздухе еще задолго до объявления войны. Совсем по-другому выглядел бы Порт-Артур, если бы эти миллионы были затрачены на него.
Как только Лыков прибыл в Порт-Артур, его ошеломили всевозможные слухи. Токио по-прежнему отстаивает требования, предъявленные Петербургу, и всячески запугивает наше правительство; в свою очередь, в Петербурге нелюбезно разговаривают с японским послом. Японцы, проживающие в Артуре, ликвидируют свои дела и выезжают. Лыков убедился в этом лично: японская парикмахерская «главного начальника Квантунской области» (так было написано на вывеске) оказалась закрытой. Лыков весь день проходил небритым и часто мысленно восклицал: