Об этой любви никто не должен знать. Инесса Арманд и Владимир Ленин - Армени Ританна

Ританна Армени

Об этой любви никто не должен знать

Copyright © 2015 Adriano Salani Editore s.u.r.l., Milano

Gruppo editoriale Mauri Spagnol © ООО «Издательство К. Тублина», 2017

© ООО «Издательство К. Тублина», макет, 2017

© А. Веселов, оформление, 2017

Слезы Ленина

9 октября 1920 года, восемь часов утра. Осенью московские ночи длинные, и на улицы еще не проник дневной свет. По перрону Казанского вокзала нервно ходит человек, изредка поднимая глаза и оглядываясь по сторонам. И снова опускает взгляд, и снова ходит вдоль перрона. Невдалеке стоит кучка людей, они то и дело бросают на него озабоченные взгляды; глаза их суровы, руки судорожно сжимают воротники пальто. Медленно подходит поезд: кажется, что и он не решается нарушить тишину, царящую на перроне. Человек и его товарищи, стоящие поодаль, знают, что поезд прибыл с Кавказа и что путешествие до Москвы длилось восемь дней. Но никто из них не торопится встречать пассажира, приехавшего этим поездом.

По вагону, обтянутому черной и красной тканью, несут гроб с телом женщины. Ее зовут Инесса. Инесса Арманд. Именно ее ждет тот человек и несколько его товарищей.

Быстро выстраивается траурная процессия. Гроб ставят на черный катафалк, усыпанный цветами: он переезжает Каланчевскую площадь, въезжает на Мясницкую и направляется к бело-зеленому дворцу, до революции бывшему Благородным собранием, а ныне – Дому профсоюзов. Путь не близок, человеку с перрона предлагают сесть в автомобиль. Он отрицательно качает головой: он пойдет рядом с гробом. Его сразу не узнать: лицо скрыто за поднятым воротником, на голове кепка, а глаза полны страдания. Между тем на московских улицах начинают появляться люди, мужчины и женщины; это рабочий день, и вот уже кто-то, всмотревшись в него внимательнее, восклицает: «Это Ленин!» Кто-то останавливается, кто-то присоединяется к процессии. Того человека, что нетвердой поступью идет возле гроба, зовут Владимир Ильич Ульянов, это вождь большевиков, глава СССР.

В медиатеке RAI[1] сохранился короткий, но впечатляющий ролик, снятый во время этих похорон. Это несколько плохо смонтированных кадров, какие-то расплывчатые картинки, но на них видна глубочайшая боль Ленина, его смятение. Он как будто не замечает устремленных на него взглядов. Но вот кадр меняется, и перед нами образец советской иконографии: вождь на сцене с поднятой рукой, он обращается к народу с речью; а вот суровый государственный деятель сидит за письменным столом в Кремле, – эти два образа, сменяя друг друга, торопливо закрывают от нас того человека с потерянным лицом, со слезами на глазах. Ленин встречает гроб и идет рядом с катафалком, смотрит на него, касается рукой, иногда как будто пытается к нему прижаться. Вот они уже у Кремля: он подходит к тем, кто опускает гроб в землю, и помогает им. Рядом с Лениным стоят дети Инессы: Андрей, Варвара и Инна, – он улыбается им грустной сочувствующей улыбкой.

В то утро 9 октября многие пережили боль, которую не смогли скрыть даже из чувства неловкости. Несколько лет спустя Александра Коллонтай, одна из самых известных и свободомыслящих большевичек, напишет: «Когда мы шли за гробом Инессы, Ленина было не узнать, он шел с закрытыми глазами и, казалось, вот-вот упадет». Ей вторит Анжелика Балабанова, известная представительница российского, а потом итальянского рабочего движения: «Не только лицо, весь облик Ленина выражал такую печаль, что никто не осмеливался даже кивнуть ему. Было ясно, что он хотел побыть наедине со своим горем. Он казался меньше ростом, лицо его было прикрыто кепкой, глаза, казалось, исчезли в болезненно сдерживаемых слезах. Всякий раз, когда движение толпы напирало на нашу группу, он не оказывал никакого сопротивления толчкам, как будто был благодарен за то, что мог вплотную приблизиться к гробу».

Владимир Ильич Ульянов смотрит на гроб, утопающий в цветах, и его охватывает чувство вины. Именно он настоял на том, чтобы Инесса уехала в отпуск подальше от Москвы. Она никуда не хотела ехать, но в конце концов уступила и отправилась на Кавказ, где заразилась холерой.

Ленину очень больно, боль рождает в нем воспоминания о прошлом; они кажутся такими несущественными. Вот он, узнав, что она замерзает в московские холода и ей нечем растопить печь, посылает ей немного дров. А галоши? Ей так нужны были галоши, ведь она много километров проделывала пешком, и он обещал себе, что достанет их. Что выражал ее взгляд, когда он убеждал ее покинуть Москву и уехать лечиться на Кавказ? Покорность судьбе? Облегчение? И какой вопрос стоял в ее глазах, когда она в последний раз играла для него Бетховена? Скромная похоронная процессия подошла к Дому профсоюзов. Владимир Ильич не заметил, что Надежда Константиновна со слезами на глазах все это время шла рядом.

На следующее утро похороны Инессы, ставшие событием государственного значения, были освещены в «Известиях» и «Правде». Почтить ее память приходят простые люди, члены правительства, ее единомышленницы из Женотдела, созданного при РКП(б), – государственного отдела эмансипации женщин, председателем которого была Инесса. Всюду видны флаги и полотнища с надписями: «Вожди умирают, но их идеи живут в веках», – военный оркестр играет «Интернационал», а оркестр Большого театра исполняет музыку Шопена, Моцарта и Бетховена. Похоронная процессия отправляется от Дома профсоюзов в сторону Красной площади, где будет проходить официальное захоронение.

Ленина нигде не видно, он пришел лишь к концу официальных речей и стоит неподвижно рядом со свежевырытой могилой между Никольской и Спасской башнями Кремля: пальто расстегнуто, голова обнажена, рядом с ним по-прежнему Надежда Крупская.

Он не хотел присутствовать при торжественных речах, положенных на государственных похоронах, он знал, как они проходят; под предлогом неотложных дел он пришел к самому концу. И в самом деле, согласно однообразным и утомительным номенклатурным порядкам, перед гробом Инессы один оратор сменял другого. От имени Центрального комитета с официальной речью выступил Владимир Иванович Невский, ничего не сказавший о борьбе Инессы за освобождение женщин: ни о Женотделе, ни о ее статьях в «Работнице». Он высокопарно говорил о «бесстрашной» революционерке, высоко державшей в руках знамя коммунизма. Товарищ Полидоров восхвалял ее роль руководителя Экономического совета Москвы: Инессу буквально заставили занять эту должность, не имеющую ничего общего с ее интересами и которую она так хотела оставить. Александра Коллонтай выступила с речью, которую «Известия» на следующий день назовут «страстной». «В России нет уголка, где бы не знали ее имени и ее идей… миллионы трудящихся продолжат борьбу, которую она начала, и с нею вместе пойдут к коммунизму». Впрочем, она ничего не сказала о своих отношениях с Инессой: они были сложными, далеко не идиллическими из-за постоянных горячих политических разногласий. Она не сказала, как и из-за чего они так сильно спорили в последнее время, не рассказала (пожалуй, это могла сделать только она) об идеях и планах Инессы по вопросу, чрезвычайно важному для них обеих: эмансипации и свободы женщин в новом социалистическом государстве и об их отношениях с партией.

В конце, согласно номенклатурным правилам, слово взяли «простые» женщины. Они сказали, что благодаря Арманд они примкнули к революционному движению, стали свободомыслящими, нашли свое место в обществе и политике. Однако никто не упомянул о жизни этой свободной женщины, шедшей наперекор обществу, о том, как она поменяла жизнь московской аристократки на служение революции. Никто не вспомнил, как она, будучи женой богатого текстильного промышленника, открыла школу для крестьянских девочек в Ельдигино[2]. Никто не говорил о ее деятельности в царское время: о ее работе в московском Обществе защиты проституток, о ее ссылке, о тюрьме, о ее самозабвенном труде в Обществе русских эмигрантов в Париже. Ее хоронили в образе верного борца за большевистское дело. Холодная литургия, никаких проявлений чувств: на таких похоронах допустимы лишь знамена и ритуалы Советского государства.

По решению Ленина Инессу похоронили перед Кремлевской стеной: она стала единственной иностранкой, удостоившейся такой чести, как и американец Джон Рид, автор знаменитого репортажа «Десять дней, которые потрясли мир», умерший за несколько дней до нее. На ее могиле – простая надпись: «Товарищу Инессе от В. И. Ленина» – и букет белых лилий: последний горестный дар кремлевского вождя.

«У Ленина не было детей, – рассказывает в биографии вождя революции историк Луис Фишер, – и после смерти Инессы Арманд он не любил уже никого, даже себя самого».

«С нею… – с горечью заметил кто-то, уходя с Красной площади, – умерла революция».

В парижском кафе

В первые годы двадцатого века Париж быстро разрастался. До посетителей кафе «Де Манилер» доносились отдаленные звуки работ, сопровождавшие строительство станции метро «Порт д’Орлеан». Это кафе, большое, шумное, душное и всегда многолюдное, стало любимым местом встреч русских политэмигрантов. Здесь они говорили о ситуации на родине и обменивались последними новостями.

Осенним вечером 1909 года, типичным для Парижа – дождливым, сумрачным и в то же время наполненным жизнью, – в это кафе вошла женщина и села в небольшом зале, который владелец в обмен на скромное вознаграждение уступал русским для их собраний. С нею вместе пришла ее подруга, хорошо знавшая как само кафе, так и его посетителей. А вот Инесса пришла сюда впервые.

Войдя в зал, она увидела ходящего взад-вперед человека, он что-то взволнованно рассказывал собравшимся. Он останавливался, сцепив руки, стоял, наклонив голову, и некоторое время молчал, потом оглядывал публику и продолжал говорить. Он говорил об образовании Центра эмиграции, о трудном положении русской социал-демократической партии, теряющей своих членов и сторонников, о том, что она была вынуждена принять соглашение большевиков с «ликвидаторами» – меньшевиками. Посетители зала внимательно слушали его, боясь проронить хоть слово; Инесса знала, кто этот человек, хотя никогда его прежде не видела.

Совсем недавно, будучи в Швейцарии, она прочитала его труд «Развитие капитализма в России», и он оказал на Инессу такое впечатление, что она решила бороться за дело большевиков. В этот вечер в кафе «Де Манилер» она наконец увидела того, кто сумел увлечь ее своими идеями. Это Владимир Ильич Ульянов, Ленин; ему сорок лет, и, как утверждают все русские, с которыми она встречалась, он живет одной-единственной страстью: революцией. Он одержим ею, на нее направлены все его силы. Инесса отмечает, что в его внешности нет ничего особенного, он не очень следит за одеждой, брюки длинноваты, на голове – лысина, лишь вокруг венчик рыжих волос. Но проницательные глаза его, с монгольским разрезом, недоверчиво сверлят собеседника. Он похож на русского крестьянина. Далеко ему до романтического образа революционера. Он даже не симпатичный. Неулыбчивый, он не стремится добиться одобрения собеседника. Кажется, его занимают только его собственные мысли. Но зато как он говорит! Заслушаешься!

Ленин тоже наблюдает за незнакомкой. Впрочем, ее нельзя не заметить: Инесса сильно отличается от обычных посетителей кафе «Де Манилер». Высокая, с точеной фигурой, из-под модной шляпки выбиваются мягкие каштановые волосы, большие серо-зеленые глаза. Одета она хоть и строго, но с парижской элегантностью.

В конце собрания кто-то представляет их друг другу, и они сразу же понимают, что им есть о чем поговорить: о перспективах революции на их далекой родине, о приходящих оттуда новостях, о политической ситуации в Европе, о будущем социал-демократического движения. И еще о книгах. Оказывается, они оба любят Чернышевского, автора романа «Что делать?». Несколько лет назад Ленин так же назвал одну из своих важных работ.

Слегка коснулись и личной жизни. Еще до того, как Ленину представили Инессу, ему шепнули кое-что о ней. И вот наконец Инесса вежливо прощается и выходит из кафе. Ленину кажется, что беседа как-то резко прервалась, но возможно, думает он, она торопится на какую-то другую встречу. Он тоже вежливо прощается и возвращается домой в маленькую квартирку на улице Боньер, где его ждет жена. Надя, заботливая подруга, вот уже долгие годы поддерживает его, ухаживает за ним, выслушивает. Она всегда рядом: когда его мучают дикие головные боли или не дают уснуть кошмары. Быстро приближаясь к своему дому, Ленин понимает, что и следующая ночь будет такой же мучительной. Лучше сразу начать работать: ему надо написать много писем. Он уверен: Надя будет протестовать, она скажет, что большую часть этих писем завтра утром может напечатать она, а ему надо отдохнуть. «Отдохнуть», – она без конца повторяет ему это слово.

На следующий вечер Инесса не приходит в кафе «Де Манилер». Ему говорят, что она уехала – возможно, к детям, которые живут где-то в Европе. Владимир Ильич с любопытством задает целый ряд вопросов: ему хочется узнать о ней больше. Дело это нетрудное. Русским политэмигрантам, собирающимся здесь, в кафе «Де Манилер», нравится судачить, тем более что недалеко, в нескольких метрах от кафе, находится редакция газеты «Социал-демократ», где обо всех все знают. Ленин удивляется, узнав возраст Инессы: ей тридцать пять лет – ему она показалась моложе, – она вышла замуж в 1893 году, в Пушкино, в возрасте девятнадцати лет. Фамилия ее – Стефан, а настоящее имя – не Инесса, а Елизавета. Еще он узнает, что она – незаконнорожденная дочь певца Теодора Стефана и актрисы Натали Вильд. Инесса родилась в Париже, потом жила в России. По поводу ее переезда существовало две версии: первая – так сказать, пролетарская, вторая – буржуазная. Согласно первой, Инесса была вынуждена уехать из Парижа в

Москву после смерти отца: у матери на руках было еще две дочери, и она не могла ее содержать. В Москве у нее была тетушка, учительница, которая забрала ее с собой в семью Арманд, в которой с маленькой парижанкой обращались как обычно обращаются с выходцами из состоятельной и благородной семьи. Согласно этой версии, Инесса была бедной сиротой, воспитанной пролетарской тетушкой, но благодаря щедрости Армандов получила прекрасное образование. Была и другая версия, согласно которой Инесса происходила из аристократической семьи, не такой богатой, как Арманды, принадлежащей к кругу русских французского происхождения, представлявшему в Москве девятнадцатого века особый анклав. Бабушка была вдовой профессора, и благодаря ей, тете и многочисленным учителям малышка получила прекрасное образование. Инесса говорила на четырех языках, прекрасно играла на фортепьяно и много читала.

Русские политэмигранты рассказывали много, часто противореча друг другу; каждый из них полагал, что именно он знает всю правду о женщине, приходившей сюда прошлым вечером. Владимир Ильич слушает их, но мысли его далеко от этого зала, от этого кафе. Встретятся ли они еще?

Девочка едет в Москву

Инесса родилась в Париже на улице Шапель, в квартале Монмартр, 8 марта 1874 года, через три года после Коммуны. Детство ее трудно назвать безмятежным и благополучным: она была незаконнорожденной дочерью певца Теодора Стефана и актрисы Натали Вильд, которая до отъезда в Европу, где она встретила молодого певца, жила с семьей в России. Натали и Теодор, узаконившие свой союз вскоре после рождения Инессы, брали с собой девочку на все спектакли и возили в турне по разным городам, и с самых первых месяцев жизни она оказалась в богемной атмосфере, свободной и беспорядочной, хотя не всегда беззаботной и веселой.

Семейный образ жизни полностью меняется, когда в возрасте пяти лет малышка покидает мать, отца и сестер: вместе с тетушкой и бабушкой по материнской линии она уезжает из Парижа в Москву. Возможно, причиной разлуки является практический расчет: Инессу увезли, чтобы облегчить семейную ситуацию, поскольку к тому моменту родились еще две дочки, а финансовое положение было шатким, да и отношения между супругами ухудшились. Натали, не слишком полагавшаяся на мужа и вынужденная кое-как латать прорехи в семейном бюджете, предпочла вверить маленькую Инессу тете Софи и бабушке, поскольку была уверена, что они сумеют дать ей лучшее воспитание, чем не имевшая ни гроша актерская чета. «Отец ужасно из-за этого страдал, – рассказывает биограф Инессы Жорж Бардавиль, – она никогда его не забывала и даже спустя десятилетия после разлуки всегда держала у себя на столе его портрет».