Какими бы сомнительными ни были политические перспективы России, ее военное положение в 1916 году несколько улучшилось. Поскольку Германия была занята Западным фронтом, а Австрию тревожила итальянская армия, на Восточном фронте царило относительное спокойствие. Увеличение количества боеприпасов, финансовая помощь союзников и подъем военного производства на отечественных заводах помогли преодолеть хронические недостатки, которые досаждали российской армии. В июне было предпринято наступление на Австрию под командованием талантливого генерала Алексея Брусилова. В начале кампании были достигнуты некоторые впечатляющие успехи, и в течение лета русские войска постоянно продвигались вперед. Но эти успехи были достигнуты только благодаря огромным человеческим жертвам, и вскоре обозначился резкий спад боевого духа армии, когда количество дезертиров достигло ужасающих цифр – к ноябрю оно составляло уже миллион солдат. В австрийской армии дезертирство также достигло внушительных размеров, и наступление русских удалось остановить лишь благодаря поддержке германских войсковых соединений. К осени русские были уже остановлены по всему фронту, а на некоторых участках их даже потеснили назад. И хотя русская армия разочаровала Францию, не сумев произвести наступление против Германии всем фронтом, – что почти наверняка привело бы к катастрофе, – ее действия спасли от уничтожения и сохранили для союзников итальянскую армию. Этот результат казался таким обнадеживающим, что собравшиеся на встречу в ноябре 1916 года военные стратеги союзников оптимистично призывали Россию произвести весной полномасштабное наступление, одновременно с планирующимся нападением франко-британских войск на Западном фронте.
Возрождение престижа России в 1916 году было очень важным, поскольку ее скромные успехи на полях сражений скрывали растущие политические трудности. Обмен миссиями доброй воли в течение года также помогал замаскировать серьезное положение дел. В феврале делегация из шести русских журналистов объехала Англию и Францию. В обеих странах им был оказан теплый прием, сопровождающийся речами, банкетами и осмотром войск. Предложенная в обмен идея визита английских журналистов наконец преодолела возражения со стороны российского правительства и была одобрена, но затем британский посол в России посоветовал отменить визит по политическим соображениям. Если бы об этом инциденте стало известно, он мог бы свести на нет результаты визита русских и укрепить доверие к начавшим циркулировать в странах-союзницах смутным слухам о внутренней обстановке в России.
В мае последовал еще один визит русских в Англию, но более официальный по характеру, поскольку в приглашение были включены десять членов Думы и десять членов Императорского совета. Члены Думы с готовностью приняли приглашение, но из консервативного Совета только семь особ согласились на эту поездку. Сначала эта группа посетила Англию и Шотландию, где в их честь были даны множество приемов с демонстрацией преувеличенно дружеских чувств. Они получили официальное приглашение на банкет, который устраивал премьер-министр Герберт Асквит. На речь Асквита было поручено ответить барону Роману Розену, бывшему послу в Соединенных Штатах и старшему члену Императорского совета, что вызвало недовольство нескольких членов делегации. Розен был настолько оскорблен этим инцидентом, во время которого ему пришлось выслушать оскорбительные замечания относительно его немецкого имени и происхождения, что отказался продолжить с делегацией дальнейшую поездку и проследовать на континент.
Во Франции делегаты имели возможность посетить участок фронта и получили отличные впечатления от военных усилий Франции. Кроме того, они осмотрели контингент российских войск, находившихся на учениях в Майи и представляющих собой авангард из двух бригад, которые позже сражались на Западном фронте. Воспользовавшись случаем, семь членов Думы подвергли критике Мориса Палеолога как слабого представителя Франции в России. Несомненно, это было результатом широко известной любви посла к придворной жизни, которую он предпочитал общению с более плебейскими кругами Думы. Из-за отсутствия хорошей замены Палеологу было решено оставить его на посту; позже он не был отозван из-за происшедшей в России революции. Посетив военные заводы и передний край фронта в Италии, делегация вернулась в Россию с блестящими отчетами о том, что удалось увидеть в странах союзников.
На обратном пути произошел инцидент, совершенно не относящийся к деятельности делегации и приобретший весьма дурной привкус. В Стокгольме Александр Протопопов, вице-председатель Думы, встретился с известным германским финансистом и получил от него предложение заключить мир между Россией и Германией. Это был не первый и не последний пример утечки информации, касающейся переговоров о сепаратном мире, в которых была замешана Россия. Весной 1915 года бывшая наперсница императрицы Мария Васильчикова, которая была интернирована в Австрию еще в начале войны, написала первую серию писем царю, целью которых было заложить основы для мирных переговоров. Перед этим с ней общались персоны, близкие к придворным кругам Берлина и Вены, а затем у нее состоялась беседа с министром иностранных дел Германии. Несмотря на отсутствие ответа из России, в том же году ей разрешили приехать в Петроград, где она даже удостоилась приема царя; но чтобы погасить открытый скандал, вызванный ее амбициозными, хотя и любительскими попытками в дипломатии, она укрылась в имении своей сестры под Черниговом. Одновременно с деятельностью Васильчиковой предпринимались еще некоторые шаги в этом направлении, среди которых особенно примечательными были безуспешная попытка брата императрицы, великого князя Гессе, который пытался уговорить царя послать своего эмиссара в Стокгольм, и столь же неудачная попытка личного представителя датского короля вовлечь русское правительство в переговоры о мире. Не увенчавшиеся успехом попытки «зондирования почвы для мира» – среди прочего – наконец убедили Центральные государства, что Россию невозможно изолировать от ее союзников. Но легко понять озабоченность Британии и Франции, время от времени сталкивающихся с зачастую подтасованными сведениями о закулисных переговорах о мире, тем более что по времени они совпадали с еще более искаженными россказнями о предательстве и политическом хаосе в высших эшелонах власти, которые провоцируются кликой Распутина.
Отчасти с целью положить конец неуверенности относительно серьезного отношения к участию России в войне великий военный герой Британии лорд Герберт Китченер, занимавший в это время пост военного министра, отправился с секретной миссией в Петроград. Еще в мае 1916 года Китченер сообщил российскому послу о своем желании посетить Россию, если ему направят официальное приглашение. Царь с готовностью пригласил его произвести тщательное изучение военного положения России и просил свободно поделиться своими рекомендациями по его улучшению. 5 июня Китченер с группой сопровождающих лиц отплыл в Архангельск, но в тот же вечер недалеко от шведского берега его корабль подорвался на мине и через десять минут затонул. Удалось спастись лишь нескольким членам его делегации. Смерть Китченера потрясла британцев, а его авторитет был столь высоким, что позднее многие полагали: если бы он смог убедить царя провести некоторые необходимые реформы, то в 1917 году можно было бы предотвратить революцию и выиграть войну. Но это убеждение скорее было основано на преклонении перед героем войны и наивном представлении о причинах развития исторических событий, чем на понимании российской действительности. О том сопротивлении, которое он мог встретить, можно судить по замечанию Распутина, переданному императрицей своему царственному супругу: «Для нас хорошо, что Китченер погиб, потому что иначе он мог был навредить России». Было предложено послать вместо Китченера генерала сэра Уильяма Робертсона, начальника штаба, но он сослался на долг, который призывал его оставаться в Британии.
В заключение серии обменных визитов весной 1916 года в Россию прибыла французская миссия, в то время как делегация Думы навещала западных союзников. Цель этой миссии была такой же, как миссии Китченера, но, поскольку ее возглавляли не военные, а два члена кабинета министров, Рене Вивиани и Альбер Тома, она скорее имела характер миссии солидарности. Многие из высших чиновников, казалось, ожидали прибытия последнего с нескрываемым страхом. Социалист патриотических убеждений, имеющий репутацию жесткого делового человека, Альбер Тома явно оправдал их опасения. Он нашел множество поводов для критики и не замедлил ее высказать. «Россия должна быть очень богатой страной, чтобы позволить себе роскошь содержать такое правительство, как ваше, – иронически заметил Тома одному из чиновников, – потому что ваш премьер-министр – это несчастье, а военный министр – настоящая катастрофа!»
Отдавая должное пышным приемам, француз тем не менее затрачивал много сил для выполнения одной из главных целей своего визита: пополнение русскими солдатами истощенной французской армии. В декабре прошлого года этот вопрос уже поднимался делегацией во главе с Полем Думером, членом французского сената. Он просил четыреста тысяч человек, которых направляли бы партиями по сорок тысяч в месяц на протяжении десяти месяцев. Русским не нравилась идея возмещать своими солдатами потери французских вместо того, чтобы отправить на Западный фронт отдельную армейскую единицу, а подразумевающийся под этой просьбой смысл о поставках пушечного мяса вызвал их естественное возмущение. Путем затягивания переговоров они старались избежать прямого отказа и пообещали в качестве эксперимента прислать одну бригаду. В марте, когда бригада уже направлялась во Францию, этот вопрос был заново поднят через русского посла в Париже. Тот передал просьбу французов послать четыреста тысяч солдат в греческие Салоники, где у союзников размещался плацдарм, чтобы возместить потери среди французских колониальных войск, а затем еще двести тысяч – в Румынию для наступления на Болгарию. Но им была предложена только одна бригада для Салоник; понятно, французов это не могло удовлетворить. Вивиани и Тома было дано незавидное задание убедить российских генералов изменить свое решение. На совещании, где присутствовал сам царь и его военные советники, Вивиани изложил просьбу прислать огромное количество войск, первоначально запрошенных Думером. В конце концов Николай согласился послать пять бригад (пятьдесят тысяч солдат) во Францию за период от 15 августа до 15 декабря, в дополнение к первой, которая отправилась в марте, и ко второй, которая должна была отправиться в Салоники 15 июня. И хотя эти цифры были далеки от тех, которые запрашивались, можно было считать, что французская миссия справилась с поручением. И 17 мая оба министра покинули страну через Архангельск. В конце августа бригада, предназначенная для отправки в Салоники и находившаяся тогда в Марселе, подняла мятеж; солдаты убили командира в чине полковника и ранили нескольких офицеров. Для подавления мятежа были вызваны французские войска, и около двадцати мятежников были казнены. Палеологу напомнили о предостережении Сергея Сазонова, министра иностранных дел, который сказал: «Когда российский солдат находится за пределами родины, он бесполезен; он сразу рассыпается». Этот инцидент оказался дурным предзнаменованием для судьбы оставшихся на французской земле русских военных соединений.
Обмен миссиями в 1916 году не смог изменить самоубийственную политику династии, где, выражаясь на принятом в то время языке, по-прежнему правили «темные силы». В июле Сазонов вынужден был сложить с себя полномочия, и его портфель был передан Штюрмеру, который сохранил за собой и пост премьер-министра. Возражения со стороны британского и французского послов были оставлены царем без внимания. Неудовлетворенность масс постепенно возрастала, и в придворных кругах можно было слышать о дворцовом перевороте – сначала разговоры велись тихо, но со временем об этом заговорили все громче и настойчивее. Недостаток продуктов в городах стал привычным явлением, и к октябрю стоимость жизни в них подскочила в триста раз по сравнению с предыдущим периодом. На заводах, фабриках и среди тыловых солдат стала распространяться пораженческая пропаганда. Стачка петроградских рабочих, которая произошла 29 октября, достигла такого размаха, что для ее подавления была вызвана полиция и два гарнизонных полка. Войска отказались стрелять в забастовщиков и повернули винтовки против полиции. В конце концов четыре полка казаков загнали мятежников в казармы. Если верить Палеологу, наказание было жестоким: 9 ноября были расстреляны сто пятьдесят солдат, и как только об этом стало известно в рабочих районах, стачки возобновились.
14 ноября вновь была созвана Дума, которая создала платформу для критики правительства. Обычно объектом нападения служили министры, но не сама династия, поскольку даже «прогрессивный» блок не имел ни малейшего желания во время войны усиливать революционные настроения. Однако во время сессии лидер кадетов Милюков прозрачно намекнул на поведение императрицы в речи, в основном посвященной бесчестным поступкам Штюрмера, из которой знаменитая фраза «что это – глупость или предательство?» приобрела широкое хождение как приговор, как призыв к свержению существующего режима. 2 декабря с такой же смелой речью выступил Владимир Пуришкевич, преданный монархист, открыто назвавший источником проблем Распутина. Дума приветствовала его выразительное нападение громом аплодисментов и, желая продемонстрировать свой патриотический энтузиазм, устроила новую овацию послам союзнических держав. Американский посол Дэвид Р. Фрэнсис, тоже находившийся в дипломатической ложе и не понимавший русского, позабавил своих коллег, раскланиваясь налево и направо перед обращенными к ложе лицами думцев, решив, что эта овация в честь Соединенных Штатов. Бедный Фрэнсис был крайне смущен, когда британский посол с самым бесстрастным видом сказал, что немедленно информирует министерство иностранных дел его страны, что Америка присоединилась к союзникам.
Пуришкевич не замедлил подтвердить свои слова делом. С помощью трех заговорщиков, из которых самым важным являлся князь Феликс Юсупов, выдающаяся фигура в придворных кругах, он начал составлять план убийства Распутина. Деяние было осуществлено на рассвете 30 декабря, причем весьма неуклюже и с огромными трудностями, ибо для уничтожения выносливого фаворита двора пришлось использовать и яд, и пули, и удары по голове, и утопление. За исключением узкого кружка камарильи императрицы, вся страна с радостью встретила известие о его смерти. Особенно высшие классы общества, в которых распространилось мнение, что очищенная от Распутина династия каким-то образом окрепнет и снова обретет доверие народа. Но в данном случае вряд ли можно было этого ожидать. Крестьянам и солдатам произошедшее представлялось слишком отдаленным от их насущных интересов и лишь на время привлекло их внимание. Для правящей четы убийство Распутина было ударом по их авторитету и престижу и одновременно личной утратой, вследствие чего она еще меньше склонялась к каким-либо послаблениям режима.
Царь постоянно получал предостережения, что его политика ведет страну к гибели, но они производили на него мало впечатления, если не сказать, что вообще никакого. 12 января 1917 года Бьюкенен, британский посол, испросил аудиенцию у Николая, намереваясь обрисовать серьезность положения вещей, даже если это превысит границы дипломатического этикета. Вместо того чтобы быть принятым в неформальной обстановке личного кабинета Николая, как тот обычно делал, на этот раз посол был вынужден ожидать появления царя в зале для приемов. Этот ясный признак неодобрения едва не выбил почву из-под ног Бьюкенена, но он сумел твердо держаться своего намерения и откровенно высказал царю мнение о его ошибочной политике. Он указал на некомпетентность администрации, на продовольственный кризис, на частую смену министров и на растущую опасность революции. В заключение он предупредил, что династия находится на развилке исторического пути: «У вас есть возможность выбрать одну из двух дорог. Одна приведет вас к победе и к славному миру, а вторая – к революции и к катастрофе». Николай поблагодарил его, внешне благосклонно восприняв критику; но, как всегда, когда его вынуждали признать неприятную правду, скорее он испытывал раздражение. Императрица, которая, очевидно, слышала весь разговор, находясь в соседней комнате, реагировала более откровенно, составив впечатление – и, видимо, сумев убедить в нем и царя, – что посол задумал переворот с целью возвести на трон одного из великих князей. Это странное подозрение стало основой для дальнейших утверждений защитников династии, что ответственность за революцию, которая разразилась через два месяца, целиком лежит на Бьюкенене. Министр внутренних дел порекомендовал установить слежку за британским посольством, а императрица предложила, чтобы посол был отозван. Но Николай запретил принимать столь решительные меры, не желая обнаружить свое недоверие представителю союзнической страны.