54 метра - Александр Попов 14 стр.


Сгущались сумерки, граничащие с ночной темнотой, в которой кажется, что за каждым деревом таится призрак. Казалось, что каждый шорох и шелест ветки – это чье-то неосторожное движение. Казалось, что нечто страшное и загадочное затаилось в темноте леса. И вот, представьте, что это «страшное и загадочное», чтобы никого не смущать, отошло подальше от проторенных троп, чтобы ополоснуться водой и смыть щипавшую маску со своего лица. И попало в неудобную ситуацию. Незаметно уйти? Или деликатно кашлянуть, обнаружить себя и извиниться, а после удалиться? Не знаю, почему остановился на втором варианте. Я закашлял: «Кхе-кхе». Но из-за забившихся в дыхательные пути пепла и золы, это получилось очень сухо и сипло, как стон неприкаянного духа. Каркнув, я попытался сплюнуть черную слюну из древесного угля, скрипевшего у меня на зубах, но та повисла у меня на подбородке, тягуче растягиваясь к земле. Влюбленные обернулись на страшный звук и увидели (их описание) нечто серое (пепел и зола) с черными глазницами (тер возле глаз кулаками) и с кровью, текущей изо рта (неудавшийся плевок), стоящее в темноте у самого края озера.

– А! А! А! А! – закричала моя учительница, зачем-то закрывая лицо руками.

А офицер, схватив весло, начал им размахивать с криками:

– Не подходи, сука, убью!!!

Между нами было с десяток метров, и ждать более храбрых поступков я не решился, тихонечко развернулся и ушел в темноту леса. Как снежный человек на редких кадрах любительского видео.

Начиналась буря. Резко поднявшийся ветер нагнал черные тучи и бесновался в верхушках деревьев, заставляя шептать и шипеть весь лес: Ш! Ш! Ш! Несколько раз сверкнула молния, и вместе с громом забарабанили по земле и по мне первые капли, постепенно учащаясь и становясь настоящим ливнем. Будто открытый душ, набирающий обороты дождь поливал меня, заставляя мокнуть сверху вниз, постепенно отягощая одежду водой.

В это время, не сговариваясь со мной, на камбузе, где из-за шторма выключился свет, уже шла игра в безумные прятки-страшилки. Задача игры: не только спрятаться, но и напугать «ведущего» в абсолютной темноте до максимально возможного обморочного состояния. В качестве одного из вариантов «пугалки» был применен наш черный, как венозная кровь, чай с бромом. Этот напиток особо творческие личности, каких в нашем 54-ом классе было достаточно много, набирали в рот и, выпадая из ниш, бились в конвульсиях, выплескивая его на себя или на пол. Смотрелось все это жутко и правдоподобно, будто кровь сгустками вырывалась из организма, унося из тела жизнь. Обшарпанный дизайн деревянного здания, молнии, бившие за окном с порывистым ветром, гнущим деревья и обрывающим листву, создавали неповторимые впечатления в этой игре.

Я шел на камбуз, размышляя о своем устрашающем виде, и решил напугать товарищей… В это же время еще один участник событий, ГОРОБЕЦ со специфическим чувством юмора, не разделяющий нашего, спешил на камбуз в попытке «сожрать чего-нибудь, если осталось». Его никто не предупреждал о возможных ролевых играх во Фредди Крюгера…

Я нашел во внутреннем дворике огромный топор с приваренной длинной железной ручкой и, приготовившись, ударом ноги открыл дверь… ГОРОБЕЦ, осторожно пробираясь в темноте помещения и выставив перед собой руку, тихонечко спросил: «Эй, есть кто-нибудь?» Немного осмелев, он громче повторил свой вопрос: «Есть кто?!» В ответ в темноте раздалась какая-то возня и железная кружка без ручки, загремев, выкатилась в узкую полоску еле видного света у окна и уткнулась ему в ботинок.

– Ребята, хватит прикалываться! – громко произнес он, стараясь не показывать в интонациях нарастающий страх. Потоптавшись немного у окна, ГОРОБЕЦ направился маленькими шажочками в темноту в надежде, что это все простой розыгрыш, или смена уже ушла в роту. Тихонечко крадясь, он вслушивался в окружавшие его звуки, выставив кулаки перед собой на случай нападения. Какие-то приглушенные звуки все-таки он слышал, и они напоминали ему тихий шорох одежды.

Почему же они молчат? Может, связаны, и у них во рту кляп? Воображение работало в сторону знакомых эпизодов из западных фильмов ужасов и рисовало жуткие картинки лежащих на полу товарищей, которые не могут предупредить его о таящейся опасности.

Было ли вам страшно в темноте большого загородного дома? Предположим, вам кажется, что кто-то забрался в ваш дом. Вы напряжены, адреналин гоняет сердце с удвоенной скоростью, и его шум гулким эхом отдается в ваших ушах. Но вы продолжаете идти вперед, твердя себе под нос, что это всего лишь показалось и страшно только потому, что темно. Если да, то вам понятен страх нахимовца, которому всего семнадцать.

– Мне не страшно. Мне не страшно, – твердил он себе мысленно. В свете сверкнувшей молнии по левую сторону от него мелькнуло и исчезло в непосредственной близости в темноте чье-то лицо. Напряженный, как пружина, отметив это боковым зрением, он выкинул в том направлении руку, собранную в кулак. Раздался треск и звуки сыплющегося стекла.

«Блин! Совсем забыл, что там зеркало! – подумалось ГОРОБЦУ. – Теперь вот руку порезал».

Бах! Раздался неожиданный и громкий хлопок входной двери, ударившейся о стену. На пороге возник черный силуэт крупного телосложения, держащий в левой руке топор. Еще одна молния вспышкой осветила небольшие подробности неизвестного, такие как отблеск металла топора и текущая с пришельца дождевая вода.

ГОРОБЕЦ затих и, ожидая продолжения действий, все еще надеясь на то, что это недоразумение, не стал двигаться ни в какую сторону. Гром, догнавший скорость света, раскатом разнесся по улице за спиной силуэта и заставил дрожать стекла в окнах. Неизвестный, припадая на одну ногу и подтягивая другую, неестественно и безжизненно опустив голову, начал движение в его сторону. Топорище волоклось следом по полу и глухо дребезжало, немного вибрируя на неровностях поверхности. Медленно-медленно он молча шел по центральному коридору камбуза, приближаясь к ГОРОБЦУ. Вдруг из темноты кухни, откуда раньше выкатилась кружка, вывалился на пол Крюк с вытаращенными глазами. Его тело виднелось только наполовину, низ туловища скрывал мрак. Он захрипел и забулькал, пытаясь дотянуться рукой до ГОРОБЦА. Но не успел, из его рта полилась черная «кровь», и он бессильно затих на полу с вытянутой рукой. Нечто, затаившееся в темноте, схватило его и утащило во мрак, оставляя «кровавый» след.

ГОРОБЕЦ попятился к противоположным дверям, выкрикивая: «Что ВАМ нужно?!! Чего вы хотите?!!» Но никто не ответил на его вопросы, только царапающий дребезг топора стал громче, а незнакомец ближе. Горобченко не в силах противиться инстинкту самосохранения, побежал к спасительной двери. Подергал ручку – закрыто. Конечно же, ее всегда закрывают после ужина. Звон лезвия топора, скребущегося по полу, становился громче и ближе, казалось, что незнакомец прибавил шагу. Отойдя назад на несколько шагов, он с разбегу плечом ударил дверь. Сверху посыпались щепки. Дверь задребезжала, но устояла. Запаниковав, Горобченко принялся учащенно биться в нее плечом. Отталкивался и, держась за дверную ручку порезанной и скользкой от крови рукой, с силой притягивал свое тело, как таран. Словно ночной мотылек, стучащий о лампочку, бился он о преграду на его пути. Дверь постепенно приоткрывалась, выворачивая наизнанку замок вместе со щепками. Щель стала достаточно большой, чтобы при огромном желании жить можно было в нее протиснуться. Выдохнув из себя воздух, он боком полез на свободу через образовавшийся проем. Незнакомец был очень близко, он это чувствовал всем телом и торопился, как мог. Уже почти высунув на улицу тело, ГОРОБЕЦ почувствовал, что его ногу схватили за штанину и принялись затаскивать обратно.

«Топор! У него же топор! Он сейчас отрубит мне ногу!» – пронеслось в его голове. Закричав, он изо всех сил оттолкнулся второй ногой от двери и покатился вниз по мокрому от дождевой воды травянистому склону. Неизвестный, судя по звуку, принялся ломать дверь…

Как позже стало известно, ГОРОБЕЦ, взлохмаченный, испуганный и с порезанной рукой поднял такой переполох во всем лагере, что через десять минут вся санчасть и дежурные офицеры примчались к нам на камбуз для оказания первой медицинской помощи пострадавшим от рук маньяка. И тогда уже нам, шутникам, стало не до смеха. Капитан первого ранга Дельфинин, заместитель начальника училища, случайно оказавшийся в наших краях с проверкой, прохаживаясь мимо наших построенных тел, кричал:

– Что это такое?!! Что вы себе позволяете!! Это вам не там!! Попов!!! Ну, конечно же, куда без такой известной личности! Что с вами?!! Что за маскарадный костюм?!! Что?!! Говорите громче!!! Что вы чистили? Дымоход?!! А почему до сих пор грязный?!! Что, почиститься нельзя было?!!

И так на нас кричали до тех пор, пока не выдохлись совсем. В отпуск нас отпустили на неделю позже остальных. Может, некоторые и были недовольны этим, но, по мне, так: хоть есть что вспомнить у нашего 54-го класса, в отличие от остальных взводов. Училищные психологи говорили, что это из-за большого количества «воздушных» знаков в коллективе. Может, и так.

В лагере проходили шлюпочные соревнования и практика по парусному вождению. Чтобы допуститься к последнему, сдавался ряд экзаменов по мореходному терминологическому словарю. Наш взвод, прославившийся оригинальными выходками, никак не мог выучить все значения плакатных издержек и сдать этот экзамен. Мы дружно приходили по десять человек. Дружно проваливали экзамен. И дружно приходили на следующий день снова, и все повторялось. Хождение каждый день к этому месту стало нашим своеобразным ритуалом. Как говорится, не мытьем, так катаньем. Но однажды… Мичман, считавший себя морским волком и часто пользующийся выражениями командира пиратского судна в стиле «Якорь мне в задницу! Мне чайки на грудь срали! У меня вся жопа в ракушках и водорослях!», пришел без журнала, в котором значились все наши неудачные попытки. И, посмотрев на нас с проницательностью разбойника, спросил:

– Сдали устный экзамен?

– Да! – ответили без тени сомнения мы. Главное, уверенно отвечать на все вопросы. Иногда мне кажется, что военные не улавливают суть ответа и ориентируются только по интонациям. Если ответил бодро, значит, все отлично. Ответил вяло, значит, все плохо и ты весь в сомнениях.

Мичман приказал: «Седлать коней!», и вот мы вышли на середину озера и подняли парус. Дальше все развивалось как в кино… Камера! Мотор! Дубль 7, эпизод №2! Хлоп!

Необходимо добавить: при парусной ходьбе существует опасность быть перевернутым, если вовремя не сориентироваться в направлении и порывах ветра и не произвести нужные манипуляции. До середины озера мы шли на веслах и не испытывали опасений. Сильный боковой ветер начал опасно наклонять нашу «яхту», и мичман принялся отдавать приказы и распоряжения типа «Чайки на грудь мне срали!!!» с последующим перечислением морских терминов.

Камера крупным планом берет наши лица, всматривающиеся в глубокую глотку капитана. И таким же крупным планом – огромные глаза десяти Бивисов и Батхедов, кряхтящих и булькающе смеющихся при каждом незнакомом им слове. Никто не шелохнулся, все смотрели на гланды мичмана, выпучив глаза. Наконец, морской волк начал подозревать нашу некомпетентность в делах морских и заговорил на доступном для нас языке. Ведь через несколько «чудных» мгновений он и еще десять имбицилов окажутся в воде. И не факт, что до берега доплывут все. В озере достаточно холодных родников, да и до берега почти километр. Сведет кому-нибудь ногу и все, поминай, как звали. А ему отвечать? Ну уж нет!

– Так!!! Эту ХУЙНЮ схватил быстро!!! Да, ты!! Так, а ты эту ПОЕБЕНЬ натяни на себя!!! Левый борт, табань!!! ПИДАРАС, веревку перекинь!!! А ты, УРОД! Да, ты!! Натяни на себя эту ХУЕВИНУ!!! – речь была понята нами вмиг, и каждый выполнял правильные действия, необходимые для удачного завершения маневра… Мы не перевернулись под парусом. Никто не утонул. Все вернулись на берег живые и здоровые, где разгневанный мичман поставил нам всем зачет, даже тем, кого не было.

– Чтобы ноги вашей здесь больше не видел, понятно!!! – содрогал он воздух звуковыми волнами, пущенными голосовыми связками. А нам только это и нужно было. И мы теперь приходили сюда только купаться, да и то по вечерам и украдкой. Так кончился наш последний лагерь в НВМУ.

Глава 17. Промежуточная

 Отпуск пролетел быстро и незаметно. Поскольку мои родители переехали жить в Санкт-Петербург и еще не нашли работу, то на работу устроился я. Кем могут взять несовершеннолетнего парня крепкого сложения? Правильно, грузчиком. Работа начиналась в девять утра и заканчивалась в девять вечера. Оплата: 70 рублей и один обед, включающий кусок мяса. Магазинчик, в котором я трудился по двенадцать часов в день шесть дней в неделю, находился в центре города, поэтому приходил я домой поздно и, выслушив пьяные речи отца, отставного офицера, ложился спать. Точнее, вырубался под монотонные крики папаши о том, какое я ничтожество и нежелательный в квартире элемент. Что лучше всего мне убираться подальше от его собственности. Что он ждет, когда мне исполнится восемнадцать и закон не сможет заставить его выполнять родительский долг. Что я много ем. Что я только потребляю. Что прописывать он меня не собирается, что мне лучше всего сдохнуть…

А я думал: «Надо же, какой козел! Перед людьми – сама любезность. А его настоящее лицо, лицо морального урода, говорящего своему сыну гадости, открыто только его семье. А ведь мне каждый говорит: какой у тебя замечательный отец, надеюсь, ты будешь на него похожим. Тьфу! Надеюсь, что никогда не буду таким».

По утрам я вставал и шел на работу, где чужие люди относились ко мне лучше родных. Поэтому с удовольствием на ней задерживался и не хотел идти домой. Шел медленно, вдыхая ночной воздух и гадая: пьяный сегодня или нет мой «нервотреп»? Если он уже спал, то я, стараясь не шуметь, ел свои макароны с майонезом и сосиской и ложился спать. А если нет, то засыпал под его мерзкие изречения, которые вместе с кислым перегаром кидались мне в лицо.

Я много думал про все это и пришел к выводу: каждый военный начальник может наорать или как-нибудь еще сорвать свою злобу на своих подчиненных. Когда он перестает быть военным, то принимается орать на своих домашних. Наверное так? Ведь многие семьи распались на моих глазах после ухода в запас доблестных защитников отечества. Такой своеобразный синдром человека, потерявшего власть над другими. Конечно, ведь там, в казарме он полубог, неприкасаемый. Он может приказать матросу все, что придет в его голову, сжатую короной. Сделать со своим подчиненным все, что захочет. Матросу не положено жаловаться. Если матрос кому-то пожалуется, все будет отрицаться и в конце концов замнется. Спишут на несчастный случай его травму или смерть. Вы понимаете, о чем я? Надеюсь, что да. А здесь, на «гражданке», за такие дела можно и по «шапке» получить. И их биение пяткой в грудь возле пивного ларька на тему доблестной обороны Родины будет воспринято как исповедь очередного пьяницы. Я не имею в виду всех офицеров, но подавляющее большинство из тех примеров, которыми снабдила меня судьба, такие. Хотите правды? Спросите их жен.

Так и не отдохнув, в конце августа я пришел в свое училище, в уже опостылевшей мне форме и бескозырке. До моего выпуска оставалось десять месяцев. Ура, товарищи! УРА!!!

Глава 18. Как про меня кино документальное снимали

В октябре я зашел случайно в актовый зал, где раньше занимался бальными танцами. Достигнув в этом виде спорта только пятого места по училищу, бросил. Ну не мое это, при моем-то телосложении и весе. Мне было не угнаться за тощими и проворными соперниками. Были смешные воспоминания о выездных выступлениях, во время которых существовала традиция напиваться в дым. Но эти смешные казусы и возникали только из-за выпитого спиртного, поэтому и рассказывать о них не буду. Девчонки, посещавшие этот кружок, лично для меня были обладательницами обыкновенной внешности, но с огромной короной на голове. Они-то понимали нашу ограниченность в выборе девушек и ходили гоголем, нахохлившись. К такой на гнилой козе не подъедешь. Она капризничала и меняла партнеров, когда хотела. Прямо как «В мире животных», самка принимает ухаживания готовых к спариванию самцов. Уподобляться животным мне не хотелось, и поэтому знаков внимания им я не проявлял. Женщины вообще народ странный, так что мои флюиды равнодушия были восприняты агрессивно. Да и шут с ними.

Назад Дальше