Мне не были интересны их разговоры, но в целом это были хорошие и добрые мальчики, ничего специально плохого в них не было. Один, Леша, мне даже немного нравился. Он был первым мальчиком, с которым я поцеловалась.
Произошло это, правда, уже под самый конец лета, буквально за пару недель до возвращения в Петербург. Мы всей компанией приехали на реку жарить шашлыки. Одни ребята разводили костер, другие уже выпивали, кто-то полез купаться. Я немного посидела с ними и ушла вдоль по берегу реки в лес. Погуляв, я села на поваленное дерево у берега и довольно долго там сидела. Было тепло и солнечно – я смотрела на воду, слушала ветер и, разморенная, почти уже засыпала. Леша подошел и сел рядом. «Гуляешь?» – спросил он. Я сказала: «Уже погуляла». Сразу после этого он развернул меня к себе и стал целовать. Это продолжалось довольно долго. Целовался он умело, нежно и уверенно, проводил языком по моим губам и встречался с моим языком, иногда слегка прикусывал губы и в перерывах ласково шептал, какая я красивая, что я цветочек, звездочка и еще много чего приятного. Он смело вел меня, и я полностью ему подчинялась. Руками он гладил мои волосы, уши, шею, слегка прихватывал и мял грудь. Я возбудилась в самый первый момент, и дальше мое возбуждение только росло, с каждой минутой все больше и больше. Но даже в этот момент я совершенно не думала о сексе. Честно говоря, я даже не очень думала о Леше. Его губы, язык и ладони, его шепот – оказались удивительным инструментом повышения моего собственного эротического напряжения, оно в этот момент перешло на качественно новый уровень, и я наблюдала только изменения в собственном теле, которое, как оказалось, способно на гораздо большее, чем я думала раньше, что-то изнутри буквально распирало и нагревало его, как газовая горелка – аэростат. Потом Леша оторвался от меня, улыбнулся, посмотрев мне в глаза, и ушел. Дома я половину ночи неистово мастурбировала.
Леша гулял с какой-то из старших девчонок, но меня это не трогало – Леша не был мне нужен. До моего отъезда мы встречались, разумеется, еще несколько раз, при встрече он заговорщически подмигивал мне, и мне от этого было немного весело – у нас был общий секрет. Но и только; ни продолжения, ни даже повторения не было. Я была совершенно довольна – мне нужно было время, чтобы пережить и осмыслить этот опыт, сто раз повторить его в своем воображении и только потом двигаться дальше.
И я вернулась в город, в школу.
То ли потому что нас так перетасовали – кто-то ушел, кто-то пришел, – то ли потому что дети вообще взрослеют, умнеют, в них остается меньше детской бессмысленной злобы, она уступает место мало-мальски рациональному принятию мира, – в девятом классе впервые мы начали по-настоящему дружить. Нас было шесть человек, меньше – если кто-то заболевал или не мог, больше – если кто-то присоединялся. Мы слушали музыку, пили пиво, гуляли, ходили на дискотеки, сидели у кого-то в гостях, если была свободная квартира, но чаще – сидели в парадных. В хорошую погоду играли в бадминтон или «квадратик» (это игра с мячом). Так или примерно так тогда жили все подростки.
С девчонками мы включали магнитофон и орали во всю глотку «проснулась утром девочка, такая неприступная…», переодевались в одежду друг друга, кувыркались голыми по кроватям, пили, курили и целовались. Пили и курили, впрочем, не так уж и много и друг с другом целовались скорее из хулиганских соображений, нежели из эротических. Много обсуждали мальчиков. Светка уже встречалась с мальчиком классом младше и все готовилась его трахнуть (так она и говорила). Впрочем, ей скорее нравилось шокировать окружающих этим признанием. В действительности до секса всем нам было еще далеко. Старших мальчиков в нашей компании не было – либо ровесники, либо немного младше. Трудно описать удовольствие, которое мы испытывали, провоцируя наших мальчиков. Вариантов было бесконечное множество. Можно было стянуть с одного плеча майку и попросить посмотреть, нет ли там прыщика, – и наблюдать, как он цепенеет, бледнеет и путается в словах (и потом хохотать до слез, пересказывая эпизод девчонкам). Или, идя с ним под ручку в гости к Оле, например, на голубом глазу спросить: «Игорь, скажи, что ты обо мне думаешь?» – слушать, как он крутится ужом, сохранять спокойное выражение лица и внутренне умирать со смеху. Однажды я пришла в нашу обычную парадную и с порога сказала Олегу – он был на год младше, я видела, что нравлюсь ему, он от этого был резким и отчаянно и как-то беззащитно дерзил, – Олег, мол, пойдем-ка целоваться. – Что, прям сейчас? – А что, слабо? Он молча встал и на негнущихся ногах пошел вслед за мной в соседнюю парадную, где мы просидели, целуясь, на батарее несколько часов, и он оставался все таким же испуганным и почти парализованным.
После летнего эпизода без поцелуев я уже не могла и целовалась при каждом удобном случае. Это мог быть мальчик на дискотеке или мальчик в компании, в парадной, в квартире или на улице – я не встречалась с ними, ни с кем не гуляла, но целоваться могла часами, до того, что опухали губы. Я не воспринимала это как прелюдию, как промежуточный в том или ином смысле шаг, это был самостоятельный процесс, смысл которого был в возгонке вещества сексуальности, и я занималась этим с самозабвением, чтобы дома в постели доводить себя до одного оргазма за другим. В моем воображении, когда я мастурбировала, я видела женское тело – как бы немного с высоты – тело взрослой женщины, с большой грудью, слегка припухлым животом, выпуклым лобком и развитыми бедрами. Сейчас я понимаю, что это в действительности было мое собственное воображаемое взрослое тело, но тогда я какое-то время даже чуть-чуть волновалась, не стану ли я лесбиянкой. Впрочем, я быстро успокоилась – ничто другое поводов так думать не давало.
Чаще всего после дискотеки какой-нибудь мальчик вызывался проводить меня до дома и, прощаясь, пробовал поцеловать. Я легко шла на это. Поцелуй мог продолжаться до часа и даже больше, но все последующие предложения – погулять или в гости – я решительно отклоняла. Не только потому что мне не нужны были отношения, но и потому что все мальчики целовались плохо. Я все время вспоминала Лешу, его сильные большие губы и смелый язык, – и в сравнении с ним все остальные мальчики сильно проигрывали. Они то как-то нелепо тыкались, то по-собачьи лизались, то вообще прятали язык так, что его было не найти.
Олег, кстати, был первым после Леши, с кем мне целоваться понравилось, хотя с ним все было существенно иначе. Не исключено, что для него это вообще был первый поцелуй, и к тому же он был на год младше – так или иначе, с ним я полностью сама руководила процессом, направляла и подталкивала его, а он слушался и быстро учился. Мне очень нравилось, что он все делает так, как я хочу. На той самой батарее мы провели с ним еще несколько вечеров, после чего как-то стремительно утратили интерес друг к другу.
Той же зимой для нас началась эпоха больших вечеринок в честь дней рождения. Сейчас, насколько я могу судить, посиделки дома – вещь редкая, чаще отмечают в кафе, в барах или где-то еще, но тогда такое даже в голову не могло прийти, не было таких баров, не было таких денег, мы кочевали из одной квартиры в другую. Многим из нас родители по случаю дня рождения оставляли квартиру на весь вечер или даже на всю ночь. Праздник готовился и обсуждался заранее, именинник должен был озаботиться напитками, гости – закуской, хорошим тоном было дарить кассеты или какую-нибудь мелкую фигню из колониальных лавок – все эти ароматические палочки и глиняные идолища. Никто не боялся мешать водку с колой, и, как правило, к середине вечеринки несколько парочек уже сосались кто в кресле, кто на подоконнике. Хозяину или хозяйке предоставлялось почетное право занять ванную. В одной из таких ванных на дне рождения я провела всю ночь. Сейчас странно даже об этом вспоминать – целую ночь в ванной, и только целоваться, ничего больше, даже кофточку не снять, – но тогда ничего больше действительно не было нужно (сейчас сказали бы: от слова совсем). В тот раз, впрочем, было неинтересно, у хозяина квартиры были тонкие неумелые губы, и он наотрез отказывался понимать, чего я от него хочу. Гости остались недовольны, что день рождения прошел без именинника.
Никакие неудачи не разочаровывали меня. Весь этот калейдоскоп мужских губ и рук, вечеринок и посиделок, игр и музыки, хохота и хулиганства – был чистым веществом восторга, бурлением кипятка жизни, свистом раскаленного чайника. Я хочу высказаться предельно ясно: не поцелуи и танцы-шманцы продуцировали радость, а совсем наоборот – они были способом экспликации радости уже предзаданной. Сексуальность, распирающая изнутри мое красивое, тренированное и здоровое тело, не требовала секса – она ощущалась как идущий из глубины пространства, сотрясающий Вселенную хохот, и она требовала скакать и хулиганить.
Не исключено, что где-то здесь кроется секрет того, что меня не привлекали – напротив, отпугивали – мужчины ощутимо старше. Я не говорю о сорокалетних стариках, это понятно – но, скажем, даже двадцатитрехлетний красавец Д. О., который одно время вел танцевальную студию, который был немного в меня влюблен и которому бы я сейчас не раздумывая ответила, пугал меня, когда прикасался к моим плечам и талии слегка нежнее, чем того требовала забота преподавателя. Я настороженно съеживалась и замыкалась в себе, хотя он вовсе не был мне противен и нравился как преподаватель. Однако же я подозревала, что с ним на хулиганстве и скакании далеко не уедешь, и, при всей симпатии, не готова была и не хотела проехать следующие несколько станций без остановок.
Что я имею в виду. Ну например. Нам по пятнадцать, мы отмечаем день рождения Даши, начало июня. Дашин отец по такому случаю отдал нам в распоряжение целую дачу под Сестрорецком и привез машину еды. Нас, наверное, человек двадцать – одноклассники, ребята из соседних классов, Дашины двоюродные братья-сестры и ее друзья по музыкальной школе. Мы пьем, едим, магнитофон работает на полную громкость, кто-то танцует, кто-то забивает косяки. Когда все уже на хорошем взводе, Даша вспоминает про свой фотоаппарат (тот самый). Фотографирование уже тогда было манией и безумием, разве что не было социальных сетей, чтобы публиковать снимки. У меня и у многих моих ровесниц где-нибудь на антресолях до сих пор лежат чемоданы или коробки с сотнями отпечатков. Словом, стоило появиться фотоаппарату, всех понесло еще больше. Мы прыгаем, корчим рожи, виснем друг на друге, вповалку падаем на пол и на диван. Я замечаю, что Саша особенно часто пристраивается фотографироваться со мной, приобнимает меня и охотно валится со мной на диван, как будто случайно оказывается у меня между ногами и так далее. Саша симпатичный, я вижу его то ли второй, то ли третий раз в жизни и знаю только, что он учится с Дашей в музыкалке. Я разгорячена и чувствую себя особенно дерзкой. Наконец я беру Сашу за руку и говорю ему, что жду его на улице. На улице мы начинаем целоваться. Он гладит мою шею, берет за талию, крепко прижимает к себе, запускает руки под футболку и мнет грудь. Я возбуждена настолько, что протягиваю руки к его ширинке. Я расстегиваю ее, и у меня в руке оказывается член. Он крепкий как камень и невероятно большой. Моей ладони едва хватает чтобы обхватить его, я делаю это через трусы. Впервые в жизни в моих руках мужской член – эта мысль еще больше будоражит меня, и, кроме того, меня пожирает любопытство: как оно, мужское тело, устроено? Сейчас я знаю, что Сашин член был нестандартным, намного больше среднего, но тогда я была в шоке от того, каких размеров эта штука. Я как-то неловко пытаюсь гладить ее, Сашины трусы немного намокают. Вдруг мы оба слышим вздох. Обернувшись, мы видим в сумерках за забором мужика. Саша застегивается, я одергиваю майку, и мы возвращаемся в дом.
Я вовсе не хочу сказать, что речь идет о каком-то эксклюзивном опыте, слишком волшебном, чтобы его можно было испытать с кем-то другим и в другой ситуации. Опыт, вероятно, обычный. Но между тем, как я впервые обхватила ладонью мужской член, и временем, когда я впервые дотронулась до него губами, не говоря уж о чем-то большем, прошла еще целая эпоха, которую я ни за что не согласилась бы вычеркнуть из моей жизни – это была эпоха восторга.
Момент перехода из девятого в десятый класс был связан с целой серией самых серьезных изменений в моей жизни. Во-первых, на семейном совете мамы с бабушкой и дедушкой было принято решение продать дачу вместе с доставшейся бабушке комнатой в коммуналке на Восстания и обменять нашу с мамой квартиру в Веселом поселке на небольшую трехкомнатную квартиру на Васильевском, на 13-й линии. Во-вторых, в связи с этим я перешла в новую школу. Наконец, прямо перед началом нового учебного года граждане России проснулись утром в понедельник 17 августа и обнаружили, что их в очередной раз жестко и цинично прокинули через колено. Много лет после этого мама и дедушка с бабушкой вспоминали, как они успели разменяться до черного августа – бабушка считала, что ее надоумил Бог, и неустанно благодарила его. Дедушка был с Богом поосторожнее и считал, что заслуга принадлежит ему самому, его предусмотрительности. Так или иначе, теперь мы жили в роскошных, по нашим меркам, апартаментах в центре, но полупустых и опять с голой задницей – маминой зарплаты едва хватало на макароны и куриную печень (как вспомню, так вздрогну). Я не жалуюсь – у нас по крайней мере был мой отец, который раз в месяц присылал по пятьдесят долларов.
Школа была с уклоном – не важно, с каким, важно, что мне пришлось бросить танцы, на них не хватало времени, нужно было учиться и много наверстывать. Я до сих пор немного жалею об этом. Мне нравится моя работа, но иногда мне кажется, что там у меня были шансы несколько более звездные.
Зато меня хорошо приняли в новом классе – уже через пару месяцев я чувствовала там себя в своей тарелке. Класс был разбит на две компании. В одной, исключительно девчоночьей, любимым развлечением было готовить дома пирожные и петь песни из советских кинофильмов, другая состояла из оторв обоих полов, здесь пили и курили, шатались, слегка хулиганили и были умнее, – легко догадаться, к какой примкнула я.
С девочками в этой компании было о чем поговорить. Кое-какой опыт был у каждой, и я не смотрелась на их фоне отстающей. Тем более что тем же судьбоносным летом у меня впервые случилось что-то вроде отношений. Это снова был Леша, хотя и совсем другой: красавец, спортсмен, медалист, гордость школы. Он уже учился на юрфаке, и вся школа откуда-то знала, что он встречается с однокурсницей – дочкой страшно сказать кого (я и сейчас на всякий случай не говорю).
Он говорил, что впервые заметил меня на выпускном концерте – я на нем, само собой, танцевала, – на все эти праздники выпускники, тем более лучшие выпускники, обязательно приходили. Через несколько дней я увидела его во дворе, где мы играли в бадминтон, а он гулял с парой своих друзей. Они подошли, и он попросился играть. Я без задней мысли предложила ему свою ракетку, но он сказал, что хочет обязательно играть с такой красавицей, как я. И он, и я играли очень хорошо. Вокруг нас стояли и сидели наши друзья и следили за нами. Леша, не стесняясь их, смело и совершенно открыто флиртовал. Я удивилась, но за словом в карман не полезла – отвечала. После игры (он поддавался, и я выиграла) Леша подошел ко мне и предложил погулять. Вслед нам раздался легкий присвист.
В течение нескольких следующих недель мы, несмотря на его сессию, встречались практически каждый день. Мне льстило, что за мной ухаживает звезда и мечта всех школьных девочек. Это было особенно важно после тех многих лет, когда меня пиздили в туалетах. Нас, конечно, видели во дворах, когда он меня провожал или я заходила к нему, – и хоть я уже знала, что в эту школу больше не вернусь, я мысленно с большим удовольствием показывала всем остающимся бабам язык. Но кроме этого, Леша был первый мальчик, который действительно умел ухаживать. Не что-то из ряда вон выходящее, но все-таки он встречал меня с цветами, дарил какие-то мелочи, был очень внимателен и говорил тысячу самых приятных слов на свете. У меня немного кружилась голова. Один раз я осторожно спросила его про дочку страшно сказать кого – он сказал, что с ней все кончилось.