писал Троцкий в одной из статей периода войны[28]. Исходя из неизбежности революции в самых развитых странах Европы, Троцкий не понимал важности прорыва цепи империалистических государств в самом слабом звене, ради которого революционеры-марксисты должны были в тех условиях идти до конца по пути разрыва со всяким оппортунизмом и рождаемой им «осторожностью».
Тем не менее симптоматично, что в эти годы Ленин, продолжая жестко критиковать Троцкого, одновременно начал признавать сближение позиций: «А Троцкий? Порвав с партией Мартова, он продолжает упрекать нас в том, что мы раскольники. Он понемногу двигается влево и предлагает даже порвать с вождями русских социал-шовинистов, но он не говорит нам окончательно, желает ли он единства или раскола по отношению к фракции Чхеидзе»[29].
Резюмируя, можно сказать, что своей революционной деятельностью Троцкий уже в период до 1917 года показал себя как блестящий революционный публицист и оратор (что и сделало его видной фигурой среди социал-демократов), но слабый марксист-теоретик. Его отличали приверженность схеме, громкой, но не слишком обоснованной фразе. Эти не лучшие особенности Троцкого как политика, а также амбиции и непонимание важности большевистского организационного плана по созданию сплоченной партии с идейным единомыслием и жесткой дисциплиной привели Троцкого в ряды оппонентов Ленина при всей враждебности Льва Давидовича реформизму и другим чертам политической программы меньшевиков. Немаловажно, на наш взгляд, и то, что Троцкий большую часть своей дореволюционной политической жизни работал за границей, имея контакты с широкими российскими трудящимися массами лишь эпизодически (как, например, в 1905 году, когда Троцкий входил в руководство Петербургского совета рабочих депутатов). Тогда как Сталин и будущие ближайшие его соратники (Каганович, Молотов, Андреев и т. д.) принадлежали к тем революционерам, которые работали почти исключительно в России и в результате куда лучше знали российские условия и особенности русского рабочего класса и крестьянства, включая и их не самые лучшие черты.
Февральская революция в России знаменательна с точки зрения политического пути обоих наших героев. Именно новая ситуация в стране сделала Троцкого большевиком, а Сталина толкнула на серьезные колебания, которые привели к разногласиям с Лениным.
Весной 1917 года Троцкий в соответствии со своими взглядами одним из первых среди марксистов выдвинул лозунг перерастания Февральской революции в революцию социалистическую, в захват власти пролетариатом. Уже в марте Троцкий писал:
«Прямая обязанность революционного пролетариата России – показать, что за злой империалистической волей либеральной буржуазии нет силы, ибо нет поддержки рабочих масс. Русская революция должна обнаружить перед всем миром свое подлинное лицо, то есть свою непримиримую враждебность не только династически-дворянской реакции, но и либеральному империализму.
Дальнейшее развитие революционной борьбы и создание Революционного Рабочего Правительства, опирающегося на подлинный народ, нанесет смертельный удар Гогенцоллерну, ибо даст могущественный толчок революционному движению германского пролетариата, как и рабочих масс всех остальных европейских стран»[30].
«Первым делом нужно обеспечить революцию от внутреннего врага. Нужно, не дожидаясь Учредительного Собрания, выметать монархический и крепостнический хлам изо всех углов. Нужно научить русского крестьянина не доверять посулам Родзянки и патриотической лжи Милюкова. Нужно сплотить крестьянские миллионы против либеральных империалистов под знаменем аграрной революции и республики. Выполнить эту работу в полном объеме сможет только опирающееся на пролетариат Революционное Правительство, которое отстранит Гучковых и Милюковых от власти. Это Рабочее Правительство пустит в ход все средства государственной власти, чтобы поднять на ноги, просветить, сплотить самые отсталые и темные низы трудящихся масс города и деревни. Только при таком правительстве и при такой подготовительной работе Учредительное Собрание явится не ширмой для землевладельческих и капиталистических интересов, а действительным органом народа и революции»[31].
Как видим, Троцкий с самого начала выступил против весьма распространенных в те дни среди российских социал-демократов, в том числе большевиков, представлений о том, что после свержения самодержавия необходимо поддерживать буржуазное Временное правительство, поскольку оно осуществляет прогрессивные преобразования. Кроме того, он недвусмысленно заявил о необходимости союза рабочего класса с крестьянством ради свержения буржуазной власти. Позиции Троцкого совпали с программой Ленина («Апрельскими тезисами»), в новых условиях пересмотревшего старое положение большевизма относительно периода «демократической диктатуры пролетариата и крестьянства». Формулировки лидера большевиков были весьма резкими:
«“Революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства” уже осуществилась (в известной форме и до известной степени) в русской революции, ибо эта “формула” предвидит лишь соотношение классов, а не конкретное политическое учреждение, реализующее (выделено В.И. Лениным. – В.С.) это соотношение, это сотрудничество. “Совет рабочих и солдатских депутатов” – вот вам уже осуществленная жизнью “революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства”.
Эта формула уже устарела. Жизнь ввела ее из царства формул в царство действительности, облекла ее плотью и кровью, конкретизировала и тем самым видоизменила.
На очереди дня уже иная, новая задача: раскол пролетарских (антиоборонческих, интернационалистских, “коммунистских”, стоящих за переход к коммуне) элементов внутри этой диктатуры и элементов мелкохозяйских или мелкобуржуазных (Чхеидзе, Церетели, Стеклов, социалисты-революционеры и пр. и пр. революционные оборонцы, противники движения по пути к коммуне, сторонники “поддержки” буржуазии и буржуазного правительства).
Кто говорит теперь только о “революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства”, тот отстал от жизни, тот в силу этого перешел на деле к мелкой буржуазии против пролетарской классовой борьбы, того надо сдать в архив “большевистских” дореволюционных редкостей (можно назвать: архив “старых большевиков”)»[32].
Вступив в противоборство в данном вопросе со многими видными большевиками (Каменевым, Рыковым и т. д.), посчитавшими линию Ленина на непосредственную подготовку социалистической революции несвоевременной (по причине незавершенности буржуазной революции), Владимир Ильич взял курс на объединение всех революционных социал-демократов в рядах большевиков, окончательно превращавшихся из фракции в РСДРП в отдельную партию. По нашему мнению, некорректно говорить о «переходе Ленина на позиции Троцкого», так же как и о том, что «Троцкий капитулировал перед большевиками». Изменились условия – изменился и политический расклад. Каждый своим путем Ленин и Троцкий пришли к единой марксистской позиции, единственно верной в новой ситуации.
После этого и произошло объединение так называемого межрайонного комитета социал-демократов, лидером которого был вернувшийся из эмиграции Троцкий, с большевиками. Причем Троцкий на VI съезде РСДРП (конец июля – начало августа 1917 года), санкционировавшем объединение, был сразу же избран в ЦК партии практически единогласно, получив 131 голос из 134[33]. Это говорит о многом: за месяцы, прошедшие после возвращения Троцкого из эмиграции, он зарекомендовал себя как твердый сторонник послереволюционной платформы большевиков, несмотря на сделанное им в мае заявление о том, что «признания большевизма требовать от нас нельзя»[34] (имелся в виду дореволюционный большевизм). В час революции большевики не склонны были поднимать старые разногласия, снятые ходом событий. Кстати сказать, подчеркнем здесь ложность известного штампа о том, что Троцкий якобы вступил в партию большевиков в момент, когда ее победа была уже очевидна. Вовсе нет – это произошло после Июльского кризиса 1917 года, когда РСДРП(б) была загнана в полуподполье и подвергалась репрессиям, сам Троцкий – с рядом видных большевиков – в момент VI съезда находился в тюрьме, попав туда после начала антибольшевистских преследований за солидарность с большевистской партией, выраженную в том числе специальным письмом в адрес Временного правительства[35].
Последовавшие затем Октябрьская революция и Гражданская война были звездным часом большевика Троцкого. В сентябре 1917 года он возглавил Петроградский совет, став затем одним из политических руководителей Октябрьского восстания. В первые послереволюционные годы его выдающиеся заслуги в этом деле не оспаривались никем. В газете «Правда» от 6 ноября 1918 года Сталин писал:
«Вся работа по практической организации восстания происходила под непосредственным руководством председателя Петроградского совета Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета партия обязана прежде всего и главным образом т. Троцкому»[36].
Затем, в ходе Гражданской войны, Троцкий стал одним из создателей Красной Армии, причем проявил себя как сторонник жесткой дисциплины и репрессивных мер по ее наведению. Однако, несмотря на все конфликты, нападки так называемой военной оппозиции, Ленин никогда не ставил вопрос об отставке Троцкого с поста Народного комиссара по военным и морским делам.
За свои заслуги в годы Гражданской войны Троцкий был, в частности, награжден орденом Красного Знамени. Это случилось в ноябре 1919 года, после отражения наступления Северо-Западной армии генерала Юденича на Петроград. В этой победе советских войск Троцкий сыграл немалую роль. «Тов. Троцкий руководил Красной Армией не только из центра, но неизменно переносил свою работу на те участки фронтов, где задача была всего труднее, с неизменным хладнокровием и истинным мужеством идя наряду с героями-красноармейцами навстречу смертельной опасности. В дни непосредственной угрозы Красному Петрограду тов. Троцкий, отправившись на Петроградский фронт, принял ближайшее участие в организации блестяще проведенной обороны Петрограда, личным мужеством вдохновлял красноармейские части на фронте под боевым огнем» – так было сказано в постановлении Президиума ВЦИК о награждении Троцкого орденом[37].
Погибни Троцкий в эти годы – не миновать бы ему типичного для СССР посмертного прославления в качестве героя революции. Во многих городах России и доныне были бы памятники Льву Давидовичу и улицы, названные его именем. Как это стало, например, с убитым эсерами в 1918 году Моисеем Урицким, чья политическая биография до революции идентична биографии Троцкого – сначала меньшевик, затем межрайонец[38].
История судила иначе, и деятельность Троцкого в годы Гражданской войны впоследствии подвергалась необоснованным нападкам. Тенденциозно подбирая исторические факты, сталинская и послесталинская историография всячески выпячивала послереволюционные разногласия Ленина с Троцким, представляя их как борьбу марксизма с оппортунизмом, одновременно замалчивая полную солидарность Ленина и Троцкого по гораздо более обширному ряду важнейших вопросов[39]. Особое место заняли разногласия, возникшие в ходе подготовки Брестского мира, а также в связи с «дискуссией о профсоюзах». Например, составители советского сборника «Троцкизм – враг ленинизма», вышедшего в 1968 году[40], помимо документов, связанных с этими двумя сюжетами, в плане критики Троцкого Лениным в послереволюционный период смогли найти только две телеграммы Ленина, в которых он выражает несогласие с Троцким по военным вопросам, а также «ответ на замечания, касающиеся работы замов», написанный Лениным в 1922 году, в котором отвергается неправомерная, по мнению Ленина, критика Троцким работы Рабкрина и Госплана[41].
В ходе дискуссии по вопросу о Брестском мире Троцкий не поддерживал «левых коммунистов», ратовавших за революционную войну. Его позиция «ни мира, ни войны» была промежуточной между Лениным и «левыми коммунистами». Она оказалась ошибочной, но для того момента имела свой резон. Понимая, что вести революционную войну против Германии и ее союзников Советская Россия не в состоянии в силу развала армии, Троцкий считал, что заключение сепаратного мира негативно скажется на авторитете большевиков среди европейских революционеров. Поэтому его предложение сводилось к тому, чтобы фактически прекратить войну, при этом всячески затягивать переговоры с германским правительством, не дискредитируя себя мирным договором, рассчитывая на то, что Германия перебросит войска на Западный фронт и фактически также прекратит военные действия на Востоке (а кроме того, в Германии не за горами пролетарская революция)[42].
Этот расчет оказался неверен, однако сама по себе позиция «ни мира, ни войны» не представляет собой ничего абсурдного. Вполне обоснованно Троцкий писал впоследствии, в 1927 году: «…между классами, как и между государствами, совсем не редки отношения “ни мира, ни войны”. Достаточно вспомнить, что несколько месяцев спустя после Бреста, когда революционная ситуация в Германии определилась полностью, мы объявили брестский мир расторгнутым, отнюдь не открывая войны с Германией. Со странами Антанты у нас в течение первых лет революции были отношения “ни мира, ни войны”. Такого же рода отношения у нас, в сущности, и теперь с Англией (при консерваторах)»[43].
Позиция Троцкого была поддержана большинством ЦК РСДРП(б). Согласно документу, на заседании ЦК 24 (11) января 1918 года было принято следующее решение:
«Тов. Троцкий предлагает поставить вопрос: собираемся ли мы призывать к революционной войне? Ставится на голосование.
За – 2, против – 11, воздержался – 1.
Тов. Ленин предлагает поставить на голосование, что мы всячески затягиваем подписание мира. Ставится на голосование.
За – 12, против – 1.
Тов. Троцкий предлагает поставить на голосование следующую формулу: мы войну прекращаем, мира не заключаем, армию демобилизуем.
Ставится на голосование.
За – 9, против – 7»[44].
Сталин же в ходе данной дискуссии сначала возражал против формулы Троцкого, но на следующем заседании, 1 февраля (19 января) 1918 года признал: «Выход из нашего положения дала нам средняя точка зрения – позиция Троцкого»[45].
В советской историографии общепринятым было мнение, основанное на цитате из выступления Ленина на VII съезде РКП(б), что между Лениным и Троцким в конце января 1918 года, накануне отъезда Троцкого на переговоры в Брест, была заключена устная договоренность. Согласно ей, советская делегация на мирных переговорах, которую возглавлял Лев Давидович, согласится на подписание мира после предъявления немецкой стороной ультиматума о начале наступления, чего Троцкий не сделал. Однако существование этой договоренности никак не задокументировано, и есть основания полагать, что речь идет о заключении мира после начала немецкого наступления[46]. Когда же наступление началось, Троцкий воздержался при голосовании по вопросу о мире, поспособствовав победе ленинской позиции. При этом Троцкий заявил: «Вести революционную войну при расколе в партии мы не можем… При создавшихся условиях наша партия не в силах руководить войной… Доводы В.И. [Ленина] далеко не убедительны; если мы имели бы единодушие, могли бы взять на себя задачу организации обороны, мы могли бы справиться с этим… если бы даже принуждены были сдать Питер и Москву. Мы бы держали весь мир в напряжении. Если мы подпишем сегодня германский ультиматум, то мы завтра же можем иметь новый ультиматум. Все формулировки построены так, чтобы дать возможность дальнейших ультиматумов… С точки зрения международной, можно было бы многое выиграть. Но нужно было бы максимальное единодушие; раз его нет, я на себя не возьму ответственность голосовать за войну»[47].