Московским спортсменам было суждено еще дважды увидеть знаменитого рысака на бегу – в 1841 и 1843 годах. В газете «Московские ведомости» от 24 мая 1841 года (№ 24) находим следующее сообщение: «Мая 20-го дня, после обеда, его императорское величество изволил осчастливить посещением своим летний бег, устроенный для рысистых лошадей Московским обществом охотников между Тверской и Пресненской заставами. Государь император изволил прибыть в галерею в шесть с половиной часов пополудни с их императорскими высочествами, государем наследником цесаревичем, государыней цесаревною и их высочествами наследными герцогами Саксен-Веймарским и Гессенским и принцами Эмилием и Александром Гессенскими. У входа в галерею высокие посетители были встречены г-ном исправляющим должность московского военного генерал-губернатора, генерал-адъютантом А.И. Нейгартом, вице-президентом Общества Д.П. Голохвастовым и членом Общества генерал-адъютантом графом С.Г. Строгановым. Немедленно пущены были попарно 14 лошадей, принадлежащих членам Московского бегового общества, которые с живейшею радостью поспешили воспользоваться этим случаем и представить взору августейшего покровителя всего полезного быстрых коней своих, произведения российского коннозаводства, занимающего столь важную ступень в государственном хозяйстве. Государь император изволил милостиво отзываться о сей национальной русской охоте, с удовольствием смотрел на бег пущенных лошадей, замечая в них красоту статей, силу, необыкновенную быстроту и правильность бега. Знаменитые иностранцы, сопровождавшие его императорское величество, также любовались этим совершенно новым для них зрелищем, красоте коего содействовали бесчисленное множество экипажей и разного звания людей, окружавших всё пространство бега, и самая погода прекрасного майского вечера».
В шестой паре ехали голохвастовские производители – серый Барс и семнадцатилетний Бычок. Не подлежит никакому сомнению, что эту заметку писал сам Голохвастов. В то время Голохвастов был не только помощником попечителя Московского учебного округа, но также цензором в Москве.
В последний раз Бычок появился на московском бегу в 1843 году, когда ему было 19 лет. 12 июля во время розыгрыша Императорского приза, который был выигран роговским Степенным, ехавшим в одиночку, ибо никто из соперников не дерзнул с ним состязаться, московский бег удостоил своим посещением великий герцог Мекленбург-Шверинский Фридрих Франц. Между бегами и перебежками ему были показаны лучшие рысаки, по три в ряд. Всего было показано пять смен. В пятой смене ехали лучшие рысаки России – зубовский Кречет и голохвастовские Похвальный и Бычок.
Если рассматривать призовую карьеру Бычка с точки зрения современной резвости и тех требований, которые мы предъявляем к рысаку, то она окажется до смешного скромной. Ныне подобная карьера для рысака, и притом для рысака среднего класса, укладывается в один месяц работы на ипподроме. Теперь подобный рысак в один месяц совершает больше подвигов и имеет больше интересных выступлений, чем знаменитый Бычок имел их за 5 лет. Да! Времена меняются, а с ними и люди, и лошади. Все течет, все движется и все совершенствуется в жизни. Усовершенствовались и достигли первоклассной резвости и многие потомки Бычка.
Надлежит еще сказать о том, что думали и писали о резвости Бычка современники и какое впечатление производил на них этот призовой рысак.
Вот несколько выдержек об этом из книги Коптева:
«…Бычок пробегал версту в 1 минуту 50 секунд; принимая в расчет, что резвейший рысак нынешнего времени Кролик (А.А. Сапожникова), пробегавший три версты в 5 минут 36 секунд, совершил (по моим неоднократным наблюдениям) вторую и третью версты каждую без 14 секунд в 2 минуты; следовательно, две версты – в 3 минуты 32 секунды, почему и приходится, что первую версту он пробегал в 2 минуты 4 секунды». Далее Коптев распространяется весьма подробно о том, как бегут рысаки по верстам, и выводит заключение, что он никогда не видал, чтобы рысаки совершали на московском бегу первую версту резвее двух минут. Это было написано в 1859 году. Резвость Бычка – 1.50 на версту – была им получена математически, из расчета, что Бычок делал 200 сажень в 44 секунды. Коптеву казалось, что «он (Бычок), пробегая менее чем половину первой версты в 44 секунды, пробежал бы целую версту в 1 минуту 50 секунд, что покажет страшную, необъятную быстроту этого крылатого коня, никогда не имевшего себе соперников». Далее Коптев отмечает, что Лебедь в 1837 году в состязании с Похвальным получил приз, придя три версты в 5.44, то есть на секунду резвее Бычка, но с Бычком ехать не мог, ему неизменно проигрывал. Отсюда Коптев делает правильный вывод: «…крайняя степень резвости Бычка не была испытана, и едва ли бы уступил он резвейшим рысакам нынешнего времени. Так, по крайней мере, позволяют себе думать многие охотники, живо помнящие бег Бычка».
Вот еще один очень интересный отзыв: «…но Бычок поступал со своими соперниками как кошка с мышью: она дает ей как бы уйти от себя, но вдруг одним прыжком настигает беглянку; так и Бычок: пять концов давал им далеко опережать себя, но на шестом он ударял пружинами своих задних ног в землю и победоносно проносился мимо всех – мимо зрителей, мимо рысаков, мимо беседки, – оставив всех за собою».
Можно привести и другие отзывы о резвости Бычка, но так как все они принадлежат перу Коптева, то я полагаю достаточным ограничиться уже приведенными. Из этих отзывов совершенно ясно, какого мнения были современники о резвости знаменитого Бычка: они считали его феноменальным рысаком, равных которому не было ни до, ни долгое время после него на всех российских ипподромах.
Особенности хода Бычка и многих его потомков
Если я посвящаю особую главу ходу Бычка и его потомков, то на это я имею весьма веские и серьезные основания. Казалось бы, совершенно достаточно и вполне уместно при обзоре призовой карьеры Бычка указать на то, какой ход имел этот жеребец. Что же касается его потомков, то едва ли есть возможность разобраться теперь в их ходах. Так вопрос должен был стоять, и так бы он стоял для всякого другого жеребца, но отнюдь не для Бычка. За самым редким исключением, все наши призовые знаменитости, а также их славные потомки имели превосходные, правильные хода, а потому, чтобы указать на них, потребовалась бы не отдельная глава, а лишь две-три строчки. Все обстоит иначе, когда приходится говорить о ходе самого Бычка и его потомков. Дело в том, что я намереваюсь доказать: и сам знаменитый Бычок, и большинство его резвейших потомков шли неправильными ходами, что, к сожалению, стало особенностью этой знаменитой линии. Это обвинение настолько серьезно, что не может быть брошено Бычкам голословно, а должно быть строго обосновано и доказано. Мне придется привести некоторый фактический материал в доказательство выдвинутого мною положения.
Как ни странно, но до сего времени в печати никто не сделал обобщения этого явления для линии Бычка, хотя отдельные отрицательные отзывы о ходах тех или иных лошадей Бычковой крови в литературе имелись. Когда я сгруппировал весь материал, то ясно увидел, что это, к несчастью, фамильная черта рода, начиная с Бычка, основателя династии. Признаюсь, это открытие стало для меня своего рода откровением. После данных Коптевым поэтических описаний хода шишкинского Бычка я был далек от мысли, что не только Бычок, но и лучшие его потомки могли иметь неверные хода.
Прежде всего необходимо обратиться к ходу самого Бычка, родоначальника линии, или основного Бычка, как я его называю. Данные о характере его хода сообщены, к сожалению, только Коптевым, а в этом вопросе он мог быть далеко не беспристрастным. Чрезвычайно поэтичное и красивое описание хода Бычка, сделанное Коптевым, как бы затушевывает и сглаживает неправильность хода этой лошади. Коптев чересчур большое внимание обращает на общее, опускает частное и, вероятно, не хочет отмечать отрицательные стороны хода. Вот почему читатель вместе с автором восхищается всеми необычайными прыжками и особенностями движений Бычка и забывает, что тут налицо все элементы неправильного хода рысака.
Посмотрим теперь, как описывает нам Коптев ход Бычка:
«Когда мимо вас пролетал Бычок на своих, так сказать, крылатых ногах, которые, в особенности задние, своею пружинностью кидали его на несколько сажень вперед, то вам казалось, что вы видите не лошадь, а что-то небывалое, среднее между конем и пароходом, который как молния проносился перед глазами вашими».
«Никакая другая лошадь не может дать понятия о беге Бычка».
«…Ноги Соболя не отскакивают от земли, как отскакивали от нее ноги Бычка, который весь устремлялся в воздух».
«Таким образом, среди множества превосходных лошадей, отличавшихся на рысистых бегах, эти два коня (речь о Соболе и Бычке. – Я.Б.) ярко выступают перед всеми как совершенные оригиналы, с особенною, им исключительно принадлежащею физиономиею бега».
«…А потому трудно решить, мог ли кто-нибудь победить никогда никем не побежденного коня; лишний раз сделал бы Бычок свои неподражаемые рысистые прыжки, и он убавил бы еще много секунд».
«…Бег Бычка, который, среди ровного бега иногда ударяя своими пружинными задними ногами, делал эти исполинские прыжки, после него не повторявшиеся».
Из этих отрывочных выдержек можно получить довольно ясное представление о ходе Бычка. Как ни был своеобразен и оригинален, а может, и картинен ход этой лошади, тем не менее правильным его признать нельзя. Я не сомневаюсь в том, что этот ход, эти «исполинские прыжки» должны были впечатлять зрителей и охотников, но это был все же неправильный ход. Коптев в то время был молодым охотником, призовая езда рысаков переживала свое младенчество, а потому вполне естественно, что эта неправильность и неровность бега, где плавная рысь иногда сменялась прыжками, ставилась как бы в заслугу Бычку. С нашей же точки зрения, ход Бычка должен быть признан неправильным.
Я имею возможность выдвинуть положение о неправильном ходе Бычка и подкрепить его ссылкой на столь авторитетное лицо, как знаменитый воейковский наездник Сидор Васильев. Вот что писал по этому поводу А.А. Стахович в 1888 году: «Знаменитый наездник В.П. Воейкова Сидор рассказывал мне, что, учась езде в Хреновом у любимого наездника графа А.Г. Семёна Белого, он видел на езде Бычка. Поражал Сидора его ход и тогда, и впоследствии, когда он на Лебеде воейковском много раз состязался с Бычком. При сильных посылах Бычок поддавал сильно задом, делая скачки, как заяц, и страшно этим набирал. Сидор находил, что этот ход был неправильный». Приведенное сообщение чрезвычайно интересно, и я склонен отнестись к нему с доверием. Оно не расходится с тем, что писал о ходе Бычка Коптев.
Интересно было бы разъяснить вопрос, почему среди всех современных ему рысаков именно Бычок имел такое развитие зада и такую силу в задних ногах, что и позволяло ему делать свои скачки и перехваты. На страницах своих воспоминаний, когда я описывал кобылу Урну и вскользь коснулся Бычковой породы, я это объяснял прилитием к данной линии английской крови с вытекавшим отсюда развитием зада, который так могуч и так превосходно построен у кровных лошадей. Тогда же я приводил в пример солововского Дара, ход которого был настолько неправилен, что этого знаменитого жеребца несколько раз лишали выигранных им призов. То же я говорил и о детях Кряжа-Быстрого, где в отдаленных генерациях текла та же кровь через лошадей князя Гагарина. Отсюда я делал вывод, что именно прилитию английской крови все эти рысаки обязаны своею феноменальной силой и неправильными ходами. Они успевали выносить перед, вследствие чего путались и начинали делать перехваты или скачки, а иногда и просто ныряли на ходу, как это делал в свое время Пекин 4.39. Просматривая недавно свои заметки, я наткнулся на следующую интересную выдержку из Коптева: «Но вот бег кончился, приз отдан, а зрители не расходятся. Им обещано зрелище небывалое, невиданное в Москве: англичанин Аштон хотел показать им своего Консерватива, знаменитого английского рысака». Далее идет описание форм Консерватива и крайне интересные соображения Коптева о нем вообще. Я их опускаю, приведу лишь те строки, которые сейчас интересны для нас: «Он бежал, управляемый одним поводом скакавшего с ним рядом жокея, и мы любовались этим странным зрелищем, заметили силу крестца и простор задних ног, но разбор передних ног показался нам слишком крутым или, лучше сказать, скупым». Описывая экстерьер Консерватива, Коптев отметил «необычайный простор между задними ногами». Из этих выдержек видно, что ход Консерватива был, по образному выражению, «скупой», то есть не легкий и не воздушный, как у орловских рысаков. Зато сила хода особо отмечалась автором. Ниже, когда я буду говорить о формах Бычка, я приведу указание, что и он широко стоял задом, то есть имел такой же постанов задних ног, как и Консерватив. Отсюда я делаю вывод, что неправильный ход Бычка, постанов его задних ног, равно как и сила крестца, есть явление общее для всех тех рысаков (Бычок, Дар, Кряж-Быстрый, потомство Консерватива в заводе Петрово-Соловово), у которых близко течет кровь чистокровных английских лошадей.
Посмотрим теперь, как обстояло дело с ходами у ближайших потомков Бычка. Первым знаменитым сыном Бычка был рыжий циммермановский Бычок. Он, по-видимому, обладал правильным ходом, ибо о нем писали: «Бычок (г-на Циммермана) не имеет в своем беге той особенной характеристики, которую имел его отец». Однако уже лучшая дочь этого рыжего Бычка, победительница Императорского приза Тёлка, дважды была лишена приза за неправильный ход. Дочь Бычка Пригожая дала Ходистую, мать знаменитой мазуринской Красы. Ход Красы был далеко не хорош. О нем в 1873 году писали: «Что касается до ее форм и ее своеобразного, смахивающего на иноходь бега…» Лучшим сыном Бычка был голохвастовский Петушок. Коптев писал о нем: «Петушок бежит красиво и нарядно, то есть высоко подымает передние ноги и, описав ими крутую дугу, ставит их сильно, ударяя копытами о землю». Таким образом, ясно, что у Петушка был хотя и крутой, но правильный ход. Однако призовая карьера его сына Петушка 2-го (завода графа И.И. Воронцова-Дашкова) преждевременно прекратилась из-за неправильного хода. Резвейший сын Петушка 2-го Кречет имел настолько неприятный ход, что это в свое время отмечалось в печати. Резвейшая дочь Кречета Урна, бывшая у меня в заводе, имела очень трудный и не всегда приятный ход. Интересно, что 50 процентов ее детей наследовали такой же ход, в том числе ее сын Удачный 2.19, который во время бега постоянно нырял и перехватывал. Когда у меня в заводе Удачный покрыл Безнадёжную-Ласку, родную внучку дубровского Бычка, и таким образом в приплоде было инбридировано имя родоначальника линии, то получившаяся от этой случки кобыла Буянка была резва, но имела отвратительный ход, из-за чего я уступил ее в группу заводов Московской губернии.
Если для Буянки составить табличку наследования неправильного хода, получим следующее:
Невольно призадумаешься, насколько серьезно стоит вопрос с ходами в линии Бычка и каким надо быть осторожным при подборе в этой линии. Отвратительный ход Буянки явился результатом неудачного подбора по ходам. Поясню свою мысль. Петушок 2-й имел неправильный ход, настолько испорченный, что его карьера прекратилась. Этим он был только отчасти обязан своему деду Бычку. Усиление отрицательного качества, вероятно, произошло вследствие того, что мать Петушка 2-го была дочерью блохинского Молодецкого, имевшего очень много английской крови в своем педигри. Отрицательное явление было вновь закреплено у Кречета, сына Петушка 2-го, так как его мать Корона приходилась внучкой Колдуну от Консерватива, о котором я писал выше. Таким образом, у Удачного закрепилась предрасположенность к плохому ходу. Когда он покрыл внучку Бычка (дубровского), то и получилась кобыла Буянка с отвратительным ходом. Нахожу уместным добавить, что знаменитый рязанский коннозаводчик Н.И. Родзевич, когда я у него гостил в Баграмове, говорил, что подбор по ходам играет очень большую роль в деле создания призового рысака. С самоуверенностью, свойственной молодости, я пропустил это мимо ушей, но через много лет убедился, что Родзевич был прав.