Братья Якунины, Николай и Александр, жили вместе. Николай Васильевич был холостяк, а Александр Васильевич женат и имел двух детей, сына и дочь. Трудно себе представить более различные характеры, более несходные темпераменты. Александр Васильевич был горяч, взбалмошен, любил кутнуть, жил широко; Николай Васильевич скуп, угрюм, сосредоточен, ни у кого не бывал и обладал большим терпением и выдержкой. Братья были привязаны друг к другу, но из-за несходства характеров всю жизнь ссорились. Их ссоры всегда кончались примирением, но со стороны было забавно смотреть на эти перепалки, и когда ссора начиналась, то присутствующие добродушно подмигивали друг другу, зная, что она ничем серьезным не кончится. Ссоры возникали из-за всяких пустяков, но чаще всего из-за лошадей. Николай Васильевич обвинял брата, что он не так ведет завод, не так работает лошадей, а брат поначалу оправдывался, потом начинал горячиться. Николай Васильевич критически относился к тому, как брат ведет дела, говорил, что он проживает много денег, мотает, плохо ведет хозяйство и в конце концов разорится и пустит по миру семью. Александр Васильевич упрекал брата в скаредности, смеялся над ним, трунил над его заводом и говорил, что он из скупости даже не женился. Особенно забавны бывали эти ссоры на бегу. Наступает утро, оба брата обязательно направляются на беговой ипподром наблюдать за работой своих рысаков, а иногда и ездить. Александр Васильевич с неизменным черным зонтиком в руках на случай непогоды, хотя всем известно, что дождь в Одессе так же редок, как хорошая погода в Петербурге, и Николай Васильевич с черной тростью в руках выходят из квартиры и поджидают конку (остановка конки была почти против их дома). Усевшись рядышком, оба брата едут через весь город до вокзала. Одесские конки, запряженные парой хорошо подобранных лошадей, ходили быстро, вагоны были удобные, и этот способ передвижения являлся самым дешевым. Это была уступка Александра Васильевича брату, ибо тот ни за что не поехал бы на бега на извозчике – из-за дороговизны. Кондукторы хорошо знали братьев и, не спрашивая, выдавали им билеты до конечной станции. На вокзале Якунины направлялись к заставе. И вот уже пыхтит маленький паровик с десятком вагонов, ходивший на Фонтаны – красивое и самое любимое дачное место одесситов на берегу Чёрного моря. Третья остановка – бега. Якунины идут к ипподрому. Сначала они заходят к себе на конюшню, осматривают рысаков, справляются об их здоровье, затем решают вопрос, кого и сколько ездить. Здесь же в конюшне неизменно разыгрывается первая ссора: оба брата никак не могут прийти к соглашению, как сегодня работать Петушка или Вара, и, повздорив, расходятся. Александр Васильевич начинает работать лошадей, а Николай Васильевич с беззаботным видом идет на ипподром, но при этом внимательно наблюдает за работой и прикидывает рысаков. Но вот работа окончена, и Александр Васильевич слезает с американки. Тут начинается форменная перепалка. Николай Васильевич обвиняет брата, что он сумасшедший, только и делает, что прикидывает, а тот оправдывается. Оба петушатся, а собравшиеся охотники добродушно потешаются. Якунины наконец успокаиваются и начинают обсуждать шансы своих и чужих рысаков. Тогда молодые охотники подходят к ним, просят их проехать и проверить лошадь, спрашивают совета. Якунины очень отзывчивы: советуют, ездят, наставляют молодежь. Николай Васильевич более снисходителен, а его брат очень строг в оценках лошадей, но всегда справедлив. Когда кто-нибудь из них чувствовал себя нехорошо и не мог работать лошадей, то его заменял наездник Баранов, служивший у А.В. Якунина. Баранов был истинный мученик, ибо оба брата сводили с ума советами, указаниями и наставлениями, а потом критикой его езды.
Я однажды присутствовал в заводе Якунина при весьма интересной сцене, которая, по-видимому, повторялась там часто. Дело было в мае. Вместе с А.В. Якуниным я пошел на ипподром. Николай Васильевич ездил двухлеток. «Вот восьмушка от этого столба до этого, – показал рукой Якунин на два столба по прямой. – Тут я прикидываю двухлеток». Это означало, что Якунин прикидывал своих двухлеток на одну восьмую версты. Выехал Николай Васильевич и аховски проехал восьмушку. «С ума сошел!» – обратился ко мне Александр Васильевич, показывая часы. Резвость была действительно выдающаяся. Так продолжалось довольно долго, и Петушки не бежали, а прямо летели. А.В. Якунин был в восторге, но все же приговаривал: «Чересчур гонит, не умеет работать лошадей, перепортит молодежь. Надо будет запретить ему езду». Наконец выехал Петушок 3-й, копия отца и по себе, и по ходу. Александр Васильевич, который рассказывал мне чудеса о его резвости, начал волноваться, как пройдет его любимец. Схватив меня за рукав, он воскликнул: «Смотрите, смотрите, третий выехал! Третий выехал!» Спросив его, что это значит, я получил объяснение, что так он сокращенно называет Петушка 3-го. «Третий» прошел феноменально резво для своего возраста. Когда Николай Васильевич подъехал к нам на середину круга, Александр Васильевич набросился на брата, крича: «Ты с ума сошел?! Ты знаешь, как ты проехал?! Если перевести на полторы версты, ты проехал 2.10! Погубишь мне лошадь!» Николай Васильевич пробурчал в ответ, что он всегда ездит с часами, и поехал в конюшню. А.В. Якунин торжествовал, любовно глядя на удалявшегося «третьего», затем неожиданно заявил: «Я проеду на нем второй гит, и вы увидите, что я проеду резвее!» – «Зачем, Александр Васильевич, не нужно», – стал я его уговаривать. Но он стоял на своем, и мы пошли к конюшне. Обратившись к Баранову, он сказал, что сделает второй гит, и приказал его выводить хорошенько. Тут набросился на брата Николай Васильевич, обвиняя его в том, что он сумасшедший, что на двухлетке, да еще в мае, после такой резвости нельзя ехать второй гит, и закончил тем, что объявил: «Это тебе обидно стало, что я так резво проехал!» Никакие уговоры не помогли, и братья поменялись ролями. Александр Васильевич сел на Петушка 3-го, а Николай Васильевич пошел со мной на круг. А.В. Якунин ездил уверенно, красиво и лихо и был необыкновенно картинен на езде. Это была полная противоположность брату: Николай Васильевич ехал спокойно, чисто по-американски, а Александр Васильевич гикал, посылал и сам готов был вылететь из американки, при этом его бородка развевалась, а корпус был откинут назад. Он размял Петушка и так проехал осьмушку, что чертям стало тошно! Нечего и говорить, что, когда ехал Николай Васильевич, у жеребенка еще оставался запас, но Александр Васильевич взял у него действительно всё.
За обедом братья препирались, были недовольны друг другом, и Николай Васильевич предсказывал, что Петушок завтра будет хромать. «Типун тебе на язык!» – крикнул Александр Васильевич, сорвался с места и побежал на конюшню. Там все было благополучно.
Когда Александр Васильевич ушел, я спросил Николая Васильевича, как может отразиться эта езда на Петушке 3-м. «Все равно он его погубит, – угрюмо ответил Николай Васильевич, – как погубил прикидками многих детей старого Петушка». – «Да, это большое несчастие для завода, – согласился я. – Удивительно, как этого не понимает Александр Васильевич. Ведь об этом все говорят и даже трунят над этими прикидками». – «Он это прекрасно понимает, – ответил мне Николай Васильевич, – но ничего не может сделать со своим темпераментом. Уж больно у него много сердца у самого…»
А.В. Якунин и в самом деле погубил немало резвейших лошадей, родившихся у него в заводе, и в этом, между прочим, кроется одна из причин, почему якунинский Петушок не дал в этом заводе ни одной первоклассной лошади.
Материал, который лег в основание якунинского завода, был настолько хорош, что, несмотря на все невзгоды, неудачи и катастрофы, которые пришлось пережить этому заводу, он себя оправдал. Из завода А.В. Якунина вышел ряд резвых лошадей, две из них, я имею в виду Бедуина и Петушка, обладали настоящим всероссийским классом. Строгий, Вар, Милый, Воевода и другие в свое время были видными рысаками не только на юге России, но и в Москве.
А.В. Якунин основал свой завод в 1876 году. Осенью этого года он купил десять кобыл в заводе В.П. Охотникова. Якунин сам рассказал мне о том, как он начинал свой завод. Приведу здесь его рассказ.
«Осенью 1876 года, – начал Якунин, – я взял 15 000 рублей и поехал в Россию за лошадьми. Урожай в этот год был замечательный, я продал на 40 000 рублей гирки (род пшеницы). Денег было много, дела шли хорошо. Я решил завести завод, о чем давно мечтал. У моего отца имелся большой завод упряжных лошадей, но по разделу он достался старшему брату, а мне хотелось завести такой завод, равного которому у нас на юге ни у кого бы не было. В то время я уже хорошо разбирался в лошадях, так как с детства их наблюдал в заводе отца, с ранней юности начал сам ездить, а потому меня нельзя было считать новичком в этом деле. Впрочем, о породе я имел самое смутное представление и генеалогии совершенно не знал. Решил я ехать в Хреновое и осмотреть там завод, а если представится возможность, то и купить лучших лошадей. Когда я приехал в Хреновской завод, который произвел на меня грандиозное впечатление, то узнал, что не только лучших, но никаких лошадей я купить не смогу. Все, что было назначено в продажу, уже продали. Я был очень этим расстроен, но решил подробно осмотреть завод. В Хреновом я познакомился со штутмейстером Пономарёвым, поселился у него на квартире и прожил там десять дней. Хреновские кобылы меня прямо с ума свели, а вот жеребцы мне понравились меньше. Пономарёв стал моим учителем относительно значения того или другого завода, у него по вечерам собирались местные охотники и вели бесконечные беседы о старом времени и лошадях. Здесь я узнал много интересного, но все эти разговоры окончательно вскружили мне голову, и я уже не знал, кого слушать и куда ехать за лошадьми. Одни советовали взять подовских лошадей, другие – тулиновских, старший наездник советовал купить кобыл «с призов» или у Воронцова-Дашкова. Во время этих коннозаводских бесед часто упоминалось имя Охотникова. В тот год жеребец Гордый завода Охотникова выиграл Императорский приз, и об этом много толковали. Часто упоминалось еще имя Верного, тоже охотниковской лошади. От Пономарёва я узнал, что Охотников купил половину завода Шишкина, что у него страшно резвые лошади высокой породы, что это один из наших знаменитейших коннозаводчиков. “Вот где нужно купить кобыл”, – подумал я и сказал об этом Пономарёву. “Не одоб ряю, – спокойно ответил мне Пономарёв. – У Охотникова лошадь мелкая, жидкая, без фасону и иногда при опущенной спине”. Затем он мне пояснил, что хотя эти лошади знаменитой породы и очень резвы, но молодому коннозаводчику надо иметь в виду прежде всего формы. В пример он привел своих хреновских кобыл: “Вот это матки. Что ни кобыла, то дом! А уж о правильности и красоте и говорить нечего”. Целую ночь после этого я не спал, раздумывал. Меня увлекало то, что охотниковская лошадь – призовая. И наутро я решил ехать в завод Охотникова и купить там кобыл. Распрощавшись с Пономарёвым, щедро с ним расплатившись, я собрался в путь. Провожая меня, Пономарёв сказал: “Вижу, что вы человек богатый, щедрый, лошадь люби те и понимаете, а потому из вас выйдет знаменитый коннозаводчик. Если уж купите у Охотникова кобыл, приезжайте обратно в Хреновое. Я отпрошусь у генерала и поеду с вами по заводам, помогу вам купить жеребца. Душой не покривлю, а за труды не оставите меня”. Я с радостью принял это предложение и поехал к Охотникову.
В.П. Охотников
Волшебник 5.26 (Чародей – Слава), р. 1859 г., зав. кн. Б.А. Черкасского[1]
Там я остановился у управляющего, но Василий Павлович Охотников, узнав, что приехал помещик и дворянин, прислал лакея просить меня перейти к нему в дом. Я очень удачно попал к нему, так как через три дня после моего приезда Охотников уезжал на зиму в Москву.
Имение Охотникова произвело на меня грандиозное впечатление. Вековой парк, такой, о каких не имеют понятия у нас в Херсонской губернии, раскинулся на сорок десятин. Этот парк из сосен, лип, вязов, берез и елей был удивительно красив. В нем был пруд, уходивший в глубь чащи красивыми извивами, много беседок и причудливых аллей. Дом Охотникова, не особенно большой, но с традиционными колоннами, стоял среди парка. Неподалеку находилась замечательная по архитектуре церковь, окрашенная в розовый и белый цвета, а еще дальше на фоне лип и кленов белели здания конюшен. Не менее красивый вид открывался и со стороны деревни, расположенной по обеим сторонам нижнего пруда.
Чародей (Досадный зав. И.Н. Рогова – Заветная, она же Чародейка, Хреновского зав.), р. 1849 г., зав. А.А. Болдарева[2]
Н.Е. Сверчков. «Непобедимый 2-й»[3]
Предположительно Сокол (Строгий – Воздушная), р. 1881 г., зав. В.П. Охотникова[4]
Атласный (Соболь 2-й – Богатырша), р. 1872 г., вор. жер.[5]
Добрыня 2-й (Добрыня – Дельфина), производитель в зав. СВ. Живаго[6]
Проказница зав. В.П. Охотникова, мать знаменитого жеребца Верного
Добрая (Добрый 1-й – Суровая), р. 1863 г., зав. В.П. Охотникова
Непобедимая (Бычок – Щука), р. 1843 г., кар. коб. зав. В.П. Охотникова
С трепетом переступил я порог охотниковского дома. Хозяин принял меня в кабинете. Он курил старомодную трубку с длиннейшим чубуком. Расспросив меня подробно о цели моего приезда и узнав, что я хочу завести завод, он одобрил мое желание и спросил в деликатной форме, располагаю ли я для этого достаточными средствами. “Без средств завести завод невозможно, – заметил Охотников. – Помимо знания лошади и любви к делу нужны деньги. Дело это приятное, но дорогое”. Я сказал, что в средствах не стеснен, и просил Охотникова продать мне хороших кобыл и разрешить подробно осмотреть его завод. “Я сам покажу вам завтра лошадей на выводке, – пообещал Охотников, – а покамест познакомлю вас с историей завода”. Охотников встал и подвел меня к портрету какого-то господина с крупными чертами лица. “Это Шишкин, у которого я купил завод. Первый знаток лошади и великий мастер своего дела”, – сказал Охотников. Кабинет сверху донизу был увешан портретами рысаков, и Охотников, подводя меня то к одному, то к другому портрету, сообщал, какая лошадь на нем изображена. Тут были все родоначальники охотниковского завода. После обеда, вечером, Охотников рассказал мне много интересного о Шишкине, Тулинове, прежних лошадях и о своем заводе. Тут-то я понял, что поступил правильно, приехав в завод Охотникова, и что лучшего материла по породе я нигде не найду.