Характерно, что ни в одном из изученных директивных документов, инструкций, информационных брошюр или стенограмм совещаний, проведенных под эгидой Наркомпроса в 1943–1944 гг., нет тем, которые с освобождением от оккупации значительной части территории РСФСР должны были приобрести колоссальное значение: судьба советских военнопленных и коллаборационизм советских граждан. Увы, эти драматические сюжеты так и остались «фигурой умолчания» не только во время войны, но и многие десятилетия после нее. Не менее примечательным является тот факт, что «белым пятном» в музейном освещении войны осталось и открытие Второго фронта.
Принципиально важно, что к 1943 г. государством была осознана не только необходимость сохранения материалов о Великой Отечественной, но и их изучения. Эти задачи обозначены в документах указанного периода как «священная обязанность»[68]. Существенной была и установка о выявлении и принятии на государственную охрану «памятных зданий и памятных мест, связанных с освободительной войной советского народа и ее героями». Уделялось внимание и устной истории: «Музей должен организовать систематическую запись рассказов земляков-очевидцев и участников исторических событий»[69]. (Публикация и экспонирование последних разрешались только после утверждения местными парторганами и впоследствии в значительной степени выродились в «заавторство» – когда участнику событий предлагалось озвучивать уже подготовленный текст.)
«На музейных работниках лежит почетная задача изучения всего этого материала и составления летописи событий в своей местности в дни Великой Отечественной войны»[70]. Заметим, что это понимание на высшем уровне де-факто шло вдогонку деятельности музеев, осознавших свою миссию (о чем, в частности, свидетельствуют приведенные в начале данной главы примеры) с первых часов и дней войны. Однако государственные установки, сформулированные к этому времени, в значительной мере сужали поле собирательской, научной и экспозиционной деятельности музеев. Им предписывалось «воссоздать картины патриотического подъема в стране и данном крае, военных действий и жизни фронта, партизанского движения, подвигов героев Советского Союза, героики тыла, всевобуча, МПВХО, донорства, патронирования сирот, славных дел юных тимуровцев… отражать участие данного края в обороне страны, в выполнении приказов т. Сталина, собирать также материалы, рисующие звериный облик врага, его гнусные преступления, разложение, разгром гитлеровских оккупантов»[71]. Как видим, акцент сделан исключительно на пропаганде позитивных, успешных аспектов хода войны и схематично «прорисованных» чертах противника. Именно с этого времени окончательно уходят в тень, а точнее в запасники (а порой и уничтожаются), собранные музейщиками экспонаты и документальные материалы, связанные с первым, трагическим этапом Великой Отечественной, ибо резюмирующей стала идеологема, сформулированная Управлением политпросветработы Наркомпроса: «Надо немедленно приступить к созданию новых экспонатов, отражающих героику фронта и тыла [курсив мой. – Ю. К.]. Делом чести каждого музея является построение постоянной экспозиции, посвященной Великой Отечественной войне»[72]. Абсолютно те же по интонации дефиниции содержаться в справке, разработанной руководством Бюро по охране памятников Наркомпроса: «Отечественная война оставила и оставляет нам большое количество памятников о подвигах советского народа на фронте и в тылу. И задачей музеев и музейных работников является выявить эти памятники, оформить их и привести в такое состояние, чтобы они полным голосом говорили о героических страницах [курсив мой. – Ю. К.] в жизни русского народа»[73]. Так уже во время войны был задан алгоритм «стирания» из памяти всей многогранной истории Великой Отечественной войны, включавшей не только героические, но и трагические страницы.
По решению Военного Совета Ленинградского фронта и Ленинградского горкома ВКП(б) в 1943 г., после прорыва блокады началась работа по увековечению обороны города, до финала которой оставался еще год. На основе открытой в 1942 г. экспозиции «Великая Отечественная война советского народа»[74] создавалась новая выставка. В ее подготовке принимали участие сотрудники музеев, остававшиеся в городе, а также специалисты, отозванные с фронта. Она имела огромный успех не только в Ленинграде, но стала знаменательным событием в масштабе всей страны[75]. Практически сразу после ее открытия стало очевидно, что по качеству и количеству представленного материала, выставка нуждалась в трансформации в полноценный музей. «Выставка “Героическая оборона Ленинграда” создавалась по свежим следам событий, можно сказать единым дыханием, на высоком душевном подъеме. Она включала подлинные документы, живые материалы, трофеи, значение которых было огромно в те дни… Она… объединила в себе точность исторической достоверности с сильнейшим эмоциональным воздействием. Кто видел ее – никогда не забудет»[76]. Ленинградские Горком и Горисполком в марте 1944 г. разрабатывают документы о преобразовании выставки в музей «Героическая оборона Ленинграда». (Тогда же у музейщиков, создававших выставку, возникла идея сохранить как памятники ДОТы в черте города.) Первым директором уникального музея, разместившегося в 18 огромных залах старинного здания в Соляном городке, стал научный сотрудник Государственного Эрмитажа, один из крупнейших в РСФСР специалистов по истории военного дела Л. Л. Раков, сумевший превратить его в «энциклопедию блокады». Особо ценными в историческом и духовном смысле – помимо образцов оружия и изделий военной промышленности, официальных документов, агитационной продукции, фотографий, сделанных военкорами, – в нем были личные реликвии. Тысячи ленинградцев принесли в фонды и на экспозицию нового музея, который сразу стал воистину народным, уникальные свидетельства блокады – вещи, дневники, предметы скудного быта. Одна из них – ставший всемирно известным свидетельством бесчеловечности гитлеризма дневник Тани Савичевой. 5 октября 1945 г. СНК РСФСР принял решение о преобразовании этой выставки в музей «Оборона Ленинграда» республиканского значения[77]. А еще весной 1945-го Ленгорисполком ходатайствовал перед ЦК ВКП(б) в лице секретаря ЦК Г. М. Маленкова о следующем: «Ленинградский горком ВКП(б) в ознаменование героической обороны г. Ленинграда в период Великой Отечественной войны против немецко-фашистских захватчиков просит: а) разрешить установить в Ленинграде памятник “За оборону Ленинграда”.
б) установку памятника произвести на площади у Дома Советов по Московскому шоссе в центре нового архитектурного ансамбля, который будет посвящен эпохе Великой Отечественной войны и обороне Ленинграда. в) приступить в 1945 году к проектированию памятника с тем, чтобы к строительству памятника приступить в 1947 году»[78]. Этим планам не суждено было сбыться. Именно Маленковым был подписан приговор Музею обороны и блокады, ставшему жертвой «Ленинградского дела» в 1949 г.[79] Практически вся его уникальная коллекция была уничтожена (включая редкие образцы трофейного оружия и дневники ленинградцев), немногое оставшееся отправлено в запасники нескольких городских музеев. Вместе с руководителями Ленинграда были репрессированы Л. Л. Раков и значительная часть сотрудников. Музей был вновь открыт лишь 40 лет спустя после своего закрытия, вызвав всплеск неугасающего интереса у горожан, снова, как и в 1944-м, откликнувшихся на призыв принести сохранившиеся семейные реликвии. Увы, ныне он занимает два из 18 ранее принадлежавших ему залов, не имея возможности достойно представить частично воссозданные прежние и появившиеся за четверть века после второго открытия фонды.
Государственная политика в сфере музеефикации и мемориализации событий Великой Отечественной к 1943–1944 гг. приобрела вполне сложившиеся очертания. Помимо акцента на глорификацию событий войны, с освобождением от нацистской оккупации «братских республик» – Латвии, Литвы и Эстонии, со стремительным перемещением боевых действий за территорию СССР и победоносным наступлением Красной Армии на запад, актуализируются сюжеты международного положения нашей страны и, следовательно, геополитических событий, предшествовавших Великой Отечественной. В этом смысле образцовой являлась концепция выставки «Красная Армия в боях с немецко-фашистскими захватчиками» в Центральном музее Красной Армии, утвержденная Управлением агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) с подачи Главного политуправления РККА. К ее организации были привлечены Генеральный Штаб Красной Армии, Главное и Центральное управления Наркомата обороны, Наркомат военно-морского флота, Всесоюзный комитет по делам искусств при СНК СССР, Всесоюзный комитет по делам кинематографии при СНК СССР, ТАСС, Институт марксизма-ленинизма и, едва ли не впервые за всю войну в музейной практике – Комиссия по истории Великой Отечественной войны при Академии наук Союза ССР[80]. Созданной при взаимодействии столь внушительных организаций-участниц выставке отводилась роль «хрестоматии» по официальной версии актуальной истории. Тем более важно обратить внимание на то, что помимо традиционно освещаемых разделов, посвященных ключевым военным событиям и операциям, в число основных тем были включены и геополитические сюжеты предвоенного (применительно к СССР) времени. Вот основные из них: «Мирная политика советского правительства. Т. Сталин о внешней политике Советского Союза. Советско-германский договор от 23 августа 1939 года и его значение для СССР. Освобождение Западной Украины и Западной Белоруссии. Договор между СССР и Финляндией о ненападении. Добровольное вступление Литвы, Латвии и Эстонии в СССР. Мирное разрешение советско-румынского конфликта о Бессарабии. Карта – итоги боев в Финляндии, обеспечение безопасности города Ленина. Документы о добровольном вступлении Литвы, Латвии, Эстонии, фотокопии договоров между СССР и Прибалтийскими странами, СССР и Финляндии, СССР и Германии»[81].
«Внешнюю» линию мемориализации и музеефикации еще не остывших событий партийное руководство страны провело в конце 1944-го – первой половине 1945 г. серией мероприятий, ориентирующих «международную общественность» на увековечение роли Красной Армии-освободительницы и подвига Советского Солдата. Одним из типичных шагов в этом направлении стала поездка представителей международного Всеславянского комитета в Болгарию в марте 1945 г., итогом которой стало обращение его руководства «К общественности стран, освобожденных Красной Армией»:
«Представителям славянских народов, посетившим Болгарию в день народного праздника освобождения от иноземного владычества, была предоставлена возможность осмотреть исторические места, связанные с боевыми действиями Русской Армии, боровшейся за свободу Болгарии.
Памятники, сооруженные в этих местах, исторические могилы, окруженные постоянным вниманием болгарского народа, не могли не вызвать у нас чувства восхищения. Движимые этим чувством мы обращаемся к общественности Польши, Чехословакии, Югославии, а также Румынии и Венгрии с призывом: увековечить память славных воинов Красной Армии, освободителей от немецко-фашистского рабства, павших в войне, которая сейчас заканчивается полным разгромом гитлеровской Германии.
Создавая памятники, монументы, мавзолеи над могилами героев, создавая памятники-музеи, следовало иметь в виду, что они должны быть рассчитаны на долгое существование. Доски с именами героев должны были быть из благородного и прочного материала, чтобы надписи не стирались со временем, чтобы им была гарантирована вековая сохранность[82]. Так с уходом боевых действий с территории СССР советская государственная политика в музейно-мемориальном аспекте Великой Отечественной войны логично экстраполировалась на освобожденные Красной Армией страны.
Итак, на основании архивных источников и историографии советского и постсоветского времени можно реконструировать этапы государственной политики по музеефикации и мемориализации событий войны и ее музейного воплощения. Собственно, эта политики приобрела системные очертания спустя год-полтора после начала Великой Отечественной. До того партийно-государственное руководство посылало лишь ситуативные «импульсы», направленные на усиление агитационно-пропагандистской патриотической работы. Главным приемом этой работы в указанный период стала апелляция к патриотизму – причем впервые с 1917 г. – в неразрывной связи с дореволюционной историей. Тогда же государство вынужденно пыталось посредством «перестановки» акцентов разрушить многолетние устойчивые стереотипы массового сознания о внешних «друзьях и врагах». При этом нельзя не отметить, что уже в этот тяжелейший период война советского народа воспринималась как судьбоносное, достойное вечной памяти событие. Хотя документальное и предметное «обеспечение» этой памяти пока являлось делом профессиональной ответственности музейщиков, а не задачей государственной важности. И сотрудники музеев РСФСР, несмотря на колоссальные трудности, в большинстве своем эту задачу выполнили. С переломного 1943 г., после победы в Сталинградской битве, Наркомпрос и Управление агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) детализировали и обобщали подходы к музейной работе. В 1943–1945 гг. принимались важные, профессионально и ситуационно оправданные документы, систематизирующие сбор экспонатов – памятников войны, создание экспозиций и временных выставок, посвященных различным этапам войны, изменениям международных отношений, развивающие военное краеведение и т. д. Однако одновременно формировался «госзаказ» на глорификацию событий войны, создание «безупречного и безошибочного» образа власти, олицетворенной И. В. Сталиным, замалчивались трагические страницы военной истории – страницы, без которых в полной мере не понять и не прочувствовать цену великой Победы. «На нашу долю выпало быть свидетелями и участниками величайшей из войн, которые когда-либо вела Россия. Исход ее решает будущее не только нашей страны, но также Европы и всего мира. Темп жизни скор как никогда. Дела, события, впечатления быстро сменяются и, вытесняемые новыми, уходят в историю. Память – самое ненадежное хранилище сведений по истории. Жгучее “сегодня”, делаясь “вчера”, теряет в представлении свою яркость; постепенно оно блекнет, многое забывается. Сохранение материалов для будущей истории войны становится, таким образом, одной из важнейших задач наших историков как в центре, так и на местах»[83], – это несколько пафосное, но оттого не менее справедливое, заключение сделано выдающимся музейным историком в разгар Великой Отечественной, когда жгучая правда войны еще не стала остывшим, отшлифованным идеологией «вчера». Задача сохранения материализованной памяти о войне выполнена музейщиками России в той максимальной мере, в какой это было возможно, иногда с помощью власти, а порой – вопреки ей.
Глава II
Фронт без флангов
Эвакуация музеев
Внезапность и сила нападения гитлеровской Германии, сокрушительно быстрое продвижение вермахта по территории нашей страны потребовали колоссального напряжения всех сфер жизни СССР. И, увы, выявили системную неготовность к ней – как высших эшелонов власти, так и ее представителей в регионах. «Жалкие хлопоты власти и партии, за которые мучительно стыдно… Как же довели до того, что Ленинград осажден, Киев осажден, Одесса осаждена. Ведь немцы все идут и идут… Это называлось: “Мы готовы к войне”… Не знаю, чего во мне больше – ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, – к нашему правительству…»[84] – записала Ольга Берггольц в дневнике в августе 1941 г. Пакт Молотова – Риббентропа «расслабил» политическое руководство страны, уверовавшее, что потенциальный грозный противник «замирен». К вторжению гитлеровских войск СССР оказался не готов ни стратегически, ни материально-технически, ни организационно, ни психологически. (Констатация этого трагического факта отражена как в официальных документах, включая материалы архива Минобороны, так и в исследованиях аналитического характера, дневниках и мемуарах.)[85] Ситуация в музейной сфере, увы, не оказалась исключением.