Объем торговли между этими тремя самодостаточными регионами – Британией, Северо-Восточной Галлией и Верхним Дунаем – к IV веку был сравнительно небольшим. Некоторое количество стекла, произведенного на севере Галлии и в Рейнской области, нашло дорогу в Британию, и нам известно, что в то же самое время зерно с острова отправлялось на другой берег Канала, чтобы кормить армии на Рейне. Стекло Кёльна также везли в верховья Дуная, но такие перевозки оставались незначительными.
Интересно, что, за исключением транспортировки некоторых предметов роскоши, эти регионы были также отделены в экономическом отношении от торгового мира Средиземноморья. Исследование артефактов, обнаруженных в процессе раскопок в Бельгии, Фризии и разных местах Северной Галлии, указывают на это однозначно. Лишь совсем немногие из них имеют средиземноморское происхождение. Даже произведенное в Рейнской области стекло этого периода, в отличие от стекла Меровингов, как показал химический анализ, не содержит средиземноморских ингредиентов. Британские шерстяные изделия были известны в сердце империи при Диоклетиане, однако, похоже, туда больше ничего с севера не поступало.
Следует рассмотреть еще один регион империи, непосредственно связанный с Атлантикой. Это территория вокруг Бордо, состоящая из Западной Галлии и северного побережья Испании. Археологической информации об этом регионе в тот период немного, но все же на ее основании можно сделать вывод, что он не так резко порвал с прошлым ранней империи, как другие[1]. Хотя его города сильно пострадали в III веке, в IV веке они сохранили некоторую важность. Аммиан Марцеллин назвал Бордо, Сент, Пуатье и Орлеан городскими центрами уже в 390 году. Бордо в IV веке был достаточно богат, чтобы поддерживать школы риторов, звездой которых являлся поэт Авсоний. Тесную связь с Северной Испанией и, особенно, Галисией в этот период доказывает распространение присциллианства в этих регионах. Не прерывались связи и со средиземноморским миром через Гаронну и, возможно, также через Луару-Рону. Активная торговля вдоль берегов достигла Гибралтара и далеких Британии и Ирландии. Здесь жила богатая сенатская аристократия, и вина из ее обширных поместий доставлялись на северные рынки. Предположительно, изделия из металла тоже производились не только для удовлетворения местных нужд. Достаточно удаленный от границ, чтобы избежать имперских поборов и регламентации, необходимой для поддержки пограничных армий, этот регион находился в относительно привилегированном положении. Но и здесь местничество и отделение от средиземноморского мира оставались общими правилами.
Характерной экономической единицей всех северных регионов империи, однако, была вилла, а вовсе не центр, где государственные фабрики выпускали оружие и оборудование, необходимое для римских пограничных армий, и даже не уцелевшие торговые города, такие как Лондон, Кёльн, Бордо или Пуатье. Вилла всегда была сильна в этих регионах, даже в условиях раннего процветания империи, а к IV веку она стала особенно могущественной экономической единицей. На самом деле эта система вилл была прямым результатом того самого экономического местничества, о котором говорилось ранее. Причем дело было не только в недостаточности денежной экономики и торговых связей со Средиземноморьем, но также в определенной политической линии имперского правительства.
Государственная регламентация транспорта, государственное управление промышленностью, государственные политические решения, привязывавшие гильдии купцов, ремесленников и городскую аристократию к своим задачам, а также тяжелый гнет налоговой системы поздней империи – все это уничтожило жизненную силу, еще оставшуюся в городских центрах. Это также вывело большую часть торговли и промышленности в сельскую местность, где под защитой могущественной сенатской аристократии можно было действовать свободнее. Таким образом, в поздней империи значительная часть экономической жизни переместилась на виллы в сельской местности. В точности так же текстильное производство периода позднего Средневековья вырвалось из лап гильдий в аграрный мир, где было больше свобод. Этот факт объясняет парадокс разрушенных городов и процветающих вилл Западной Галлии, долины Мозеля и Британии этого периода. Он объясняет, почему такая вилла, как Чедворт, что в графстве Глостершир, существовала как сельскохозяйственные фабрики, производившие разные товары, в том числе шерсть и черепицу. Он объясняет процветание британской сельской местности в те годы. Объясняет торговлю между виллами в регионе Гаронны, которая дала жизнь классу состоятельных разносчиков, разносивших товары для продажи на некоторое расстояние от места их производства. А также дает нам возможность понять источник богатства таких семейств, как Авиты и Аполлинарии в этой части Галлии.
Те историки, которые видели в системе вилл поздней империи в этих регионах своего рода замкнутую натуральную экономику в более позднем средневековом смысле слова, вероятнее всего, ошибаются. Система вилл больше напоминает систему плантаций колониальной Вирджинии, Малайи XIX века или Вест-Индии. Для тех, кто работал на земле, как колоны, или трудился в одной из мастерских вилл, это была закрытая аграрная система, но для хозяев, живших в комфорте, она обеспечивала необходимые средства, чтобы наслаждаться имперской роскошью и отправлять продукцию своих полей и мастерских на дальние расстояния. Владельцы вилл Галлии, Британии и других регионов Запада, имеющие экономические привилегии благодаря имперским законам и защищенные от вмешательства официальных лиц и налогообложения собственной силой, играли важную экономическую роль, выходившую далеко за пределы их поместий. На самом деле в V веке одному императору хватило ума понять их роль и осознать, что торговцы незаконно покидают города и продолжают вести коммерческую деятельность в портах и виллах, свободных от имперских налогов.
В общем, мы можем утверждать следующее: в атлантических и центральноевропейских провинциях империи к IV веку появился ряд экономических регионов, отделенных друг от друга. В каждом была сравнительно высокоразвитая промышленность и самодостаточное сельское хозяйство. Эти регионы, обязанные своей замкнутостью и местничеством оборонительному мировоззрению и правительственной системе, созданной поздними римскими императорами, не были, в сущности, частью средиземноморского мира, служившего основой существования Рима. Они зависели от аграрной усадебной экономики, производившей не только продовольствие, но и промышленные продукты для потребления.
Однако считать, что появление такой своеобразной экономики является исключительно результатом потребностей Рима для обороны или ее правительственной политики, все же нельзя. Ведь со времен Августа действовали и другие силы, влиявшие на трансформацию экономики римских северных провинций, обращенных к Атлантике и Центральной Европе. Представляется вполне возможным, что даже без давления потребностей обороны и правительственной регламентации и его вмешательства все равно могла возникнуть экономическая ситуация, подобная описанной выше, хотя, вероятно, не так быстро. Растущий индустриализм и отдельные экономические системы были неизбежны в Галлии, Британии, Рейнской области и в верховьях Дуная, как результат успеха римской цивилизаторской миссии, наличия природных богатств в этих частях Европы и влияния географических условий, которые определили тяготение этих регионов к северным морям, а не к Средиземному морю.
Давайте рассмотрим промышленные и экономические события на латинском Западе. Возьмем, к примеру, производство тканей, гончарных изделий и стекла. В I веке центром производства этих трех товаров была Италия, откуда их экспортировали в северном направлении за границы Рима. К IV веку появилось местное стекольное производство в Бельгии и Рейнской области, сделав итальянский импорт ненужным. Во II веке популярная и дешевая римская посуда изготавливалась на юге Франции, откуда ее везли в Британию, Северную Галлию и Рейнскую область. Ко временам Константина это производство исчезло в Провансе и вместо этого укоренилось на севере в Аргоне и долине Мозеля, а также в Восточной Британии. То же самое произошло с производством бронзы и латуни. Что касается тканей, в поздней империи Бельгия и далекая Британия стали центрами производства шерсти, хотя ранее они почти не вносили вклад в это производство. Производство железа и металлообработка шли по тому же пути развития, став особенно важными для экономик Британии, Рейнской области и Альп. Не следует игнорировать и перемещение в тот же период производства вина из Южной Галлии на север в долину Мозеля.
Хотя III век был свидетелем неудач римской цивилизации в западных провинциях, нет сомнений в том, что к IV веку продвижение на север возобновилось, и не только торжествующее местничество привело к промышленному и сельскохозяйственному развитию, о котором мы говорили. Оно было результатом поступательного движения цивилизации. Так и в современном мире мы видим, что, несмотря на войны и беспорядки, развивается промышленность в Южной Америке, Африке, Азии и других районах, преобразуя аграрные территории в более самодостаточные экономические единицы, которые успешно конкурируют со старыми установившимися центрами. Этот процесс, ускоренный официальной политикой Рима, который работал на римском Западе, помогает объяснить ситуацию, сложившуюся в IV веке.
Теперь рассмотрим влияние на торговлю в Северной Европе, от Испании до Финляндии, события в римских северных и атлантических провинциях, отделенных от Средиземноморья. Здесь следует различать торговлю Западной Атлантики – Галлии, Испании, Британии, Ирландии и далее – и торговлю Центральной Европы и Черного моря, которая тоже доходит до Балтики и Скандинавии по суше, старым янтарным путям.
Сначала рассмотрим торговлю Западной Атлантики. К началу периода поздней империи произошли изменения характера этой торговли, тех, кто в ней участвовал, и в смене маршрутов. Возможно, самым важным изменением стало появление довольно большого числа британских моряков и купцов, ставших ее полноправными участниками. Во времена Страбона атлантическое судоходство в основном было в руках галльских купцов, в первую очередь менапиев и моринов, самых выдающихся торговцев на атлантическом побережье от Бордо до Лондона. Но уже в III веке в Бордо стали появляться британские моряки с восточного берега острова.
Одной из причин такой перемены может быть упадок бельгийских портов при поздней империи. Римляне из Фризии покинули такие старые торговые центры, как Битгюм, Домбург, Фекцио и Неймеген, и даже расположенный дальше по побережью Ауденарде к этому времени утратил свое значение. Некоторые считали, что оставление этих портов стало прямым результатом вторжения моря на прибрежные регионы Фландрии и Фризии[2]. Другие видели в этом упадке результат набегов агрессивных саксонских пиратов. Но какова бы ни была причина, следует отметить, что вся эта часть Нидерландов, в противоположность Долине Мозеля возле Трира, пришла в упадок в период поздней империи. Не только порты, но даже виллы исчезли. Из 400 вилл, как известно существовавших при ранней империи, только 22 еще были заселены в начале IV века, а в конце века – семь. Причем последние по своему расположению больше тяготели к Рейну, чем к Каналу и Северному морю.
Представляется очевидным, что исчезновение купцов – менапиев и моринов из атлантической торговли после времен Караузия было тесно связано с упадком, постигшим их родину после ухода римской цивилизации из Фризии на юг. Но не вся торговля из этих регионов исчезла. Нам известно, что рейнское стекло поступало в Англию и в IV веке, и некоторое количество terra sigillata попадало в Фризию уже после 300 года. Однако ее объемы были невелики в сравнении с теми, что имелись при ранней империи. Нет сомнений в том, что купцы из Восточной Британии, которую не коснулись катастрофы III века, так сильно повлиявшие на Нидерланды, обязаны своим возвышением, по крайней мере отчасти, исчезновению конкуренции на северных морях. Теперь они сами плавали за товарами, которые раньше привозили в их порты галльские купцы. Это объясняет нахождение вдоль восточного побережья Шотландии множества римских монет, датированных тем периодом.
Еще интереснее новый морской торговый импульс, отмеченный в те годы в Западной Британии. И здесь особенно важной представляется положение Корнуолла в поздней империи. Известно, что в ранней империи в Корнуолле не было ни развитой промышленности, ни торговли. Его оловянные рудники не разрабатывались, и римляне, ближайший гарнизон которых располагался в Эксетере, даже не потрудились занять полуостров. В III веке начались перемены. Открылись оловянные шахты, и, если верить Авиену, вдоль корнуоллского побережья началась активная морская торговля, которой занимались коренные британцы. Некоторые авторы считают, что это произошло из-за истощения испанских оловянных залежей в Астурии. Другие утверждают, что из-за беспорядков на западе олово Галисии стало трудно получать. Теперь уже никто не узнает, как было на самом деле.
Тем не менее не может быть сомнений в том, что новый британский морской импульс распространился далеко за пределы Корнуолла. Мы узнаем о британских мореплавателях на побережье Северной Испании. Корунья в Галисии в IV веке стала известна как Portus Britanniae. Для британских моряков, плававших к этим далеким берегам, был даже построен маяк. Возможно, новая британская морская активность на море была отражением того, что Хаверфилд уместно назвал кельтским возрождением в Британии при поздней империи, возрождением, заметным в кельтских религиозных идеях и отчетливо видным в произведениях искусства, обнаруженных в Бате, в сокровищах Милденхолла и на британских римских виллах.
Кельтское возрождение не ограничивалось одним только британским побережьем. Оно также отразилось – и было связано – с подъемом пиктских и ирландских морских сил в те годы. В Ирландии, к примеру, в IV веке отчетливо видны признаки стимулирующего воздействия из римских источников, что, вероятно, было результатом близкой связи с империей, по-видимому с соседней Британией. Удивительно большое число бронзовых предметов, имеющих позднее римское происхождение, датированных этими годами, было найдено в Ирландии, в противоположность сравнительно небольшому их числу периода ранней империи. Монетные клады поздней империи были найдены в Голуэе и центральной части Ирландии. Это подразумевает, что торговая активность достигла и этого удаленного острова.
Аналогичные предметы и клады с римскими монетами также были обнаружены на западном побережье и островах Шотландии, земли пиктов – на островах Уист и Айлей (Гебриды) и возле Лох-Несс на материке. Представляется вероятным, что западный морской путь протянулся дальше Шотландии к скандинавским берегам, поскольку аналогичные римские предметы и монеты были найдены при раскопках в районе норвежских фьордов. Одна из самых интересных находок в том регионе – серебряная монета Констанция Хлора, чеканенная в Аквитании. Она связывает Западную Норвегию и Западную Галлию в IV веке империи. Даже в Исландии обнаружены римские монеты этого периода[3].
По монетам, бывшим в обращении в тот период, видно, что весь атлантический регион, территории как внутри империи, так и за ее пределами, обладал экономическим единством. Повсюду от Норвегии и Исландии до Испании все найденные монеты того периода были только серебряными[4]. В империи в целом и в средиземноморском регионе в частности в те годы существовала биметаллическая система, хотя золото чаще использовалось в международной торговле. Тогда почему оно было настолько редко в Атлантике? Возможно, причина в том, что Британия была крупным производителем серебра, и торговля, оказавшись в руках британцев, велась с использованием серебряных монет. В этой связи интересно отметить, что серебряные рудники в Мелле, распложенном в Западной Галлии, ранее не использовавшиеся, в IV веке начали разрабатывать. Возможно, лучшее объяснение заключается в том, что грузы, перевозившиеся по атлантическим путям, в основном не были дорогостоящими предметами роскоши, и их везли мелкие торговцы. Для такой коммерции расчеты в серебряных монетах целесообразнее, чем в золотых. В общем, каким бы ни было объяснение, можно не сомневаться в том, что развитие этой серебряной монетной системы, аналогичной той, что появилась в этих же регионах при поздних Меровингах и Каролингах, знаменует становление атлантической торговой и экономической жизни, отдельной от жизни Средиземноморья.