Подобные идеи пересекаются с рассуждениями о глобальном лидерстве, в основе которых лежат претензии Мексики на глобальную роль в международных отношениях. В контексте работ классиков латиноамериканской литературы, таких как О. Сункель и П. Пас, глобализация трактуется в широком смысле, как сложный процесс мировой интеграции стран, который включает объединение политической, экономической и культурной сфер[4]. Важно и то, что мексиканская трактовка глобализации тесно переплетается с постулатами экономического неолиберализма, представляющего собой описание современного состояния мира и заменившего другие политически насыщенные концепции, такие как неоколониализм или империализм. Через призму диалектического подхода, принимая во внимание то, что глобализация и идентичность непрерывно претерпевают разного рода трансформации в контексте нашей эпохи, в мексиканской политологии Мексика совмещает в себе несколько ролей. В рамках Западного полушария она предстает неким центром, который, с одной стороны, сам существенно зависит от США, ставших ее новой метрополией. С другой стороны, она сама становится «надзирателем» по отношению к странам Центральной и Южной Америки, характеризующимся слабыми и неперспективными районами. При этом, пользуясь своим статусом самой независимой из латиноамериканских стран, которого она добилась еще в 1960-е гг., а также благодаря неизменному позитивному внешнеполитическому курсу Мексика постепенно укрепляет свой авторитет на международной арене.
Политологического подхода в Мексике придерживаются большинство исследований, посвященных международной политике, косвенно принявших концепцию, согласно которой международные отношения отождествлялись с политологией. В своей статье, посвященной изучению международных отношений в Мексике и опубликованной в 1964 г., мексиканский политолог М. Охеда заметил, что «международные отношения в строгом смысле относятся к отрасли политической науки»[5]. По сравнению с международной политикой существенно более ограниченной сферой изучения обладает внешняя политика. Первое понятие охватывает не только межгосударственные отношения, но и всю сеть политических отношений, которые происходят на международной арене. Понятие «внешняя политика» имеет гораздо более точное и конкретное значение, так как речь идет об определенных отношениях между государствами и системами государств, а также экономическими и культурными образованиями. В мексиканской политологии внешняя политика рассматривается, как элемент гораздо более обширной группы международных отношений, где именно государство продолжает оставаться привилегированным актором[6]. Подобно внешнеполитическим исследованиям, реализованным в других странах Латинской Америки, в работах мексиканских политологов неизменно присутствуют три основные темы, наличие которых обусловлено их особым отношением к ценностям. Именно они обусловили появление новых теоретических концепций понимания международной сферы, различных с подходами, преобладающими в Соединенных Штатах Америки и Европе.
Три основные темы характеризуют внешнеполитические концепции Мексики на рубеже XX-XXI вв. Во-первых, наделенная особой значимостью необходимость укрепления национальной и региональной автономии, в большей степени ориентируясь на концепцию сбалансированного распределения функций на международной арене, а не на стремлении в борьбе за власть во что бы то ни стало получить весомые преимущества. Во-вторых, важность содействия и достижения экономического и социального развития. И, в-третьих, первостепенная и преобладающая роль двухсторонних отношений с Соединенными Штатами[7].
Другие темы, такие как, например, усилия Мексики, направленные на разоружение и поддержание мира на планете, легко вписывались в одну из этих трех доминирующих тем. К примеру, одним из главных аргументов, используемых как мексиканскими политиками, так и учеными в продвижении глобальной инициативы в области разоружения, стало перенаправление огромных ресурсов, выделяемых на вооружение, на развитие стран третьего мира.
В качестве первого внешнеполитического вопроса, единогласно выделяемого всеми мексиканскими политологами, выступает достижение автономии. Более того, именно степень автономии служит критерием успешности внешнеполитических курсов мексиканских президентов, провалом которых считается возникновение либо усугубление зависимого положения. Центральной выступает идея создания такой международной структуры, в которой цель, преследуемая ключевыми субъектами, не является формой силы, чтобы сделать другого актора подчиненным своим интересам, а, напротив, предполагает поиски состояния свободы от политических, экономических или стратегических интересов, которые не признаются их собственными.
В мексиканской политологии в качестве ключевой концепции анализа внешней политики понятие автономии заменяет более инструменталистское понятие власти. В этом контексте инструменталистская трактовка традиционного понятия власти, о котором писали французский политолог Р. Арон и основатель школы прагматизма Г. Моргентау, явно отличается от широкого толкования власти характерного для мексиканских политологических исследований. В них особо подчеркивалось, что достижение автономии Мексики влечет за собой теоретические, концептуальные и стоимостные последствия, отличные от теоретических предположений, подразумеваемых традиционным анализом международной политики в развитых странах. А ключевая цель автономии заключалась в том, чтобы любая форма зависимости должна быть уничтожена или, по крайней мере, сведена к минимуму.
Большинство латиноамериканских исследований, посвященных проблеме подчиненности и автономии, сходятся во мнениях, что зависимое положение Латинской Америки может быть преодолено при помощи активизации процесса сотрудничества между странами этого региона. В Мексике же выделяется концепция неортодоксальной зависимости, разработанная известным специалистом по мексикано-американским отношениям Х. И. Домингесом, основанная на особенностях международных отношений, сложившихся именно в латиноамериканском регионе[8]. В рамках нее зависимое положение государств поддерживается рядом политических и экономических сообществ, официальных и неофициальных, которые являются прямыми посредниками гегемонистских держав, для того чтобы те могли более эффективно оказывать давление, ограничивая свободу действий национальных правительств.
В свою очередь, выделяется подход структурной зависимости, представленный мексиканскими политологами Р.П. Герреро и С. С. Фуэнтесом[9]. В нем прослеживается отсылка к ортодоксальному марксизму, характеризующему международную капиталистическую систему как структурированное большинство с превосходством. В рамках структурной зависимости подчиненные или периферийные страны играют роль поставщиков сырьевых продуктов и импортеров примышленных и высокотехнологичных товаров, тем самым создавая структурную установку на недоразвитие. Сложившееся положение может быть преодолено лишь посредством революционного взрыва, способного изменить эту сложившуюся систему.
В этом контексте выделяется концепция диверсификации зависимости, которая подразумевает сокращение подчинения единому внешнему центру за счет расширения экономических, политических и культурных контактов с другими центрами. В случае Мексики они могли бы быть созданы Западной Европой, Японией, социалистическими странами и другими государствами Латинской Америки и третьего мира. В рамках так называемой мексиканской «школы анализа» внешней политики, получившей свое развитие в середине XX в., ключевой особенностью выступает акцентирование различных краткосрочных аспектов внешней политики Мексики, отталкиваясь от главных задач автономии: укрепление независимой внешней политики или же диверсификации зависимости. Согласно исследователям мексиканского Центра экономических исследований и обучения (CIDE) Х. Чабат и А. Р. Круе, поездки мексиканских президентов в различные районы мира, такие как Европа, Китай, Япония, Индия, Югославия и даже страны Латинской Америки, выступают формой диверсификации зависимости[10]. В своих совместных исследованиях М. Охеда и Р. Эррера рассматривали деятельность Контадорской группы, будучи механизмом мирного политического урегулирования кризиса в центральноамериканских странах, в качестве важного способа включения Мексики в процессы латиноамериканского сотрудничества. Предполагалось, что итогом участия мексиканской стороны в Контадорском процессе должно было стать развитие многосторонних связей Мехико в рамках региона, а конечной целью – постепенное уменьшение его уязвимости перед Соединенными Штатами.[11].
Мексиканские специалисты по международным отношениям сошлись во мнении, что именно заданный еще в 1970-х гг. во время президентства Луиса Эчеверриа (1970-1976) внешнеполитический курс стал определенным поворотным моментом для страны, так как впервые базировался именно на внутренних ценностях. Это проявлялось в том, что происходящая диверсификация экономических и политических отношений, связь со странами третьего мира с целью согласования совместных инициатив и приверженность более справедливым и прогрессивным задачам международной политики совместно были способны улучшить переговорную позицию Мексики с США, постепенно сокращая существующую степень зависимости[12].
Автономия и необходимость снижения зависимости извне предстают в качестве ключевых внешнеполитических ценностей и в оригинальных работах известного мексиканского политолога Б. Мабире. В них, связав тему национализма с внешней политикой Мексики, он приходит к выводу, что «борьба за выживание как автономного существа подразумевает непрекращающееся стремление к национальному развитию, которое легитимирует национальную уникальность»[13].
Приоритетное значение именно достижения автономии и последующего сокращения внешней зависимости подчеркивается почти всеми мексиканскими исследователями-международниками. Определенным исключением из этого правила выступает мексиканский политический мыслитель У. Г. Элисондо. Будучи одним из немногих в Мексике исследователем аксиологических основ автономии, он задавался вопросом: следует ли понимать независимый характер внешней политики как инструментальную ценность в том смысле, что его поддержание служит конкретным задачам и приводит к определенным целям. В итоге он пришел к выводу, что независимая политика оправдана только в том случае, если она в первую очередь идет на пользу национальным интересам[14]. У. Г. Элисондо непосредственно связывал проблему автономии с проблемой развития. Согласно его теории внешняя политика Мексики должна превратиться в эффективный инструмент, служащий достижению национального экономического развития, а цели и приоритеты ее внешнеполитического курса не должны устанавливаться исключительно на основе политических и идеологических критериев. Перестройка экономики должна стать фундаментальным элементом государственной программы, в соответствии с которой определяются внешнеполитические цели и приоритеты. В свою очередь внешняя политика должна стать частью стратегии преодоления кризиса, как эффективного инструмента содействия экономическому развитию Мексики[15].
В этой связи неудивительно, что в качестве второго приоритетного направления внешней политики выступает обеспечение экономического развития, практически единогласно выделяемое в таковое мексиканскими исследователями. С отсылкой на теорию инструментальной рациональности М. Вебера ряд мексиканских исследователей, преследуя цель проанализировать взаимосвязь между внутренней и внешней политикой, наделяют внешнюю политику функциями легитимирующего средства по отношению к внутренней. Тем самым приоритет неизменно отдается внутриполитическим целям и потребностям, а внешняя политика лишь подчиняется им[16]. Ярким представителем такого подхода выступает О. Пелисер.
В контексте марксистской теории мексиканские исследователи особое значение придают инструментальной функции внешней политики, идущей в унисон с целям и приоритетам внутренней политики. Они приходят к выводу, что кажущийся прогрессивизм и относительная автономия внешней политики страны совместно являются инструментами содействия воспроизводству мексиканского капитализма. А главная цель, в том числе и внешней политики – избежать или, по крайней мере, отсрочить антикапиталистическую революцию в Мексике. В рамках этого толкования основной внешнеполитической ценностью выступает не столько автономия Мексики на международной арене, а революционный и антиимпериалистический потенциал, которым располагает рабочий класс. Приверженец этой теории мексиканский политолог Л.Г. Соуеа утверждает, что относительная независимость или своеобразный антиимпериализм, разделяемые правительствами Мексики, отвечает антиимпериалистическим традициям мексиканского народа. В конечном итоге это помогает ограничить рамками международной солидарности появление взрывоопасных настроений, держа их неизменно под контролем государства[17].
Гораздо более сложной и изощренной взаимосвязь между внутренней и внешней политикой представлена в работах мексиканских политологов Х. Чабата, М. Рейеса и Г. Гонсалес. В своих исследованиях они доказывают, как вследствие развития процесса интернационализации мексиканской экономики, наблюдавшегося в XX в., будучи результатом сначала нефтяного бума, а потом и экономического кризиса, события в международной политике стали способны оказывать все большее влияние на состояние мексиканской экономики[18].
Стоит отметить, что в работах мексиканских ученых начала XXI в. традиционное первенство внутренней политики над внешней перестало характеризоваться однонаправленной взаимосвязью, в отличие от исследований середины предыдущего столетия. Это стало прямым следствием роста влияния внешних событий, столь заметных в конце ХХ в., на внутреннюю ситуацию в стране, что способствовало приданию большего внимания, чем когда-либо ранее, развитию именно международных отношений и играемой Мексикой роли в мировой политике. Происходящий процесс интернационализации, затрагивающий внутреннюю политическую и экономическую деятельность, превратился в среду, в которой стали обсуждаться варианты развития внутренней политики, оказывающей все большее влияние на ориентацию и управление политикой внешней.
В исследованиях Г. Гонсалес при рассмотрении проблем экономического характера подчеркивается приоритетное значение социально-экономического развития. При этом ученый высказывает озабоченность и в отношении сохранения автономии, предупреждая, к чему может привести тенденция мексиканской экономики все больше интегрироваться в экономику США: «В контексте гегемонистской перестройки, снижающей степень международной ответственности, Мексика рискует потерять способность к самоопределению сначала экономическому, а как следствие и политическому. Под вопрос ставится способность внешней политики Мексики продолжать играть свою историческую роль противовеса и фронта сопротивления политике Вашингтона в регионе»[19].
Все вышеупомянутые исследователи так или иначе вновь возвращались к проблеме автономии, рассматривая ее в качестве инструмента для достижения важнейших для Мексики целей, таких как экономическое развитие и внутренняя легитимность. Особое внимание, уделяемое проблеме независимости, отражает специфическое представление о традиционной роли, играемой мексиканской внешней политикой на международной арене. В их работах неизменно подчеркивалось, что главная внешнеполитическая цель Мексики состоит не в демонстрации силы и проявлении контроля действий других участников международной политики, а в том, чтобы посредством своей автономии играть независимую и своеобразную роль в мировом масштабе.
Отсюда вытекает одна из ключевых особенностей внешней политики Мексики, заключающаяся в том, что мексиканский национализм отличается от других тем, что он не стремится ни к экспансии, ни к господству. Мексиканскими политологами единодушно подчеркивалось, что в отличие от агрессивного национализма Мексика никогда не навязывала того, чтобы другие народы жили по примеру ее политических и экономических моделей или же следовали ее традициям культуры. Напротив, в своей внешней политике Мексика стремится к закреплению отношений уважения и дружбы с другими странами, никогда не вмешиваясь во внутренних дела других государств. При этом достижение этих целей не отрицает наличие интернационализма.