Основная теоретическая предпосылка исследований базировалась на дискурсивное™ журналистики, которая является: 1) социальным институтом и 2) дискурсивно (воспроизводится, и принципах дискурсивного институционализма, который будет подробнее рассмотрен во второй главе. Таким образом, журналистика состоит из правил, конвенций и практик, который как ограничивают, так и конструируют ее институт в формальном и неформальном виде. При этом нормы, ценности и практики журналистики встроены более глобально в дискурс, в основе которого находится личность (идентичность) журналиста и его место в обществе. Журналистика и ее культуры, по Ханицшу, не находятся в статике идеалов и норм, а динамично развиваются в ежедневных профессиональных практиках.
Журналистская культура отражается в личности журналиста на когнитивном уровне (восприятие и интерпретация новостей и новостной работы), на оценочном уровне (восприятие профессиональных ролей и идеологий), на перформативном уровне (методы репортерской работы и новостные форматы). Ханицш отмечает, что понятия идеологий и культур необходимо развести. Он также вводит таксономию культуры журналистики, состоящую из территориальных, эссенциалистских, ориентированных на ценности, ориентированных на среду, организационных и профессиональных журналистских культур.
Журналистская культура, по мнению Ханицша и его соавторов, существует в виде набора идей (ценностей, отношений и верований), практик (создания новостей) и артефактов (новостного контента). Для кросскультурных исследований были выбраны категории/составляющие (внутренние) журналистских ролей, журналистской этики, журналистского доверия, а также (внешнее) испытываемое влияние и редакционная автономия.
Исследовательские уровни – общественный (социетальный), организационный и индивидуальный – отражают «матрешку», в которой индивидуальный журналист работает в редакции, функционирующей в конкретной стране. Журналисты, которые имеют общие черты на индивидуальном уровне, объединяются в журналистские профессиональные группы (страты), журналисты в рамках одного ньюсрума разделяют общую организационную культуру, а на уровне стран – отражают специфику национальной журналистской культуры.
Сам Т. Ханицш выделил следующие ограничения исследования: маленькая выборка; журналистские практики на самом деле гораздо более разнообразны, чем респонденты декларируют в ответах на анкету; специфика культурного контекста каждой страны приводит к излишней абстракции в выводах исследования. К тому же за последние 15 лет политических структурных изменений описанные культуры должны были поменяться.
В 2016 году Ханицш и соавторы пишут о том, что, несмотря на все достижения сравнительной методологии за последние 20 лет, знания о силах, лежащих в основе различий в профессиональных ориентациях, все еще несколько ограничены[19]. Попытка преодолеть этот разрыв состоялась, но как результат возник новый вызов – нужно было понять, как культурные ценности взаимодействуют с профессиональной культурой журналистов.
М. Дёзе и Т. Битшге в целом критикуют институциональный подход, основанный на исследовании только классических редакций и аффилированных с ними журналистов. В статье о путях развития журналистики исследователи бросают вызов традиционному подходу изучения новостных организаций, обладающих четкой структурой, и журналистов, которых можно определенно аффинировать с конкретными медиа, и, по их словам, предпринимают диалектическую попытку выйти за пределы журналистики в ее традиционной концептуализации для того, чтобы определить и понять бесчисленное множество практик, которые составляют современную журналистику[20].
Б. Добек-Островска в предисловии к проекту «Меняющаяся журналистика» пишет о том, что большинство исследований до сих пор были посвящены западным странам, причем в них предполагалась глобальность выводов и полученных результатов, которые можно применить и к другим медиасистемам[21]. Вместе с тем исследования редко прослеживали изменения в журналистских культурах, оставаясь описательными и статичными. В последнее же время стали появляться работы, которые отслеживают динамику, возникли понятия гибридной профессиональной культуры и постпрофессиональной журналистики. Что касается внутренних исследований в рамках одной страны, то часто их результаты оказываются неизвестными англоязычному миру из-за языковых ограничений. Только немногие страны в лице собственных исследователей участвуют в глобальных сравнительных исследованиях (среди них Россия все-таки присутствует).
Изучение непосредственно профессиональных ролей, пишет К. Мейадо, страдает от нехватки теоретической базы для данной категории, для исследований профессиональных ролей на первое место выходит национальный контекст, который говорит о гибридизации культуры больше, чем нормативные ценности профессии. Это отражается и в сложности определения самого понятия, поскольку авторам сложно найти соответствующий теоретический фундамент для дефиниции[22]. Также невозможно определить конкретные измерения и составляющие этого концепта (профессиональной роли). На нормативном уровне происходит смешение синонимов – медиароли, институциональные роли, индивидуальные профессиональные роли и другие, – что говорит о неустойчивости предмета. Профессиональные роли в абстрактном представлении также выглядят более идеальными, чем в журналистской практике, где они смешиваются и не существуют в чистом виде. И все же самое сильное ограничение в изучении профессиональных ролей зарубежный ученый видит в расхождении понимания ролей на концептуальном уровне и их реальным исполнением в практической журналистике.
Идея о том, что на стыке концептуализации и реализации профессиональных ролей происходит множество противоречий, стала отправной точкой для разработки авторской методологии. Но прежде необходимо найти общие подходы в поиске ответа на описанные выше противоречия.
§ 1.2. Профессиональная культура журналиста в российских подходах
Изучение общих идей и установок, связывающих журналистов по всему миру как профессиональную группу, остается актуальным уже более полувека. Примерно с 1960-х годов исследования за рубежом и в России (Советском Союзе) развивались параллельно до первой совместной сравнительной работы в 1990-х. В 2000-х российская наука стала частью глобальных международных проектов, посвященных профессиональной культуре журналиста (или журналистским культурам, в западной терминологии), перенимая теоретический базис и методологические подходы. Однако общий фокус исследований был сконцентрирован на получении эмпирического результата в рамках сравнения медиасистем, а не на поиске точек соприкосновения исследовательских традиций в России и за рубежом. Сложилась ситуация, в которой достижения обеих научных школ соревнуются в чистоте подхода, одновременно с этим в других странах формируются другие национальные школы изучения журналистских культур, чьи особенности не доходят до мировой аудитории из-за отсутствия переводов на английский язык. Таким образом, сформировался серьезный запрос на поиск соответствий в мировой и отечественной научной теории в исследовании профессиональной культуры журналиста. Наша работа является попыткой разрешить противоречия и предложить исследовательский фокус, вбирающий в себя лучшие элементы национального и глобального подходов.
Обзор текущих эмпирических работ показал, что, несмотря на критику последователей глобальных сравнительных исследований, детальное изучение отдельных национальных медиасистем, а также парные сравнения медиасистем продолжаются и развиваются зарубежными учеными. Основными вариантами детализации внутринациональных исследований стали:
– изучение влияния технологий и цифровизации на журналистскую культуру («традиционные» и «нетрадиционные» редакционные практики);
– соотнесение журналистской культуры с уровнем демократического развития (незападные демократии либо недемократические страны, а также регионы, объединяющие несколько похожих стран или медиасистем);
– этнография конкретных редакций, изучение журналистской культуры на организационном уровне;
– подробное изучение профессиональных ролей/идеологий (в различной классификации) и их динамики;
– процесс профессионализации/депрофессионализации в конкретной журналистской культуре.
В отечественных исследованиях спектр вопросов в рассмотрении профессии журналиста в целом совпадает с зарубежным. Однако при попытке сближения подходов исследователи неизбежно сталкиваются с проблемой национального контекста, который подробнее будет рассмотрен во второй главе. Так, «слепой» перенос зарубежной методологии, связанной, прежде всего, с измерением отношения журналистов к нормативной шкале профессиональных ролей, на практике приводит к диссонансу у опрашиваемых российских журналистов. Если понятие роли «сторожевого пса» (то есть журналиста, который пристально следит за действиями власти в демократическом обществе, watchdog) органично вписывается в профессиональное мировоззрение журналистов большинства зарубежных стран, то в России эта роль воспринимается либо как новоприобретенная ценность, либо как чуждый идеал. Возможно, профессиональные роли, тем более – исключительно в общественно-политической журналистике, не являются универсальным основанием ни для сравнительного анализа, ни для исследования внутри одной страны.
Рассмотрим основные и актуальные достижения российских исследователей, которые так или иначе касаются изучения профессии журналиста или профессиональной культуры.
Декан факультета журналистики МГУ Е. Вартанова последовательно изучает российскую медиасистему и ее рыночные трансформации начиная с 1990-х годов. В качестве компонента анализа медиасистем она также прибегает к рассмотрению профессионализации журналистов России. Цитируя С. Риза, Вартанова делает важное замечание о том, что внутренние региональные различия в странах могут косвенно вмешиваться в межнациональные сравнения[23]. В этом смысле, считает она, может быть интересно сосредоточиться на различиях в иерархической позиции и карьерных путях журналистов, специфических элементах канала информации, возрасте, образовании и т. д.
В 2018 году Е. Вартанова и М. Лукина описали российский кейс по теме подотчетности медиа (accountability) для коллективной монографии с общим сравнительным контекстом. В предисловии к результатам авторы подчеркивают, что российский кейс не относится напрямую к трем моделям медиасистем Халлина и Манчини из-за сильной связи триады «журналисты – общество – государство»[24]. Явным изменением в журналистской культуре авторы назвали переход от пропагандистской модели к «более профессиональным ценностям», имея в виду западноориентированные ценности объективности и отстраненности. Дополнительным инструментом подотчетности также называется журналистское образование.
В 2020 году С. Бодрунова и А. Литвиненко, исследуя журналистскую автономию в России, назвали ее относительно слабой, а профессиональные объединения вроде Союза журналистов едва функционирующими. Поляризацию профессионального сообщества они определили через категорию «нерукопожатное™»[25]. Исследователи подчеркивают, что фрагментация российского медиарынка, на котором сосуществуют постсоветские и англосаксонские профессиональные стандарты, выражается в практиках подотчетности. В структуре институтов, которым подотчетны журналисты, Литвиненко и Бодрунова выделяют: союзы журналистов, совет по жалобам на прессу и этический кодекс, корпоративные кодексы (чаще «неписаные», выраженные в практиках самоцензуры), социальные сети как средство подотчетности перед коллегами, профессиональные премии и конкурсы, медиакритика и преследование фейков, медиаобразование и медиаграмотность, краудфандинг и медиаактивизим. По мнению автора, отождествление корпоративных кодексов, а точнее редакционных регламентов и политик, с практиками самоцензуры неверно, поскольку работник медиа добровольно принимает формат работы и соглашается с редакционной идеологией, а практики самоцензуры обычно связаны с внередакционными факторами.
В 2005 году И. и М. Дзялошинские опубликовали результаты социологического исследования, посвященного самооценке российских журналистов[26]. Журналисты делились своими ощущениями от влиятельности профессиональных журналистских объединений, а также предположили силу их влияния на политические и общественные институты. Вместе с тем опрос включил и элементы изучения автономности и журналистских ролей. Результаты этого исследования не получили какой-либо теоретической интерпретации, а заканчиваются рекомендациями журналистам.
Предыдущие публикации И. Дзялошинского, особенно хрестоматийный труд «Российский журналист в посттоталитарную эпоху» (1996)[27], объясняют общий подход отечественных исследователей к понятию «профессиональная культура журналиста». Он включает в себя понимание журналистского сообщества как профессиональной группы, обладающей специфической групповой психологией, которая формирует особый тип личности. Неслучайно в таких работах цитируются труды преимущественно психологов и социологов, а в названии или тексте фигурирует слово «портрет журналиста» или «профессиограмма». Очевидно, что описание журналистского сообщества как социально-демографической группы и профессиональной группы со специфической психологией является наследием советских исследований, направленных на изучение состава профессиональной группы и ее личностно-мотивационных характеристик.
Часто результаты исследований сопровождаются не только интерпретацией данных, но и оценкой. Например, в исследовании Л. Свитич и А. Ширяевой, повторяющем по методологии социологические исследования авторов в 1990-х годов, при интерпретации данных о журналистской независимости и автономности авторы ставят как бы риторический вопрос: «Хорошо это или плохо? В журналистике 90-х периоды пика "журналистской вольницы" имели свои очень серьезные издержки…»[28]. Социологические исследования также соотносят полученные результаты с идеальной моделью профессионального сообщества. Примечательно и то, что основной корпус работ, посвященных профессиональным ценностям журналистов, часто построен на анализе выборок студентов факультетов журналистики и ориентирован на идеальные установки и компетенции будущих специалистов.
Интересно психологический подход выразился в тезисе исследовательницы М. Симкачевой: «Профессионализм во многом зависит от профессионального сознания самих журналистов, от того, как они сами оценивают журналистику»[29]. В рамках такого подхода невозможно выделить формальные критерии для определения профессионализма и понимания журналистской культуры. Более того, журналистика при таком подходе представляется не профессией, а видом искусства, недоступным для отдельных типов личности.
Таким образом, за советский и новейший российский период истории была накоплена достаточная эмпирическая база при отсутствии жестких теоретических обоснований, за исключением социологической методологии, а фокус интерпретации результатов заключается в психологических и ценностных особенностях восприятия журналистами (в том числе студентами) своей деятельности, а также ее творческий компонент и социальная миссия.
В первом параграфе мы увидели основные противоречия, которые заключены в текущих исследованиях профессии журналиста:
– неуловимость самого объекта и его базовых составляющих;