Он медленно ласкал меня, целуя каждый сантиметр моего тела. Я прижалась к нему, и он вошел в меня. Мне было немножко больно, но невероятно приятно. И внутренняя жажда, съедавшая меня много лет, наконец, утихла. Мы двигались, приноравливаясь друг к другу. Он вскрикнул, и что-то горячее и липкое пролилось на мои бедра. Еще долго мы лежали, обнимаясь и лаская друг друга. Холодало, мы замерзли. Я стала одеваться, вытерла со своих бедер немного крови и его спермы. Низ живота слегка тянуло. Он обнял меня, притянул к себе и поцеловал в волосы. Я вздохнула, счастье переполняло меня.
Нам было невероятно хорошо вместе. Теперь мы проводили все свободное время, обнимаясь, целуясь, лаская друг друга и занимаясь любовью.
Он прекрасно учился. Природная живость, ум и хорошая память помогали ему схватывать на лету даже сложные понятия. И родители планировали для него после школы карьеру математика за границей. Каким ударом стало для нас, когда спустя два месяца они эмигрировали на другой край света. Наша любовь только успела расцвести. Мы плакали, расставаясь, и никак не могли надышаться друг на друга.
– Я буду тебе писать! Я никогда никого так не любил, как тебя! – клялся он, целуя мое лицо, лоб и шею.
Не знаю, писал ли он мне, но почта мне ничего не доставила. И мы потеряли связь, я больше никогда его не видела и не слышала о нем. Думаю, он успешно реализовался в жизни, с его умом и талантами.
Мое же горе было бесконечным, как морские глубины. С другой стороны, мне было не привыкать. У меня никогда не было ни матери, ни отца, с чего у меня должен был быть парень? То, что он встретился мне в жизни, я считала чудом, огромным подарком. Пусть всего пару месяцев, но я чувствовала себя искренне и беззаветно любимой, познала вкус близости и всепоглощающей страсти. Рядом с ним я чувствовала себя хорошей, красивой, желанной, необходимой. Я совсем к этому не привыкла и, как оказалось, очень в этом нуждалась. Я сохранила его в самом сокровенном уголке сердца, и в тяжелые минуты жизни вспоминала о нем. Этот маленький огонек любви и благодарности всегда согревал меня и давал надежду.
Гретель. Начальник. Соблазнение.
"Мимо непременной стены,
Мимо на стене зеркала.
Мимо послезавтрашних дел
Узелками твой город, проклятый мной."
(с) Веня Д'ркин
Шли недели. Борис решил, что достаточно меня приручил и перешел к следующей стадии соблазнения – физическим прикосновениям. То положит в середине разговора руку на плечо, то потреплет по волосам. То дунет сзади на шею, так что волосы смешно разлетаются в стороны. Странные ощущения это вызывало во мне, с одной стороны, было приятно, мне редко доставалась ласка, но с другой… Он как-то не так это делал, как обычные люди. Быстро и осторожно, будто исподтишка, хотя никого рядом не было. Кого он боялся? От его прикосновений мне было сладко и тревожно. Почему он не мог нормально погладить меня? В этом был какой-то налет запретности. И он никогда не трогал меня долго. Легко-легко проводил он рукой, почти не касаясь моей кожи. Это вызывало сладкую дрожь в моем теле, неведомое до тех пор волнение. Мне хотелось, чтобы он дотронулся целиком, положил руку мне на шею. Его ласки украдкой только дразнили и распаляли меня.
Я стала все чаще думать об этом. Мне начали сниться сны, вспоминать о которых было стыдно, мучительно и сладко. Я краснела, даже если была одна, когда образы тех снов всплывали перед моим внутренним взором. Все внутри меня начинало дрожать и звенеть. Просыпалась неутолимая тоска. Ощущение пустоты внутри, которую так хотелось заполнить, и я знала, что только он может это сделать.
А он был все так же неуверен в себе и нерешителен. Только его взгляд умолял, звал, обещал неясные наслаждения. Робкий, но в тоже время настойчивый, манил меня, притягивал как магнитом.
Я решила, что влюбилась в него. Сама не могла понять, что со мной происходило. Потому что внешне он мне совершенно не нравился. Маленького роста, с толстым животом и лысиной, кривыми ногами. Но его взгляды и разбуженная его касаниями сладостная тоска были сильнее отталкивающей внешности. Меня тянуло к нему все больше. Борис возбуждал меня. Он стал говорить другим голосом, низким и хрипловатым, что мне невероятно нравилось. По-другому на меня смотреть, его взгляд все чаще задерживался на моей груди, которую я теперь туго обтягивала тканью, на изгибе талии и бедер, на длинных ногах. Кто изменился первым – он или я, мне трудно сейчас сказать. Я стала такой из-за его внимания и интереса. Но ведь он начал делать мне комплименты и обращать внимание на мою внешность, всегда очень одобрял, когда я более откровенно и открыто одевалась.
Я стала ближе садиться к нему за обедом. Украдкой под столом касалась голой коленкой его ноги. Проходя мимо него в коридоре, делала вид, что случайно столкнулась с ним. Прижималась к нему, словно ненароком. Мне хотелось, чтобы он дотронулся до меня по-настоящему. Безумное раздражение, вызванное его постоянными легкими тонкими касаниями, сводило меня с ума, как чесотка.
Мне захотелось его соблазнить, потянуло к нему со страшной силой. Я жаждала, чтобы он ко мне прикоснулся, погладил, поласкал. Я начала подсаживаться к нему все ближе, не поправляла юбку, даже когда она задиралась так, что были видны белые трусики.
Он очень долго не поддавался.
– Милая моя, что ты со мной делаешь? Я ведь уже старик, ты знаешь, все эти утехи для молодых.
В ответ я бурно возмущалась:
– Это ты-то старый?! Не смеши меня! Ты же в самом расцвете сил, только, можно сказать, жить начинаешь!
– Мне, конечно, очень приятно на тебя смотреть, такие формы… Но я никогда не причиню тебе зла.
Но его восхищенный взгляд не отрывался от моей груди, и я понимала, что очень ему нравлюсь. И это только распаляло меня еще сильнее.
Соблазнить его стало моей идеей фикс. Я сама не знаю, почему я это делала, словно что-то мной завладело. И оно было настолько сильное, что я не могла сопротивляться. Мне так хотелось, чтобы он обнял меня, крепко-крепко прижал к себе, чтобы его руки стиснули мою попу, а потом его рука медленно спустилась бы ниже и глубже. При этой мысли я начинала непроизвольно дергаться и постанывать.
И однажды, когда мы в очередной раз сидели за столом, он посмотрел на меня. Я не отвела взгляд, как всегда раньше. А смотрела и смотрела ему прямо в глаза. И он тоже, казалось, был не в силах отвести взгляд.
– Ты когда-нибудь целовалась по-французски? – вдруг спросил он хриплым голосом.
– Нет, – медленно ответила я, не отводя взгляда, – но хотела бы попробовать.
Не знаю, что на меня нашло. Словно не я отвечала ему, а что-то, завладевшее мной.
И тут произошло невероятное. Он покраснел. Залился густой красной краской по самые уши. Даже лысина его стала красной и заблестела в свете лампы. Мне стало смешно, но я сдержала улыбку, чтобы не обидеть его.
– Ты научишь меня, милый? – я впервые назвала его на "ты" и "милым". Но почему-то это казалось совершенно естественным.
Я встала и на ватных ногах подошла к табурету на офисной кухне, где он сидел. Краска отлила с лица, он стал бледным, как полотно. Прозрачные синие вены проступили на висках. Я села рядом с ним на табурет, вполоборота. Он протянул руку и выключил свет. В легких сумерках мне было хорошо его видно. Я сидела рядом, почти вплотную к нему, и наши глаза снова встретились. Я поняла, что магнит, мучавший меня столько недель, действовал и на него. Отвернуться или опустить взгляд было невозможно. Как загипнотизированные змеей мы медленно-медленно, практически незаметно, приближали головы друг к другу.
Вдруг в коридоре раздались шаги. Я обернулась, испуганная, вдруг идет кто-то из коллег. Но нет, всего лишь уходил с работы сотрудник соседнего офиса. В этот момент Борис с глухим стоном схватил меня в объятия. Сжал так сильно, что мне почти стало больно, и зарылся лицом мне в грудь. Из моих губ вырвался полу-стон, полу-вздох. Страшное раздражение наконец-то было утолено. Он не просто касался меня, он сжимал меня в объятиях. Терся лицом о мою грудь и страстно, яростно целовал, покусывал и слюнявил ее. Он опрокинул меня на табурет, медленно выпростал руки из-под моей спины, и они заскользили по моему животу. Потом по груди, он начал то поглаживать, то мять ее. Он стонал и бормотал что-то невнятное.
Мне было одновременно и сладко, и мучительно, и страшновато. Липкая тошнота подкатывала к горлу, в низу живота шевелилась дрожь. Но сильнее всего была неутолимая пустота внутри, требовавшая его прикосновений, чтобы он заполнил ее. Через какое-то время он перестал прижиматься мокрыми липкими губами к моей груди. Тонкая рубашка промокла насквозь, и через нее отчетливо проступил лифчик. Он приподнял лицо, и я смогла разобрать, что он бормотал все это время:
– Что я делаю, Боже, что я делаю?… Нельзя, здесь нельзя…
Мне хотелось, чтобы он оставил мою грудь в покое, а еще, чтобы он поцеловал меня. Я стала тянуть его голову все выше и выше. Он послушно, но медленно поднимался, целуя мои ключицу, шею, подбородок, уголок губ. Наконец, наши губы встретились.
Честно сказать, я была разочарована. Он прижался губами к моим и застыл так на минуту или две. Мне стало скучно, я попыталась отстраниться. Но он застонал и прижался еще крепче, а потом стал втягивать мои губы в свои. Это было больно, и я оттолкнула его.
Наваждение рассеялось. Я вдруг осознала, что мы сидим в полной темноте на табуретах в кухне нашего офиса. Хотя уже было поздно, и коллеги давно ушли, в любую минуту мог войти директор. Он любил работать поздними вечерами, когда все уходили домой. И застать нас с красными лицами, вспотевших, всклокоченных, меня в мокрой блузке. Видимо, Борис подумал о том же, о чем и я, потому что встал и хрипло сказал:
– Нужно уходить. Здесь небезопасно.
Я встала, молча вышла из офиса и пошла к себе.
Дома, оставшись одна, я без сил опустилась на кровать. Не включая свет, я свернулась калачиком, закрыла лицо руками. Мне было невероятно стыдно. Как я могла – целовать его слюнявый красный рот, обнимать его толстое потное тело? Я снова ощущала под своими руками ролики его жира на боках. Это было настолько отвратительно, что меня тошнило. И в то же время что-то мучительно тянуло внутри меня. Неясная тоскливая нота звенела в моем животе, не умолкая и не успокаиваясь. И мне снова хотелось ощутить ту сладость и муку, когда он уткнулся лицом мне в грудь и целовал ее.
Гретхен. Мария и Гретель
"Ты пройдешь по росе перед сном.
Ты уснешь, аль увидишь город.
Город, крытый серебром…
Эх, кабы серебро то пальцем тронуть".
(с) Веня Д'ркин
Первое, что я услышала, когда очнулась, были слова:
– Выпей водички, моя хорошая, станет полегче.
Я открыла глаза и увидела рядом с собой Марию. Она работала в нашей районной библиотеке, куда я часто забегала за книгами. Она обнимала меня за плечи, протягивая стакан с водой. Я послушно выпила все до дна.
Я немного знала Марию. Очень добрая, она всегда мне улыбалась. Немолодая, но еще крепкая женщина, ходили слухи, что раньше она работала медсестрой. Заботливая и мягкая, я чувствовала, что могу ей доверять. Рядом с ней мне становилось спокойно.
– Эти дни? – понимающе спросила Мария.
– Угу, – я потихоньку приходила в себя. Я лежала в читальном зале на банкетке у открытого окна. Видимо, упала в обморок от сильной боли. У меня так бывало при месячных. В животе словно проворачивался ржавый серп. Я застонала.
– Сильно болит? Сейчас дам таблетку, – она протянула мне обезболивающее и стакан с водой. Я выпила и положила руку на живот. В голове прояснялось, мушки перед глазами рассеялись, в ушах больше не звенело. Когда я встала, опираясь на спинку стула, то увидела на банкетке красное пятно. Моя юбка была испачкана кровью. Мария взяла мокрую салфетку и начисто вытерла сиденье.
– У тебя дома есть, кому о тебе позаботиться? – спросила она. Я отрицательно покачала головой:
– Дядя и тебя в командировке.
– Тогда пойдем ко мне, – даже не предложила, а твердо заявила она. Я, молча кивнув, последовала за ней.
Она жила недалеко от моей школы в уютной небольшой квартирке. Книжные полки от пола до потолка. Вышитые салфетки, шкатулки, все стены украшены рисунками, самодельными бусами, "ловцами" снов. Мария дала мне два полотенца: побольше и поменьше, чистую майку, прокладку и шаровары. Мягким и одновременно непререкаемым тоном она сказала:
– Сходи в душ, сегодня переночуешь у меня. Одежду брось в стиралку, как раз хотела стирку запустить. А я пока заварю чай и испеку пирог.
Я с облегчением стянула испачканные кровью и потом вещи, отмыла пятна холодной водой в раковине, а затем засунула в стиральную машину. Стоя под горячими струями воды, я ощущала, как с меня стекает весь ужас этого дня. Вымыла голову шампунем с чудесным сладким ароматом манго. Я вздрогнула, заметив струйки пены на своих плечах, и скорее их смыла. Насухо вытерлась, оделась в чистые, приятно пахнущие порошком вещи. Замотала длинные мокрые волосы вторым полотенцем как тюрбаном.
– С легким паром, – ласково улыбнулась мне Мария, запустила стирку и вернулась на кухню. Миксер уже взбил белки с сахаром. Мария добавила их к нарезанным яблокам, промыла и всыпала изюм. Перемешала с мукой и посыпала корицей и имбирем. Пирог отправился в нагретую духовку, а мы сели за стол.
– Черный, зеленый или фруктовый?
– Фруктовый, пожалуйста, – ответила я. Обычно я не пила чай, предпочитала чистую воду, но я так редко оказывалась в гостях, что не смела привередничать.
К чашкам на столе добавилась керамическая плошка неровной формы с разноцветными разводами. В ней блестело вишневое варенье.
Я пила горячий чай, вдыхала сладкий аромат выпечки, и мне казалось, что я – какая-то другая девочка. Не сирота, вынужденная платить за крохи тепла отвратительными вещами, а обычная дочка заботливой мамы. Вот я пью чай на нашей кухне, она печет мой любимый пирог. Я после душа в чистой мягкой одежде. И нет ни одиночества, ни домогательств, ни кромешного мрака в отчаявшейся душе.
Я вдруг испугалась, что приятное наваждение рассеется. Вдруг она сочтет меня неблагодарной и выгонит?
– Огромное спасибо вам! – взволнованно воскликнула я, – за все, за все!
Мария внимательно посмотрела на меня и погладила по плечу.
– На здоровье, моя девочка, мне такие хлопоты в радость. Живу я одна, а принимать гостей очень люблю.
– Давайте я помою посуду! – вскочила я, едва мы закончили чаепитие.
– Хорошо, помой, – согласилась Мария, – а мне пока нужно подклеить несколько библиотечных книг.
Она принесла стопку стареньких книг, клей, ножницы и стала нарезать полоски бумаги. Особенно тщательно помыв чашки и блюдца, я присоединилась к ней:
– Я тоже хочу помочь, можно?
– Приключения – самые популярные среди детворы, оно и понятно, – кивнув, улыбнулась Мария, – а вот психологов мало кто берет, хотя мне они интереснее всего. Современные вообще прекрасно пишут, понятно даже непосвященным.
– Я очень люблю читать, – ответила я, – Энид Блайтон всю в детстве перечитала, – я указала на потрепанные томики.
Мы подклеивали странички, отошедшие от корешков.
– Да, иметь друзей и расследовать преступления – чем еще заняться детям, – усмехнулась она. – Если бы в жизни все было так просто, – ее улыбка ушла, сменившись тихим вздохом.