Однако этот вариант не устроил придирчивых партийных редакторов. Это могло быть по нескольким причинам. Во-первых, в нем содержалось упоминание о намерении членов Президиума вынести вопрос о Хрущеве на обсуждение пленума – ведь, как уже говорилось, никакого обсуждения не было. Кроме того, здесь имелись ссылки на секретарский корпус, якобы инициировавший обсуждение деятельности первого секретаря ЦК, упоминание о переговорах с ним по телефону и другие подробности функционирования механизма власти. Можно предположить, что все это могло разрушить ореол таинственности и значимости, которым партийная пропаганда старательно окружала кремлевских небожителей. Намеки на то, что отставка партийного лидера не планировалась заранее, могли вызвать у коммунистов на местах прямо противоположные мысли – о наличии заговора внутри Политбюро и Центрального Комитета. Таким образом, выяснить со стопроцентной уверенностью, что же на самом деле говорил новый партийный лидер на пленуме, теперь уже, видимо, не удастся.
Официальная версия хода октябрьского (1964 года) Пленума ЦК КПСС наиболее полно изложена в двух секретных документах – стенографическом отчете и протоколе пленума, предназначенных лишь для внутрипартийного использования. Оба эти документа сохранились в фондах бывших партийных архивов. Откроем архивные дела, в которые они подшиты. Стенотчет октябрьского пленума – это небольшая по объему и формату брошюра, на красной обложке которой, помимо заголовка и партийного девиза «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», имеются гриф «Строго секретно» и устрашающие надписи: «Снятие копий воспрещается», «Подлежит возврату в 3-месячный срок в ЦК КПСС». Те же предостережения значатся на титульном листе брошюры. Гриф секретности и напоминание о возврате в 1-й сектор общего отдела ЦК «украшают» и первый лист протокола заседания пленума.
Давайте посмотрим, с чем хотели ознакомить многомиллионную партию коммунистов ее новопровозглашенные вожди. В стенографическом отчете октябрьского пленума можно выделить следующие части: короткое вступительное слово Брежнева, доклад Суслова и информацию о голосованиях по постановлению пленума, а также по вопросам об избрании первого секретаря ЦК партии и кандидатуре на пост Председателя Совета Министров.
Итак, согласно официальной версии, Брежнев, проинформировав собравшихся о кворуме, открыл пленум и сообщил о том, что в течение двух дней Президиум обсуждал вопрос «об ошибках и неправильных действиях т. Хрущева». При этом Леонид Ильич якобы заявил, что во время обсуждения все участники заседания придерживались единого мнения. Сразу отметим, что на самом деле полного единства не было. Подробнее об этом мы расскажем в главах, посвященных заседанию Президиума.
Затем Брежнев предоставил слово Суслову, с тем чтобы последний доложил «единодушное», как снова подчеркнул Леонид Ильич, мнение партийного ареопага.
Согласно стенотчету, Суслов начал свою информацию с уже запущенной Брежневым дезинформации о единстве внутри Президиума. Однако единодушная суровая критика «неправильных методов работы т. Хрущева» не означала полного отказа от проводимой политики. Для успокоения партийной элиты в стенотчете приведены традиционные заклинания о незыблемости генеральной линии партии: «В своих выступлениях все мы исходили из того, что ленинская генеральная линия партии, намеченная решениями XX, XXI и XXII съездов партии, Программой партии, является правильной и нерушимой. Эта линия как в области внутренней политики, так и в области внешней политики для нас священна и незыблема». Если верить стенографическому отчету, зал встретил сусловские слова бурными, продолжительными аплодисментами (это отражено соответствующей ремаркой). Далее следуют не менее обязательные упоминания о значительных успехах в хозяйственном и культурном строительстве, которых добилась компартия. Вновь помянуты всуе решения трех ее последних съездов.
Вариант брежневской речи, принадлежащий перу В. Н. Малина. Самый ранний архивный документ, в котором применительно к действиям первого секретаря использован термин «волюнтаризм»
Для того чтобы было понятно, о чем речь, напомним, чем известны эти партийные форумы. Как писали в свое время партийные пропагандисты, XX съезд провозгласил принцип мирного сосуществования государств с различным общественным строем, осудил культ личности и связанные с ним нарушения норм партийной жизни и революционной законности. На XXI съезде Коммунистическая партия, сделав вывод о том, что социализм в Советском Союзе одержал полную и окончательную победу, взяла курс на создание материально-технической базы коммунизма. XXII съезд принял третью Программу КПСС, в которой определил цели и задачи коммунистического строительства в СССР.
На сегодняшний непредвзятый взгляд, логический ряд, выстроенный в стенографическом отчете, выглядит более чем странно. Не только тогда, но и теперь широко известно, что одним из инициаторов принятия третьей партийной Программы был не кто иной, как Хрущев, обещавший народу построить за 20 лет вышеупомянутую материально-техническую базу с бесплатным общественным транспортом и прочими прелестями коммунизма. Кроме того, на XXII съезде также по инициативе Хрущева был принят новый Устав КПСС. Согласно его требованиям, предусматривалось систематическое обновление выборных партийных органов сверху донизу. На каждых выборах состав Центрального Комитета и его Президиума должен был обновляться на четверть, республиканских ЦК, бюро крайкомов и обкомов – на треть, а на низовом уровне – от райкома до бюро первичной парторганизации – наполовину.
Казалось бы, партийно-государственное руководство страны, избравшее нового лидера, сообщило коммунистам о том, что и без Хрущева Президиум ЦК будет проводить прежнюю политику. Однако хрущевские новации в области партстроительства нанесли партийной номенклатуре сильный удар, ускорив ее ротацию. Так что не все решения съездов, намечавшие, согласно тексту сусловской речи, генеральную линию партии, имели шанс на дальнейшее претворение в жизнь. Вот отказ от репрессий, провозглашенный ХХ съездом, был с радостью встречен партаппаратом. Впрочем, следует иметь в виду то обстоятельство, что полностью отказываться от репрессий как метода управления партийные вожди – наследники Хрущева не собирались. От репрессий не отказывался и сам Хрущев[44]. Речь шла о стабильности только в номенклатурных кругах. Партийным функционерам не нужно было больше опасаться визитеров на «черных марусях», известных нынешним поколениям по ахматовскому «Реквиему». Другие хрущевские новации подлежали забвению.
Таким образом, непоколебимость партийной линии – всего лишь один из мифов советского общества. На самом деле со сменой партийного лидера менялась и линия, и методы ее проведения в жизнь. Пример того, как это происходило, продемонстрировал на пленумах все тот же Суслов. Регулярные напоминания о незыблемости генеральной линии должны были, по мнению партийных идеологов и пропагандистов, вселять в коммунистов твердую уверенность в том, что партия неизменно следует ленинским целям и идеалам.
Заметим попутно, что не на всех партийцев подобные кампания оказывали должное воздействие. Ведь еще в 30-е годы появился анекдот о генеральной линии. В ходе партийной чистки коммуниста спрашивают: «Были ли колебания в проведении линии партии?» Тот бодро рапортует: «Никак нет – колебался вместе с линией».
Вернемся к стенографическому отчету пленума. Согласно ему, отметив положительную роль Хрущева в разоблачении культа личности Сталина, в проведении политики мирного сосуществования и борьбе за мир, Суслов подчеркнул, что успехи партии в хозяйственном и культурном строительстве могли быть более значительными при иной обстановке в Президиуме ЦК, и перешел к критике первого секретаря. Характеризуя созданную Хрущевым обстановку в Президиуме, Суслов определил ее как ненормальную. Хронологические рамки вредоносного воздействия Хрущева на Президиум, ЦК и партию в целом обозначены были нечетко: в тексте стенографического отчета фигурирует расплывчатое понятие – «в последние годы».
В чем же, согласно официальной версии, состояла упомянутая ненормальность обстановки? Прежде всего, в нарушении ленинских норм партийного руководства. Таковые нормы заключались в следующем: подчинение воли одного партийного руководителя воле коллектива руководителей, правильное распределение обязанностей между ними, свободное и деловое обсуждение принципиальных вопросов внутренней и внешней политики. Все это, как утверждалось в докладе, Хрущев предал забвению.
Далее уточнялось, в чем именно проявились нарушения этих самых ленинских норм. Упорно вдалбливалась одна и та же мысль: Хрущев единолично решал важнейшие вопросы партийной и государственной работы. Это обвинение выдвигается снова и снова, перемежаясь новыми упреками. Так, среди повторенных шесть раз обвинений в монополизации власти промелькнула на первый взгляд крамольная мысль о том, что лидер партии и государства может часто ошибаться: «…грубо навязывал свою субъективистскую, часто совершенно неправильную точку зрения». Однако, поскольку речь шла об уже фактически низверженном лидере, обвинять Суслова в крамоле никто бы и не подумал.
Это были далеко не единственные претензии высшей партийной номенклатуры. Вожди осмелились даже вынести сор из главной партийной избы: «Всем товарищам, которые высказывали свое мнение, делали замечания, неугодные т. Хрущеву, он высокомерно давал всевозможные пренебрежительные и оскорбительные клички, унижающие человеческое достоинство»[45].
Следующее обвинение заключалось в том, что Хрущев заболел манией величия. В стенографическом отчете находим такую формулировку: «.стал достижения партии и народа, результаты победы ленинского курса в жизни нашего общества приписывать себе, а все ошибки и недостатки, которые имелись в практической работе, сваливать на партийные и советские органы республик, обкомы, райкомы или на тех или иных руководящих работников».
Далее вынос сора из избы продолжился: «Нормальной работе Президиума ЦК мешало также и то обстоятельство, что т. Хрущев систематически занимался интриганством, стремился всячески поссорить членов Президиума друг с другом»[46]. В этом месте стенографического отчета после сусловских слов имеется ремарка: «Возгласы с мест: позор». К сожалению, нам остается только гадать, то ли члены ЦК действительно так близко к сердцу приняли проблемы межличностных отношений в Президиуме, то ли ремарка была вставлена при подготовке стенографического отчета и протокола пленума.
Затем в докладе наконец-то появились конкретные примеры. Первым делом последовала ссылка на предыдущий, июльский пленум. На удивление, сообщалось об этом так, как будто докладчик находился не перед той же аудиторией, что собиралась три месяца назад и слышала все сама. Согласно стенографическому отчету, Суслов заявил: «Так, например, на Пленуме Центрального Комитета, состоявшемся в июле 1964 года, где обсуждался лишь организационный вопрос, не предполагалось, что будет какая-либо специальная речь т. Хрущева.
На борту теплохода «Башкирия» во время официального визита в Скандинавию. Слева направо: Ю. Л. Хрущева, Н. С. Хрущев, Н. П. Кухарчук
Однако к неожиданности членов Президиума и членов Пленума он разразился длиннейшей бессвязной речью, в которой содержались грубые политические ошибки»[47]. И тут, будто бы спохватившись и сообразив, где находится, докладчик скомкал рассказ: «Достаточно вам напомнить его угрозу разогнать Академию наук».
Справедливости ради надо сказать, что Хрущев говорил прежде всего о вмешательстве академиков в политику: «Товарищи, для политического руководства, я считаю, у нас достаточно нашей партии и Центрального Комитета, а если Академия наук будет вмешиваться, мы разгоним к чертовой матери Академию наук…»[48]Покривил душой Михаил Андреевич и насчет бессвязности хрущевской речи: первый секретарь руководствовался своей логикой. Выступая на скоротечном июльском пленуме, вернувшийся из поездки по Скандинавским странам Хрущев отвечал, как ему казалось, на назревшие за время его отсутствия вопросы.
Главное было совсем в другом. Среди прочего он, с одной стороны, напомнил об ответственности партийных секретарей за производство. «Возьмите горком партии, райкомы партии промышленные, – говорил Хрущев. – Они слушают заводы, но разве отдают конкретные указания для того или иного производства? Да они не могут. У нас кто главный в сельском хозяйстве, начальник производственного управления или секретарь парткома производственного управления? Конечно, секретарь, а это безответственный человек за производство, он слушает, резолюцию принимает, доказывает и прочее». С другой стороны, первый секретарь дал понять собравшимся в зале партийным чинам, что не оставил планов по дальнейшему ограничению их власти. «Производственное управление не может работать, потому что секретарь партийного комитета этого производственного управления главный в этом деле. Пусть секретарь партийного комитета занимался бы партийной работой, массовой, просветительной и прочее, а те занимались организацией производства. Вот была бы сила»[49], – заявил Хрущев. Очередная реформистская угроза партийного вождя упала на подготовленную почву. Дело в том, что установленная XXII съездом с подачи Хрущева новая норма партийного устава уже нанесла партийной номенклатуре серьезный удар, поскольку предписывала не занимать выборные должности больше двух сроков. Так что представители секретарского корпуса все поняли с полуслова.
Следующим примером в сусловской информации стала ситуация с Сельскохозяйственной академией имени Тимирязева, которую первый секретарь также намеревался ликвидировать «на том лишь основании, что ее ученые в своем большинстве не разделяли взглядов т. Хрущева по ряду вопросов системы земледелия». Здесь, судя по стенографическому отчету, снова раздались голоса: «Позор!» Суслов как будто услышал их и подтвердил: «Да, это действительно является позором и результатом невежества».
Очередной пункт обвинения – самовольство первого секретаря при награждении орденами. В докладе отмечается, что в ряде случаев в Президиуме договаривались об одном, а Хрущев навязывал другие решения, ставя Президиум перед фактом. Однако о каких случаях идет речь, не поясняется. Зато довольно подробно говорится о хрущевской инициативе проведения под видом Пленумов ЦК всесоюзных совещаний с участием пяти-шести тысяч человек. Это также объяснено стремлением Хрущева уйти из-под контроля Президиума и ЦК, то есть монополизировать власть. Парадность совещаний увязана с парадным характером бесчисленных поездок первого секретаря по стране и миру, куда он брал «все свое многочисленное семейство и потомство, ближних и дальних родственников и, конечно, угодников и подхалимов и их жен».
Особая обида звучит в словах о том, что члены Президиума лишены такой возможности. «Каждому из нас хотелось бы почаще бывать на местах, – читаем в докладе, – общаться с людьми, но в каждом случае, когда ставился вопрос о поездке того или иного члена Президиума в ту или иную республику или область, т. Хрущев делал язвительное замечание: “Если делать нечего, поезжайте. Туристическую поездку хотите совершить?” Он всячески стремился к тому, чтобы никакой связи, помимо него, с местами никто не имел, стремился создать ложное впечатление, что он единственный, кто связан с республиками, областями и краями»[50].
Выписка из протокола № 9 заседания Пленума ЦК КПСС от 14 октября 1964 г.