– Ладно тебе, от них не только зло всё-таки! – примирительно проговорил Саня. – Пошли смотреть больницу.
Гореловская больница
Я позволения сказать, «корпуса» больницы мало отличались друг от друга. Они представляли собой деревянные бараки с обшарпанными дощатыми полами в коридорах, в кабинетах врачей и в палатах на восемь-десять человек, где стояли койки времён, наверное, ещё Первой мировой войны. На вид они напоминали гамаки; при попытке улечься на пружинистое ложе «мягкое место» даже не очень габаритного пациента оказывалось в опасной близости от пола, надо признать, начисто вымытого. Процедурные кабинеты и операционные были сплошь покрыты местами потрескавшимся кафелем с непонятным рисунком, стёршимся от времени и частого мытья. Поликлинический корпус отличался отсутствием окафеленных помещений и палат, зато здесь находился небольшой актовый зал с подиумом и трибуной, над ними висели кумачовые лозунги: «Слава КПСС!» (кстати, «Слава КПСС» – это совсем не еврей и даже вовсе не человек, это значит СЛАВА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА!) и «Да здравствует советский народ – ВЕЧНЫЙ строитель коммунизма» (выделено мною, я подумал, что при товарище Сталине за такое могли и расстрелять!).
Больных было совсем мало. В сельской местности и так не очень принято валяться по больницам, а тут ещё лето, страда, сбор урожая и т. д. Арсенал медикаментов был ещё более скуден, чем набор пациентов. Из антибиотиков присутствовали пенициллин и бисептол, из сердечных препаратов – нитроглицерин и валидол, имелись также витамины, таблетки от кашля и активированный уголь. Как мы убедились в дальнейшем, этот нехитрый список назначался практически всем страдальцам в полном объёме.
– А где морг? – спросил я Саню после обхода больницы.
– А морга тут как раз и нет, – ответил тот.
– Никто не умирает? – изумился Рыжий.
– Умирают, как положено. Но здесь все знают: Бог дал, Бог взял. Поэтому никаких претензий и разборок не бывает. Если есть родственники, забирают и потом хоронят. Если нет, за церковью есть кладбище. Санитары заворачивают труп в простыню, выкапывают могилу и сами зарывают. Такова жизнь.
Мы сели на лавочку во дворе больницы и дружно закурили, думая о бренности бытия.
– Расскажи: как тут все организовано? – попросили мы.
– Ну, слушайте. Маленькая географическая справка: Гореловский район N-ской области состоит из райцентра – Горелово с населением пять тысяч человек (на самом деле, не более тысячи) и двадцати – двадцати пяти деревень от двух до пятидесяти дворов, разбросанных по внушительной территории (радиус района около двадцати пяти километров). Дороги просёлочные (то есть на самом деле отсутствуют). Всё, как и должно быть в России: дураков полно, дорог нет! Медицинская помощь, как вы уже поняли, оказывается в Гореловской ЦРБ, здесь же находится станция скорой медицинской помощи. Как? Вы её не заметили? Это каморка в поликлинике, где обычно дрыхнет водитель Степаныч. Он управляет тем самым замечательным автомобилем УАЗ с насквозь проржавевшим кузовом, который носит гордое название «автомобиль скорой медицинской помощи». Как вызывают скорую помощь? Вы будете смеяться, правда, сквозь слёзы – её вызывают ТЕЛЕГРАММОЙ. Телефонной связи в округе нет! На вызовы ездит дежурный врач по больнице. Если вызов поступил из какой-нибудь дальней деревни, его ждёт долгий и опасный путь: можно ехать несколько часов и застрять где-нибудь по дороге, особенно в период дождей или зимой. А ещё у нас часто бьются юные нетрезвые мотоциклисты, периодически насмерть. Выезжаешь на вызов, тащишься два-три часа. Приезжаешь на место, у дороги лежит исковерканный труп. Лежит, видимо, давно (пока увидели, пока телеграмму отправили, пока приехали… несколько дней прошло!). И что делать?! Морга-то у нас нет…
Сашка выдержал театральную паузу и продолжил:
– И тогда достаёшь бумажку, ручку и булавку, на бумажке пишешь «умер тогда-то» и прикалываешь сие свидетельство о смерти к груди бедолаги. Найдутся родственники – заберут, а коли нет – сердобольные селяне где-нибудь похоронят. Такие у нас дела, братцы.
Мы представили себе мрачную картинку гореловской действительности и загрустили. А Сашка продолжил:
– Вообще, тоска здесь зелёная: кроме водки да изредка приезжающих девушек (до местных даже дотрагиваться нельзя – прибьют или оженят!), ничего нет… Я даже иностранный язык с горя учить стал. У вас-то как с языками?
– По этой части Мартын у нас специалист, – сообщил Рыжий. – Он даже с буржуями иногда общается по заданию партии!
В Советском Союзе, стране рабочих и крестьян, к интеллигенции относились с лёгким, едва заметным пренебрежением. Чужие языки учить было совсем не принято. Нет, конечно, в каждой школе с четвёртого класса обязательно преподавали иностранный, обычно английский, язык, но результатом не озадачивались. Наиболее одарённые дети через пару лет уверенно могли произнести «How do you do?», менее талантливые ограничивались «Yes» и «No».
Иностранных граждан в СССР было немного. В основном в Советский Союз приезжали студенты из государств социалистического лагеря (не правда ли, замечательный в своём скрытом смысле термин тех времён – «социалистический лагерь»?!) и дружественных государств арабского мира, а также строители и инженеры из тех же держав, обслуживавшие совместные проекты. Бытовое общение с иностранцами в лучшем случае считалось дурным тоном, а в худшем – могло заинтересовать одну очень-очень серьёзную и мощную организацию (КГБ), поскольку контакты с иностранными гражданами, по мнению идеологов коммунизма, неизменно должны было привести к моральному разложению советского человека и даже – о, ужас! – предательству Родины.
Тем не менее мои родители, представители той самой малоуважаемой интеллигенции, считали, что знание чужого языка даже если не пригодится, то, по крайней мере, точно не повредит, и смогли в этом убедить меня. Поэтому к моменту поступления в институт я, в отличие от своих сокурсников, вполне сносно владел французским. Разумеется, сей факт был известен не только моим друзьям, но и различным ответственным товарищам.
И вот однажды, когда мы с Рыжим и Бородой самозабвенно играли в преферанс на какой-то лекции, в аудитории появилась запыхавшаяся секретарша декана, поманила меня пальцем и тихо сказала: «Быстренько беги к декану!» Честно говоря, душа у меня ушла в пятки, и по дороге в деканат я судорожно соображал, что же такого натворил сверх разрешённых по умолчанию безобразий, поскольку ничего хорошего подобный вызов не сулил.
Декан меня встретил деловито и даже как-то уважительно. Страх быстро сменился любопытством.
– Алексей, – произнёс он, – ты, говорят, по-иностранному неплохо чешешь?
Я молча кивнул.
– Тогда партия тебе доверяет очень ответственное задание. Оправдаешь доверие?
Я снова кивнул (в те годы не оправдать доверие партии было весьма чревато!).
– Сегодня к нам на один день приезжают сыновья французского коммуниста Легранда из Марселя (фамилия коммуниста, возможно, была другая). Зовут их Поль и Мишель. Ты их встречаешь в аэропорту, быстренько выгуливаешь по Красной площади, затем сопровождаешь в Мавзолей В. И. Ленина, а дальше ведёшь ужинать в «Славянский базар». Столик заказан на 19:00. Деньги получишь в бухгалтерии под расписку, возьмёшь мою машину.
Я весь раздулся от гордости и самоуважения, сразу представив, как обалдеют мои друзья, когда я им расскажу о поездке на машине самого декана и ужине в ресторане на деньги партии с французскими товарищами по оружию.
Заметив мою реакцию, декан нахмурил брови:
– Смотри мне, не подведи. Денег лишних не трать, счёт и всё прочее принесёшь. Лишнего не болтай, они хоть и коммунисты, но всё-таки империалистические. Если узнаю, что ты их напоил в хлам… (декан картинно закатил глаза) – ой, смотри!
С этими словами напутствия он махнул рукой – дескать, свободен, выполняй!
Пробок тогда не было, до аэропорта домчали с большим запасом. Самолёт приземлился без задержек. Французских товарищей встретили, на Красную площадь отвезли, на вождя мирового пролетариата поглазели и поехали ужинать.
Беседа не клеилась. Обе стороны друг друга опасались, говорить было особо не о чем (главное – не проболтаться!). Требовалось что-то предпринять.
Я вздохнул, вспомнил предостерегающий образ декана, мысленно произнёс: «Будь что будет!» – и, справедливо рассудив, что с иностранцами, да ещё и на деньги партии, портвейн пить не комильфо, заказал первую бутылку «Шампанского».
К моменту подачи горячего (ароматнейшего и соблазнительного цыплёнка табака!) мы сидели в обнимку с Мишелем, при этом француз заплетающимся языком (но почти без акцента!) бормотал:
– Альоша – лючший друг всех французских коммунистов!
Попытки французов съесть цыплёнка интеллигентно с использованием ножа и вилки оказались тщетными. Тогда я предложил:
– Дорогие Мишель и Поль! Национальное русское блюдо «цыплёнок табака» (мне тогда так казалось!) кушается исключительно руками. Вот так…
Я демонстративно схватил ножку цыплёнка пальцами и впился в неё зубами. По лицу, кистям и, к сожалению, по новенькой рубашке тоже текли ручейки масла. Французы от такого зрелища даже немного протрезвели, переглянулись и… со смехом последовали примеру русского комсомольца. Более счастливых людей мне в дальнейшем видеть не приходилось. Чем закончился вечер, осталось тайной…
Через пару месяцев я получил письмо из Марселя. В конверте оказалась фотография, на которой Поль, Мишель и их родители с довольным видом уплетали то ли курицу, то ли утку, держа в руках по большому, аппетитному куску птицы! Под фотографией имелась подпись: «Семья французских коммунистов. Ужин a la russe». И была приписка на русском языке: «Спасибо за науку. Мы теперь правильно едим русское национальное блюдо «цыплёнок табака».
А декан так ничего и не узнал. Или сделал вид.
Но вернёмся в Горелово. В плане познаний иностранных языков Саня себе сильно льстил, да и мы англосаксонской лексикой владели не слишком, поэтому наша беседа продолжалась исключительно на русском, но с периодическими вкраплениями народного фольклора.
– Так, может, выпьем, отметим ваш приезд и знакомство? – предложил Саня без всяких претензий на оригинальность.
Мы с Бородой уже открыли рты, чтобы ответить безусловным согласием, но Рыжий нас опередил:
– Нет, Сань, давай перенесём на завтра! Мы сегодня прилично укатались, да и на первую пятиминутку сразу на рогах приходить неудобно!
Поразмыслив, мы поняли, что наш рассудительный друг определённо прав.
– Ладно, – согласился старший товарищ. – Заодно завтра и обсудим ваши первые впечатления. Будет забавно! Пойдём, возьмём казённое постельное бельё, и я покажу ваше скромное жилище.
Деревянная, довольно крепкая изба, предоставленная гореловской ЦПБ московским студентам, оказалась вполне сносной. Она состояла из сеней, трёх комнат с койками, подозрительно напоминавшими больничные, русской печи, маленькой кухоньки со столом, стульями и буфетом. Умывальник и туалет типа «сортир» находились во дворе. Перед домом имелся палисадник, густо поросший травой и крапивой высотой в человеческий рост (здесь, наверное, у прежних хозяев был цветник). Зато на заднем дворе мы обнаружили вполне ухоженные грядки, на которых кустились укроп, петрушка и зелёный лук, бодро плодоносили огурцы и цвела картошка!
– Можете этим богатством спокойно распоряжаться, – махнул рукой Саня, указывая на весёленькую зелень и садовые овощи. – На закуску вполне сгодится!
– Где воду брать? – решил уточнить я, приметив пару пустых вёдер.
– Колодец общий, метров сто – сто пятьдесят вверх по улице, – ответил наш гид. – Ладно, отдыхайте, располагайтесь. Завтра не проспите: шеф очень не любит, когда на пятиминутку опаздывают. У него там целый ритуал, нарушать нельзя.
С этими словами он пожал нам руки и удалился.
Мы нашли вёдра, сбегали к колодцу за водой (кстати, если её надо много – для полива или ещё зачем-то, – не набегаешься!), наполнили умывальник, разобрали спальные места, застелили видавшие виды койки и уселись играть в преферанс – как всегда, по копейке вист.
Татьяна и другие
Утром следующего дня мы проснулись с удивительной ясностью в голове и твёрдым желанием поднять местное здравоохранение на новый уровень. Наспех умывшись остывшей за ночь водой из уличного умывальника (а бедняге Бороде ещё и бриться пришлось!), мы вскипятили чай, доели остатки нехитрой снеди, которую не осилили в поезде, и двинулись в больницу Солнце пекло прилично, поэтому, хотя путь был не длинным, к месту прохождения службы мы прибыли изрядно взмокшие и взъерошенные. Без каких-то минут девять мы вошли в актовый зал. На подиуме под лозунгом «Слава КПСС!» безмолвно и величественно сидели два сфинкса – Валерьян Савельич и Мария Ивановна. С супругой главного нам встречаться лично ещё не доводилось, но она показалась всем давней знакомой из-за красочного рассказа Сани. Дама выглядела удивительно колоритно, и я единственный раз в жизни пожалел, что моя фамилия не Рубенс. С такой натуры великий художник нарисовал бы незабываемый портрет!
Мария Ивановна была потрясающе похожа на розового поросёнка, но только очень-очень крупного. На её голове возвышалась прическа типа «хала», украшенная большой красной искусственной розой. Такой же цветок оттенял игривое декольте, подчёркивающее необъятных размеров бюст, на котором лежал третий подбородок. Белый накрахмаленный халат был очень коротким. Из-под него выплёскивались наружу розовые бедра, каждое толщиной с молодую анаконду. Валерьян Савельич был тоже весьма величествен, красноморд и торжественно безмолвен.
Народу в зале присутствовало немного – в основном женщины неопределённого возраста. Я с грустью и даже некоторой безысходностью созерцал сию унылую человеческую массу, и, когда в зал вплыла ОНА, я грешным делом подумал, что у меня начались видения. Однако она была вполне реальна и весьма хороша: точёная фигурка, греческий профиль, русые волосы, частично прикрывавшие аппетитную попу, обтянутую безукоризненно белым халатом.
– Это кто? – шёпотом спросил я Сашку, больно пнув его локтем в бок. Он поморщился, причём дважды, поскольку с другой стороны последовал тот же вопрос от Бороды.
– Татьяна, педиатр. Потом расскажу.
Часы пробили девять раз, помешав мне и дальше созерцать прекрасную незнакомку.
Мария Ивановна грузно поднялась со стула и низким голосом изрекла:
– Всем встать! Пятиминутка идёт!
Весь зал, повинуясь команде, встал и замолчал. Я бросил взгляд на Сашку, который не сдержал улыбку, но пытался сделать серьёзную физиономию, отчего вид у него получился весьма комичный.
– Всем сесть. Докладывайте, – приказал главный врач.
Присутствующие уселись. Начались доклады. Дежурная служба вещала что-то невнятное, я продолжал разглядывать зал. Ну и прекрасную незнакомку, разумеется, в первую очередь. Помимо прелестницы-педиатра, моё внимание привлекла седовласая старушка. Судя по внешнему виду и исходя из возможных резервов человеческого организма, она должна была умереть ещё до рождения Валерьяна Савельича.
– Это Прасковья Ивановна, терапевт, – поймал мой взгляд Саня. – Никто не знает, сколько ей лет, но, говорят, от её папиросы прикуривал какой-то знаменитый комиссар во времена Гражданской войны. Она давно не помнит ни названий болезней, ни лекарств, поэтому к больным её не подпускают. Но каждый день она приходит на работу, сидит в кабинете и, наверное, думает, что кого-то лечит, – точно не знаю, меня, как и других коллег, она не узнаёт, а беседовать с незнакомыми мужчинами категорически отказывается. Уволить?! Ты с ума сошёл! Историю нельзя уволить, её нужно знать! Теперь, кстати, ты должен понять счастье Валерьяна, когда он узнал о твоих глубоких терапевтических познаниях. Прасковья ведь наш единственный терапевт!