И пусть он не будет обязан дать народу объяснений, пусть никто не позволит разбирать какое-либо дело в отношении него перед собой»201.
Этот документ примечателен по двум причинам. Во-первых, в сенатском решении отчетливо прослеживается ссылка на правовой обычай, сформировавшийся при предшественниках Веспасиана на императорском троне и породивший уже конкретный правовой акт, сенатское постановление. И, во-вторых, тем, что об обычных правомочиях принцепса, как, например, военной, судебной, административной власти, управлении провинциями, уже просто не говорится. Следовательно, они более не являются предметом обсуждений и считаются неотъемлемой прерогативой императорского статуса. Как небезосновательно полагают, именно Веспасиан соединил все мозаичные полномочия прежних императоров воедино, присовокупив к ним еще несколько важных функций.
Правда, еще очень долго внешне императоры демонстрировали пиетет к старым республиканским институтам. Марк Аврелий (161—180) просил сенат о выделении средств для собственных нужд, а в своих произведениях писал, обращаясь к себе и будущим преемникам: «Остерегись окраситься в пурпур!» – т.е. становиться царем. Но в действительности фактически он был абсолютным монархом: являлся и законотворцем, и судьей, и главнокомандующим одновременно. Истинной опорой его власти являлся не сенат, а армия, где превалировали выходцы из крестьянства, совершенно равнодушные к республиканским формам, но глубоко уважавшие монархическую идею, столь легкую для усвоения солдатским сознанием, привыкшим к единоначалию и дисциплине202.
С течением времени император все больше отождествляется с Римом и римским народом. Его честь и достоинство тщательно оберегались законом «Об оскорблении величия», на основании которого сотни аристократов в разное время приняли смерть, как лица, покусившиеся на власть принцепса. Примечательно, что этот закон был принят еще в республиканскую эпоху, в 104 г. до Р.Х. Как говорят, автором его являлся народный трибун Апулей Сатурнин, предложивший применять его к неспособным полководцам, нанесшим урон чести и могуществу римского народа и Рима. При Октавиане этот закон был переименован в «Lex Iulia maiestate» и обращен против лица, поднявшего руку на императора, как представителя всего римского народа203.
Справедливо замечают, что Римский император – не восточный деспот, он – верховное должностное лицо Империи. Императорская власть рассматривалась современниками не как личная привилегия, а как долг и служение. «Император как бы олицетворял собой Империю, и потому власть императора, равно как и его особа, были одинаково священны и представляли собой предмет религиозного почитания. В императоре получило свое воплощение величие государства. Он был не хозяином государства, а его первым слугой; служение государству было его долгом.
Поэтому, соответственно своему высокому положению, он должен был вести жизнь, не похожую на жизнь обыкновенных смертных, и при этом соблюдать величайшую скромность и умеренность. Сама его личность растворилась в государстве, чтобы император стал настоящим представителем и символом Римской империи. Отныне все, что принадлежало императору, принадлежало и государству; все, что принадлежало государству, принадлежало также и императору»204.
Конечно, далеко не все Римские императоры исповедовали эти замечательные принципы. Но накануне появления христианства общественное сознание создало именно такой идеальный образ Римского императора.
II. Константин II (337—340), Констант I (337—350), Констанций (337—361)
Глава 1. Соимператорство трех братьев и единоличное правление Констанция
После смерти императора святого равноапостольного Константина I Великого к власти в Римском государстве пришли трое его сыновей – Константин, Констанций и Констант, родившиеся от брака с Фаустой в указанной последовательности. Впрочем, иногда утверждают, что Константин II родился у святого императора не от Фаусты, а от любовницы Минервины, которая перед тем подарила ему несчастного Криспа205.
О первых годах жизни наследников известно немного. Еще в раннем детстве они были возведены отцом в звание цезарей – в 315, 325 и 335 гг. соответственно; все царевичи получили глубокое и разностороннее образование. Их закаляли физически, учили правоведению, военному делу и решению государственных задач. Лучшие философы, педагоги и юристы того времени читали лекции трем принцам206. Конечно, они были христианами, но в соответствии с обычаями древней Церкви не принимали таинства крещения в юном возрасте.
Хотя римским законом вопрос о престолонаследии не был урегулирован, авторитет равноапостольного императора позволял ему надеяться, что его последняя воля будет исполнена. Поэтому, как свидетельствуют историки, св. Константин Великий оставил завещание, в котором распределил все провинции Римской империи между своими сыновьями. Старший сын Константин получил Британию, Галлию и Испанию, Констант – Италию и Африку, а Констанций – Малую Азию, Сирию, Фракию и Константинополь. Носителем единоличной власти, как и прежде – во времена Диоклетиана, являлись одновременно сразу все царевичи вместе, а не кто-то один из них. Завещание было отдано в руки некоему арианствующему священнику для передачи одному Констанцию – мотивы действий покойного святого императора до конца не ясны207.
Впрочем, история восшествия сыновей св. Константина на трон не лишена картин, обычных для современников событий. Наследники стали именоваться царями не по воле отца при наличии завещания – таковыми их провозгласило войско. Кроме того, некоторые обстоятельства дают повод полагать, что исполнение завещания св. Константина Великого находилось под угрозой, детали которой скрыло от нас время.
Общеизвестно, что непосредственно после провозглашения принцев августами солдаты умертвили почти всю многочисленную родню св. Константина Великого: его единокровного брата Юлия Констанция (289—337) и семерых племянников. В живых остались только два двоюродных брата наследников – малолетние Галл и Юлиан. Вследствие гибели почти всех остальных претендентов, пусть даже и потенциальных, сыновья святого царя беспрепятственно взошли на трон. Но другие обстоятельства событий скрыты от нас веками истории и молчанием современников, остались только отдельные фрагменты, дающие пищу для многочисленных гипотез и предположений.
Наследники св. Константина не присутствовали ни при казнях своих родственников, ни при кончине отца – занятые государственными делами, они не смогли проводить царя в последний путь. Только через несколько месяцев, уже в сентябре 337 г., Констанций похоронил отца в Константинополе, в храме Святых Апостолов. Тогда же он и получил на руки упомянутое завещание208.
Очевидно, оно имело для него и братьев очень большое значение. Рассказывают, что первоначально святой император передал завещание Евсевию Кесарийскому, и того даже пытались обыскать брат и племянники покойного василевса, чтобы отобрать бумагу. Почти наверняка можно предполагать, что они, отравив царя (если этот слух верен), готовились к захвату власти. И нет ничего удивительного в том, что св. Константин Великий догадался об этих замыслах и в своем завещании настоятельно рекомендовал сыновьям разделаться с заговорщиками. В любом случае, документ был крайне важен и для сыновей императора, и для мятежников209.
Не случайно источники утверждают, будто арианский священник, передавший ему завещание, стал «известным Констанцию, скоро сделался человеком к нему близким и получил приказание бывать у него как можно чаще»210. Более того, этот безвестный иерей вскоре имел уже серьезное влияние на царя в делах веры, внушив самой царице арианский образ мыслей. Едва ли это можно объяснить особой просвещенностью и популярностью арианствующего пресвитера, имени которого история не сохранила211. Скорее всего, основания для такой странной привязанности лежали в другой области, и у императора имелись веские причины доверять человеку, в руках которого оказались судьба братьев и его собственная жизнь.
Можно смело утверждать, что отсутствие завещания св. Константина позволило бы выдвинуться на первые роли как раз его умерщвленным солдатами брату и племянникам. А они, являясь членами царской семьи, играли далеко не последнюю роль в политической жизни Империи. Не следует забывать, что, возможно, в силу обычной человеческой привязанности и привычке делать приятное близким, а, быть может, по иным причинам, св. Константин Великий обеспечил племянникам воспитание, равное тому, какое дал собственным детям. Более того, один из них – Далмаций даже получил наравне с детьми императора титул цезаря и власть над Македонией, Фракией и Ахайей. Второму племяннику – Аннибалиану св. Константин пожаловал пусть ничего не значащий, но очень почетный и красивый титул «nobilissimus» («знаменитейший», «царь царей»), попутно сделав его царем Понта212.
Вполне вероятно, опасность молодым принцам грозила именно со стороны этих обласканных близких родственников, которые могли, воспользовавшись отсутствием завещания, заявить свои претензии на трон более категорично. Наивно надеяться, будто родные дети св. Константина прожили бы в таком случае длинную жизнь.
Как можно предположить, Констанций знал нечто большее, чем об этом говорит летописец, некоторые даже полагают, что и физическое устранение потенциальных конкурентов произошло не без его участия. Впрочем, существует и другая, не менее распространенная версия, будто вина Констанция заключалась в ином: он знал о готовящемся убийстве, но не воспрепятствовал ему213. Правда, при этом не уточняют, мог ли он физически не допустить кровавой расправы, либо такие пожелания историков носят исключительно умозрительный характер.
В противоположность этим версиям святитель Григорий Богослов был убежден в абсолютной невиновности Констанция и даже утверждал, что именно средний сын св. Константина спас Галла и Юлиана. «Спасенный великим Констанцием, – писал он о Юлиане, – недавно от отца наследовавшим державу, когда при дворе стали править делами новые чиновники, и войско, опасаясь нововведений, само сделалось нововводителем, вооружилось против начальствующих, тогда, говорю, невероятным и необычайным образом спасенный вместе с братом…» и далее по тексту214. В любом случае, как отмечают историки, в последние дни своей жизни василевс очень сожалел о смерти близких ему людей215.
Братья правили втроем, периодически собираясь для решения общих вопросов, как правило, в Паннонии, но главенствовал все-таки старший брат. Последняя встреча августов состоялась в 338 г. в Виминации, где Константин решительно выступил в защиту св. Афанасия. Своим единоличным эдиктом он повелел возвратить в Александрию ссыльного святителя, а в письме к Александрийскому клиру объяснил причины своего поступка. «Владыка наш, блаженной памяти Константин, благочестивейший родитель мой, – писал василевс, – вознамерился уже возвратить упомянутого епископа на собственное его место, но так как, не исполнив еще сего желания, он предварен был человеческим жребием и почил, то, сделавшись наследником намерения блаженной памяти царя, я счел долгом исполнить его. Увидевшись с Афанасием, вы сами узнаете от него, какое питал я к нему уважение»216.
Константин был не одинок в своей ревности по обеспечению единства Церкви и благочестия. Так, в частности, Константу выпало на долю искоренить ересь донатистов, уже давно терзавшую тело Церкви. Он попытался в мягких формах повернуть их к истине, но те устроили открытый мятеж. Состоялась настоящая битва донатистов с регулярными войсками, закончившаяся для них плачевно. Еретики были рассеяны, сосланы, а сам Донат умер в ссылке217. Кроме этого, Констант вместе с Констанцием приняли закон, запрещающий иудеям покупать рабов (по-видимому, все же рабов-христиан), виновный в этом правонарушитель подвергался казни мечом, а его имущество отбиралось в казну218.
Не отставая от своих братьев, Констанций также был врагом язычества и идолопоклонства, хотя поддерживал не св. Афанасия, а антиникейцев, к которым относилось подавляющее большинство его восточных подданных. Так, в 341 и 353 гг. он издал два закона, в которых под угрозой смертной казни воспретил публичное идолослужение219. В 341 г. Констанций совместно с Константом подтвердил закон своего отца против гадателей и совершений ночных жертвоприношений. «Суеверие должно прекратиться, и безумие жертвоприношений должно быть уничтожено; а если кто, в противность повелению нашего божественного отца, осмелится приносить жертвы, тот понесет за это наказание»220.
А в 350 г., отправляясь в военный поход против узурпатора Магненция (об этом наше дальнейшее повествование), царь убеждал свое войско, в массе своей все еще языческое, принять христианство221. «Нам неизвестен конец нашей жизни, – говорил он, – особенно же в сражении, когда со всех сторон летят тысячи стрел, дротиков и копий, когда грозят насильственною смертию удары мечей, сабель и другого оружия. Посему каждый необходимо должен облачиться в ту вожделенную одежду, в которой мы будем очень нуждаться на том свете. А кто не расположен теперь возложить на себя это одеяние, тот пусть оставит войско и возвратится домой; я не хочу сражаться вместе с неосвященными»222.
Далекий от желания принудительно и стремительно христианизировать римское общество, Констанций запрещал лишь наиболее гадкие языческие обряды, в первую очередь ворожбу. Но, с другой стороны, осторожно и бережно возвышал все лучшие стороны древнего отеческого культа. В 353 г. василевс издал новый закон, крайне неблагоприятный для язычников, которых даже назвал «погибшими». Почитатели идолов приговаривались к смертной казни, языческие храмы закрывались. Но этот акт был направлен только против представителей наиболее страшных культов, а в самом Риме императора по-прежнему продолжают величать старой титулатурой – понтифексом Солнца и Весты. Кроме того, сохранились все языческие праздники, равно как и игры, сопровождавшие их празднование223.
В 357 г. василевс был вынужден еще раз обуздать страсть отдельных своих подданных к суеверным гаданиям, а в 358 г. издал специальный закон «против врагов рода человеческого», к которым причисляет колдунов и чародеев224. Но, жестокий против колдунов, Констанций проявляет глубокое уважение к представителям древнего жреческого сословия.
В том же 358 г. он адресовал наместнику Африки Марциану эдикт, в котором обязал того содействовать возвышению языческих жрецов данной провинции. В эдикте император выражал желание, чтобы жрецы избирались на свою должность собранием адвокатов и чтобы их выбор распространялся также и на судей. Таким образом, Констанций передал в руки очень влиятельной корпорации защиту жречества, в чем оно было, конечно, крайне заинтересовано225. В 340, 349 и 356 гг. Констанций издал законы, устанавливающие наказания для разрушителей и расхитителей языческих гробниц. Санкции разнились – первоначально император определил в виде наказания смертную казнь, затем смягчил ее штрафом, но впоследствии вновь ужесточил наказание226.
Из трех сыновей покойного императора самым любимым был Констанций, но среди трех соимператоров Константин II, как указывалось выше, имел безусловное первенство. Он был самым старшим по возрасту, и именно ему достались в управление от отца те владения, где Константин II совсем еще юным цезарем правил вместе с доблестным Криспом. Впрочем, и Констант, несмотря на юность, снискал своими трудами в Римской империи заслуженную славу и уважение.
После раздела провинций согласно завещанию отца Констанцию, пожалуй, достались наиболее трудные восточные территории, неоднократно терпевшие урон от войн с персами. Следует сказать, что к тому времени Персидская империя и ее вооруженные силы представляли весьма грозную силу. Хотя Сасаниды не имели постоянной армии, но перед началом военных действий каждый сатрап провинции присылал специальные отряды воинов, имевших опыт боевых действий. Слабое вооружение персидской пехоты компенсировалось ее численностью, кроме того, по мере столкновений с римской армией персы овладевали многими тактическими приемами, заметно повысившими боеготовность рядовых частей. Особую роль играла персидская кавалерия, в которой служили, как правило, аристократы. Кавалеристы блестяще владели искусством стрельбы из луков, а их тяжеловооруженные отряды катафрактов были способны пробить любой воинский строй.