Есть версия, что культурология – в широком смысле понимания этого термина – не самостоятельная научная дисциплина[36]. «Более взвешенным – замечает Б. С. Ерасов, – представляется подход, понимающий предмет культурологии в узком смысле и представляющий ее в качестве отдельной самостоятельной науки. При таком подходе культурология выступает как общая теория культуры, основывающаяся в своих обобщениях и выводах на знаниях конкретных наук, какими являются теория художественной культуры, история культуры и другие частные науки о культуре. При таком подходе исходным основанием выступает рассмотрение культуры в ее конкретных формах…»[37]. В этом случае философию культуры, а равно и социальную философию, как методологию осмысления культуры и формирования мировоззренческих оснований ее понимания, не следует включать в структуру собственно культурологической науки, а нужно относить к области именно философского знания[38].
Культурология как наука о культуре своим специфическим предметом изучения отличается от социальных дисциплин. Общество и культура – это две разные стороны человеческой жизни, это системы, которые относительно автономны друг от друга, так как культурные явления не «привязаны» жестко к общественной организации. «Культура есть способ деятельности людей, а общественные отношения – плацдарм, основа, поле для этой деятельности»[39]. Общество – это общественные отношения, которые обусловливают пределы, характер и способы действий людей, т. е. культуру. Но утверждение об автономии культуры от организационных структур общества должно сочетаться с идеей о том, что «культура является порождением общественной жизни человека и вне общества она невозможна»[40].
Помимо специфического предмета изучения культурология обладает еще одной особенностью. Специалисты по философии науки различают исследовательские стратегии, нацеленные на установление общих закономерностей культур, что характерно для натуралистической исследовательской программы, и индивидуализирующие стратегии, стремящиеся понять то или иное явление культуры в его единичности, уникальности. Такие исследования проводятся в рамках культур-центристской исследовательской программы[41]. Значит, различие стратегий в том, что считать познавательным идеалом – общее или индивидуальное. На этом и основана попытка провести четкое отделение гуманитарных наук – в том числе, и культурологии – от естественных и общественных. Научное социальное знание (социология, например) – наиболее приближенный к естественным наукам тип знания об обществе, изучающий законы функционирования и развития отдельных социальных сфер и общества в целом. Гуманитарные науки (культурология, например) – это изучение истории и культуры, исходя из представлений, что «как нет на Земле общества вообще, так же нет и культуры вообще – это абстракции. А реально на нашей планете существовали и продолжают существовать множество локальных культур и обществ»[42].
Исходя из вышесказанного, результаты культурологического исследования стыда следует анализировать отдельно от результатов изучения стыда социальными науками и социальной философией: у культурологии не только объект исследования с социальными теориями разный, но и подход к изучению своего объекта может быть иной – индивидуализирующий, а социальные теории – генерализирующий. Культурологическое исследование стыда, которое я предполагаю осуществить, в таком случае будет своеобразными «Записками стыдесной земли»[43], своеобразной «физической географией» «континента Стыд». Значит, в монографии, посвященной культурологическому исследованию стыда и человека в стыде, будут представлены, хотя бы вкратце, история «освоения» «континента Стыд», описание «ландшафта» этого «континента» в настоящее время (на котором есть и горные области, и вершины гор, а есть и низины), а также его «населения», т. е. мое исследование будет заключаться в стремлении понять явления культуры, связанные с «человеком стыдящимся», в их единичности. Вот почему это исследование будет опытом проведедения исследования стыда в рамках культур-центристской исследовательской программы в отличие от монографического исследования, предлагаемого вам сейчас – в нем реализована натуралистическая исследовательская программа.
Возвращаюсь к теории социального действия. Вопрос: зачем нужно описывать ситуацию стыжения/стыдимости с помощью данной теории? Шире – в чем заключается актуальность описания с помощью социальных теорий эмоциональных состояний человека (в том числе, и стыда)?
К вопросу об актуальности исследований эмоций с помощью социальной теории
Начиная с XVII в и чуть ли не до середины XX в. в философии и науке преобладала рациональная модель человека, согласно которой, например, «социологу предписывалось дистанцироваться от всех оценок, эмоций и чувств, дабы достигнуть объективности знания, которой, как утверждалось, противоречат и мешают именно эмоции… Но тут грянули кризисы, предсказанные классическими работами о капитализме. Социологи поняли, что в объяснении поведения концы с концами не сходятся, научную картину нужно дополнять. На сегодня положение о том, что индивид – это аналитическая единица с присущими ей рациональными мотивами, считается не только неполным, но и ошибочным. Теперь модель человека рационального "раскрашивается" аффективными аспектами-красками»[44].
«Я-Ты, Я-Мы[45]. – варианты субъект-субъектного отношения. Это. не отношение дистанцированности субъекта и объекта[46], а отношение коммуникативное, диалогическое, в котором обнаруживаются сложные, противоречивые взаимосвязи, где важную роль играет не только интеллект, но и чувства, эмоции.»[47]. В 1960-х и 1970-х годах «романтическое восстание против идеологии Просвещения»[48] привело к тому, что понятия «эмоция», «чувство», «страсть», «аффект» перестали быть маргинальными для теоретиков, изучающих человека и общество. И сейчас в структуре философского знания имеется такая самостоятельная дисциплина как философия эмоций[49]. «Перестав рассматривать чувство как тип внутреннего толкования, не-рационального и более или менее адекватного внешним событиям, современная мысль пытается, особенно начиная с Хайдеггера, понять чувство (эмоцию, переживание. – М. Б.) как способ бытия человека. И, в частности, как такой способ бытия, благодаря которому человек поддерживает или восстанавливает свою связь с совокупностью всего, что есть, связь, без конца компрометируемую мыслью (по крайней мере, мыслью не философской) и действием, которые могут достичь своей общей цели лишь путем дробления и деления на части»[50].
В какой же степени индивидуальное переживание (аффект, эмоцию, чувство[51]) можно рассматривать как социальный феномен? Это – один из центральных вопросов, решаемых в рамках микросоциологического подхода. М. Ю. Горбунова и Л. А. Фиглин пишут, что «эмоции как переживания, присущие отдельной личности, вплетаясь в ткань социального взаимодействия, переходят в разряд надындивидуальных явлений, а значит, могут быть подвергнуты социологическому анализу. Необходимо отметить, что эмоциям присущи две основные социальные функции. Во-первых, эмоции структурируют социальные ситуации, определяя позицию индивида в социальной среде.–, закрепляя границу между внутригрупповым и внегрупповым, между другом и врагом и т. д. Во-вторых, сами эмоции являются внутренними ресурсами индивида, которыми можно обмениваться»[52].
Обмен эмоциями индивидов друг с другом – один из важных типов повседневных социальных событий. И если общество рассматривать под углом зрения микросоциологии, а именно как множество, состоящее из огромного числа социальных событий, которыми наполнена наша повседневная жизнь, то общество перестает быть для исследователя статичной жесткой структурой, где накрепко спаяны между собой социальные институты и группы, превращаясь из готового результата в процесс постоянного созидания социальной реальности благодаря повседневным актам жизнедеятельности людей[53].
Развитию современных теоретических исследований эмоций с позиций микросоциологии способствовали идеи Дж. Г. Мида. Вот что об этих идях пишет Н. Смелзер: «Мид считал, что мы реагируем не только на поступки других людей, но и на их намерения… Мы "разгадываем" намерения других людей, анализируя их поступки и опираясь на свой прошлый опыт в подобных ситуациях»[54]. М. Ю. Горбунова в связи с этим пишет: «Теория Дж. Мида продемонстрировала, что социальное действие не может быть объяснимо лишь ссылкой на социальные нормы, так как оно всегда содержит их интерпретацию, которая предполагает эмоциональное отношение. Объясняя свое поведение или поведение другого, человек чаще всего использует эмоциональные ярлыки: "меня разозлили"…. "это вызвало в нем смущение"»[55]. Таким образом, развивая идеи Дж. Г. Мида, можно построить теорию объяснения социального действия на основе социальных эмоций, в том числе, и стыда.
Учеником Дж. Г. Мида является И. Гофман. «Гофман – замечает М. Ю. Горбунова, – непосредственно затрагивает проблематику эмоций, когда фокусируется на управлении впечатлениями, считая, что люди в процессе интеракции стремятся к созданию положительного впечатления и предпринимают попытки избежать позора или противоречия. Значимость теории Гофмана в том, что она поднимает проблему контроля эмоциональных проявлений и манипуляции ими, которые большинство исследователей относили к неуправляемым, иррациональным аспектам поведения»[56].
А какое место занимают эмоции в макросоциологии? Вот как отвечает на этот вопрос, например, О. А. Симонова: «Эмоции обладают макросоциологическим измерением, локализуются одновременно в индивидах и социальных структурах и формируют основу для действий людей и групп»[57]. В. Г. Николаев, отмечая особенности теоретических взглядов Дж. М. Барбалет, пишет: «Барбалет исходит из того, что социологическое объяснение социальной структуры, социального действия и социальных процессов (а это – основные темы макросоциологического анализа. – М. Б.), пренебрегающее эмоциями действующих лиц, не может быть адекватным. Эмоция… является столь же важной движущей силой индивидуального и коллективного поведения, как когнитивные состояния и рациональный расчет. Поэтому социология эмоций, так или иначе, имеет важные последствия для общей социологической теории и частных социологических теорий, объясняющих отдельные аспекты социальной структуры и социального действия.»[58]. Из-за того, что «существующая социология эмоций сконцентрирована на "микросфере" социальной жизни», – замечает В. Г. Николаев, – создается «ошибочное впечатление, что категории эмоций не могут быть применены для анализа макросоциологических проблем»[59]. По мнению Барбалет «структурные свойства взаимодействий определяют эмоциональные переживания (социальных акторов. – М. Б.)., а конкретные эмоциональные переживания предрасполагают к определенным курсам действия». Таким образом, эмоция есть «необходимое связующее звено между социальной структурой и социальным актором», и без нее описание действия будет фрагментарным и неполным»[60].
К вопросу об актуальности исследований таких эмоций, как страх, стыд и «угрызения совести», с помощью социальной теории
Каждый из нас знаком со стыдом по своей собственной жизни, имеет какое-то представление о стыде, знает, как ведут себя его близкие в ситуации стыда, распознает, пусть и не всегда четко, разнообразные формы стыдного поведения даже у незнакомых ему людей. Но, как говорит Г. В. Ф. Гегель, знакомое еще не есть познанное[61]. Как раз то, что кажется нам привычным и само собой разумеющимся, продолжает мысль Гегеля Э.Финк, порой с наибольшим упрямством ускользает от какого бы то ни было понятийного постижения[62]. Вот почему есть смысл рассуждать о стыде на теоретическом уровне.
Сначала у автора предлагаемой вам работы возникла идея писать о социальных эмоциях («эмоциях самосознавания») в целом. Однако в определениях термина «социальные эмоции», которые мне удалось найти, по моему мнению, нет четкости. Например, некоторые ученые социальные эмоции определяют как переживания человеком его разнообразных отношений с окружающими его людьми – подобные переживания формируются и проявляются в системе любового вида межличностных взаимоотношений[63]. Есть также вариант, когда социальные эмоции понимаются как эмоции, обслуживающие социальное взаимодействие только ребенка с другими детьми или взрослыми[64]. Но под такое описание социальных эмоций, как мне кажется, подходит большая группа очень разнородных эмоций. И, кстати, а почему только ребенка?! Поэтому было решено воспользоваться термином «индивидуальные формы социального контроля», к которым можно отнести три переживания (эмоции, чувства) – страх, стыд и «угрызения совести»[65].
Актуальность исследования бытия индивидуальных форм социального контроля определяется серьезной проблемой, вставшей перед современным обществом. На Западе (Россия в этом
отношении не сильно отличается от Запада) в конце XX в. на смену прежней системе ценностей (входящей в состав альтруистической христианской морали, унаследованной обществом модерна от традиционного общества), на основе которых индивид строил свое социальное поведение в течение многих веков, новая идеология не пришла, а прошлая, основанная на вере в Абсолют в качестве смыслопорождающей инстанции, – в условиях мультикультурализма, релятивизации основных ценностей западной культуры – потеряла свое прежнее значение в качестве средства оценки индивидом своего повседнего поведения («Бог умер», как учит Ф. Ницше).
Сейчас рассуждения о морали (в смысле наставления о важности следования моральным ценностям прошлого, проповеди типа «Каковы истинные ценности и что следует делать в соответствии с ними») очень часто воспринимаются людьми с настороженностью, с большой долей скепсиса. Этот скепсис можно рассматривать как проявление определенной закономерности: чем больше общество и отдельные индивиды утрачивают в своей духовной жизни, тем более личным и сокровенным становится для человека то, что обычно схватывается в понятии морали, – смысложизненные представления при принятии кардинальных решений[66]. В современной кинематографии и музыке, на телевидении и в художественной литературе немало элементов стёба, т. е. дерзких шуток, насмешек, используемых часто для того, чтобы одновременно и принизить, и «чисто поржать». Стебаются, том числе, и над «святая святых», над тем, над чем раньше бы человеку и в голову не пришло надсмехаться в виду неминуемого строгого осуждения со стороны общества. В наше время, замечает Л. Вюрмсер, трудно «стало выражать нежные чувства или чувства уважения и почтения, идеализации и почитания»[67].