Особую озабоченность вызывает динамика распространения массовых расстройств. Оценки студентов американских колледжей по «инвентаризации» симптомов нарциссической личности выросли в 2 раза быстрее за 5 лет с 2002 по 2007 год, чем в период между 1982 и 2006 годами, то есть за 24 года. Подсчитано, что более 10 процентов американцев уже обладают значительными нарциссическими отклонениями[12]. Нет оснований полагать, что процесс обернется вспять, скорее наоборот. Жесточайшая конкуренция уже на этапе учебы, культ достижения и успеха, сопровождающийся паническим страхом оказаться в лузерах, – все это приводит к росту употребления стимулирующих психотропных средств, что в целом мало чем отличается от допинга в спорте. Многие родители оказываются перед суровым выбором: закрывать на все это глаза – или запрещать употребление таких стимуляторов и другой подобной химии, сознательно, своими же руками ставя своих детей в условия неравной карьерной, жизненной конкуренции.
У нас такие исследования, насколько мне известно, не проводятся да и вообще вряд ли представимы. В силу социально-политической заряженности нашего варианта нарциссической эпидемии здесь пришлось бы делать акцентированные выходы на идеологию и политику, в том числе с персоналистским прицелом, что в политическом плане было бы воспринято как ересь, хотя бы в силу понимания того, что значит в нашей политической и околопсихологической культуре само слово «диагноз». Однако о многом может сказать даже не замер как таковой, а интуитивное сопоставление состояний, разнесенных во времени. В том, что касается именно политического нарциссизма за рубежом, в частности в США, такие экскурсы в психоисторию тоже необходимы, поскольку и здесь критичная ситуация складывается именно в последнее время и во вполне понятном политическом контексте. Все это опять отсылает нас к мифу о несчастном Нарциссе, который поначалу пребывал скорее в состоянии латентной девиации и лишь потом, в определенный момент, в заданной системе отношений и в понятном событийном контексте стал классическим пациентом НРЛ. Короче, здесь тоже надо искать поворотные точки, и они близко, даже очень.
В США политизация проблемы нарциссизма как общенациональной беды несомненно оказалась связана с победой Трампа на президентских выборах. Вообще говоря, эта победа (как и ее продолжение в аналитике) стала такой сенсацией в том числе и в силу своей неожиданности. Было много написано о триумфе экзальтации, эпатажа, фейкового популизма и агрессивной самовлюбленности как свойств не только кандидата, а затем президента, но и самого проголосовавшего за него электората. Применительно к нашей теме можно сказать, что нарцисса выбирают нарциссы, хотя в таких ситуациях несомненно срабатывает и целый ряд других факторов. Общий сдвиг в эту сторону к тому времени несомненно был, однако можно попытаться реконструировать реакцию оперативной или более фундаментальной аналитики, если бы победила Хиллари Клинтон. На перелом в характере нации и вообще в электоральных настроениях Запада, несомненно, обратили бы внимание, но эффект не был бы столь оглушительным. Это тем более смущает, что перевес Трампа был минимальным и последние граммы на чашу весов были положены сугубо субъективными, необязательными, во многом случайными факторами. Тем не менее трудно не признать, что при ином исходе выборов и ситуация в политической аналитике и даже в политической философии сейчас могла бы быть иной. Кстати, «у 25 % молодых граждан США наблюдались симптомы посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) после президентской кампании 2016 года. К такому выводу пришли американские психологи, проведя опрос среди студентов Университета штата Аризона спустя несколько месяцев после выборов»[13].
В дальнейшем в нашей книге подробнее приводятся описания скандала с реакцией сообщества американских психологов и психиатров уже на сам факт участия Трампа в президентских выборах 2016 года, но вкратце: лишь «правило Голдуотера», запрещающее экспертам выступать с публичными диагнозами, если они не обследовали пациента лично, не позволило большинству профессионального сообщества публично обратиться к Конгрессу и к прессе с соответствующими подозрениями. Тем не менее публичное заявление о причине этого вынужденного молчания прозвучало, и это было, по сути, таким же латентным сигналом, как и прогноз Тиресия о трагической судьбе Нарцисса. Скандал сопровождался формированием массового профессионального движения «Психиатры против трампизма». Из-за океана трудно судить, какова здесь пропорция в сочетании строгой психиатрии и политического неприятия, однако акцент на злокачественной форме именно нарциссического отклонения здесь несомненно присутствует.
В российской политике актуализация проблемы нарцисса также связана с конкретным временем, с понятной конфигурацией процессов и событий. В идеологии и пропаганде растравливание нарциссического синдрома своим началом приходится примерно на 2010–2011 годы. Тогда в стране произошла подлинная революция в ответе общества на «основной вопрос философии» – о том, что первично: материя или сознание? До этого все было проще: в 1990-е годы страна и население по необходимости выживали в состоянии стихийного материализма и без централизованной идеологии, хотя и под обстрелом крайне агрессивных идеологий оппозиции всех родов. Далее, в периоды курса сначала на «стабильность», а затем на «модернизацию», этот симбиоз уже более осмысленного материализма, рационализма, функционализма и социального конструктивизма психологические, идеологические и в особенности эмоционально-психологические контуры социума также не особенно затрагивал. «Стабильность», конечно же, продвигалась как ценность, особенно близкая людям, измученным переменами и неопределенностью, отсутствием привычных минимальных гарантий. Точно также «модернизация» льстила стране, уже привыкшей к стабильности и более не готовой целиком продаваться власти только за это в целом естественное благоприобретение. Однако все это имело под собой вполне определенную материальную, социально-экономическую или инновационно-технологическую подоснову, хотя бы только в соцобеспечении либо в проектах радикального преобразования экономики («смена вектора»). И это не шло ни в какое сравнение с тем резким креном в идеологию и психологическую накачку, какой случился в результате падения рейтингов и продвижения протестных настроений из столиц в города-миллионники в 2009–2010 годах. Именно с этого момента акцентируются небывалые в истории человечества достижения нашей коллективной нравственности, духовности и державности, резко отдающие манией глобального превосходства на грани бреда величия с самореализацией за счет уничижения других и истерической реакцией на критику. В 2014 году эта риторика получила «материальное» воплощение в геополитических приобретениях и военизированных акциях, составивших на тот момент ядро грандиозного «Я» режима и значительной части социума.
Вместе с тем в более широком историческом контексте латентную предрасположенность к политическому нарциссизму у нас можно обнаружить и в целом ряде эпизодов – как в своего рода коллективной психоистории нации (при всей условности применения понятия «нация» в нашем случае).
Если сквозь оптику нарциссизма смотреть на большую российскую историю, то здесь мы вовсе не обязательно обнаружим симптомы эпизодической, а тем более хронической патологии. В дальнейшем мы более подробно разберем соотношение конструктивного и деструктивного нарциссизма, нарциссической «нормы» и патологии. Но надо сразу понять, что помимо серьезных и многим чреватых расстройств есть, условно говоря, «нарциссизм здорового человека» – а значит, и здорового общества. Если есть нарциссизм как профессиональная предрасположенность (но и профессиональное заболевание) у актеров, художников, политиков и теноров, не говоря о самих психологах, то тем более есть нормальная доза нарциссизма в символическом самоопределении наций и государств. Не всякое самомнение и не всякие амбиции, даже завышенные, надо тут же записывать в диагноз. Отклонение начинается с появления внятных признаков отрыва от реальности и от себе подобных, с разрушения коммуникации и основ солидарности. А это уже отдельные типы психоисторических событий и процессов.
В нашей истории это, несомненно, была прежде всего Великая Октябрьская социалистическая революция, со всей идущей от нее идеологией глобального и исторического лидерства на пике прогресса человечества как социально-политического вида. Типичный вариант идефикс с признаками мегаломании и отрыва идеологизированной гиперреальности от голодной, а часто и самоубийственной прозы жизни. В этом смысле по фабуле мифа о Нарциссе можно с равным правом описывать и революции, и развитые идеологии – тем более что революции, как правило, и есть воплощенный в жизни и смерти триумф идеологии.
Как ни странно это сейчас звучит, но Отечественная война послужила шоковым сеансом самостоятельного психоанализа и психотерапии, во многом расчистившим нарциссические наслоения коммунистической идеологии и пропаганды, всей этой мегамашины партполитпросвета. Это лишь потом из беды и победы сделали типичный нарциссический культ, позволяющий непрерывным самолюбованием замещать заботу о прозе жизни. О злокачественной нарциссической ориентации сталинизма в общем виде уже немало написано, и такие тексты представлены в том числе и в нашей книге.
После относительно самокритичной оттепели приходит «застой» со всеми признаками идеологизированного нарциссизма и нескончаемого самолюбования. Увесивший себя орденами и званиями Брежнев был не просто комичной фигурой, но и олицетворением нарциссической сути самого режима, его идеологии и политической самоидентификации.
О характерной для будущих нарциссических провокаций младенческой травме обесценивания, сопровождавшей в 1990-е годы появление на свет «Новой России», далее также будет сказано специально и не раз.
Таким образом, в подобной психоистории проявления политического нарциссизма в наше время вовсе не кажутся удивительными. Наоборот, было бы удивительно, если бы их не было. Строго говоря, их просто не могло не быть.
Если же теперь попытаться перейти с макросоциального уровня к особым характеристикам персоналистского режима с отчетливыми признаками вождизма, то здесь мы столкнемся с рядом трудностей одновременно объективного и субъективного свойства. Как это ни смешно, поиск дает всего два материала такого рода. Первый – это крохотная заметка в РБК от 17 апреля 2014 года под названием: «“Измученная русская душа”. Западные эксперты заподозрили у Владимира Путина нарциссизм» (https://www.rbc.ru/newspaper/2014/04/17/56bee91e9a7947299 f72d21a). Кажется нереальным и количество просмотров – 72. Второй материал – уже упоминавшаяся в Предисловии заметка, собравшая фантастическую аудиторию – более 5 с половиной тысяч репостов – не просмотров! – только на Фейсбуке («“Он не способен сочувствовать”. Путин глазами психиатра» https:// www.svoboda.org/a/29562008.html)[14].
Поскольку я склонен распространять «правило Голдуотера» и на Россию, а тем более на сочинителей, не считающих себя собственно психоаналитиками или психотерапевтами, придется специально обратиться к теме условной, латентной диагностики, а также к проблеме бессубъектных психических организаций на уровне политики и макрополитики. Вопреки сложившейся ориентации личностно ориентированных исследований в области политического нарциссизма, представляется, что как раз в сфере политики и идеологии бессубъектные формы оказываются наиболее значимыми по жизни и продуктивными в исследовании, не говоря о практической трансформации, если она вообще возможна.
Диагностика бессубъектного
Как только речь заходит о политическом нарциссизме, многих сразу же отпугивает слово «диагноз» – или хотя бы перспектива такой диагностики. И это по-своему правильно по целому ряду причин. Однако при переходе с личностного уровня на групповой, массовый, а вообще говоря, на социальный, многое существенно меняется, в том числе одновременно в методологическом и в этическом плане.
Здесь в качестве предельно короткой интродукции приходится сразу снять вопрос о корректности распространения нарциссизма из личностной психопатологии на социальный уровень. Об этом можно было бы долго распространяться, в том числе с авторитетными ссылками, однако для наших пропедевтических целей здесь достаточно убедительной цитаты из Эриха Фромма (который, для справедливости, не самый большой герой моего романа). В «Душе человека» Фромм пишет: «Индивидуальный нарциссизм может превращаться в групповой, и тогда род, нация, религия, раса и тому подобное заступают на место индивида и становятся объектами нарциссической страсти»[15]. Кажется, этого условного «заступают на место» достаточно для того, чтобы пока не вдаваться в долгие рассуждения об онтологических переходах личностного в социальное и коллективное и наоборот.
Нарциссизм парадоксален: в психопатологии нет ничего сложнее, но одновременно и проще. Нет ничего сложнее в плане терапии, но и нет ничего проще в плане диагностики.
Насчет простоты диагноза это, конечно, грубое преувеличение, однако в этом есть определенный смысл. Если разбираться с каким-либо социальным, политическим или идеологическим явлением, аналитику вовсе не обязательно ставить диагноз самому, тем более если это диагноз категорический. Достаточно дать читателю более или менее стандартный диагностический инструментарий – а потом оставить его во всеоружии такого знания один на один с… телевизором, образом лидера, идеологией государства или партии, личностными характеристиками выдающихся дипломатов, военных, аналитиков или телеведущих. Это позиция отчасти коварная, если не сказать иезуитская, однако она честная. Я не навязываю вам свой диагноз и, более того, могу сделать вид, что у меня его вовсе нет. Примерно владея набором диагностических инструментов, кстати не самых сложных, вы сами ставите диагноз – или не ставите его. Но в любом случае ваше отношение к объекту существенно видоизменяется. Вы тоже можете ни на чем не настаивать, но от бросающихся в глаза выводов теперь трудно будет отказаться. И это совершенно нормально, коль скоро мы не решаем судьбу человека или организации, а лишь формируем собственное мнение.
Вот для примера (и для разминки в психоанализе себя любимого) такого рода популярная симптоматика из работы «Нарциссизм и как он разрушает жизнь»:
Для начала пробегитесь по симптомам:
♦ Чувство жгучей зависти к людям, которые преуспели больше вас. Кого хвалят, чьи посты «лайкают». Иногда зависть настолько захлестывает, что портится настроение на целый день.
♦ Частое сравнение себя с другими по критерию «лучше» и «хуже».
♦ Потребность в восхищении, похвале, зависти со стороны. Потребность демонстрировать успешность или уникальность или быть не таким, как все.
♦ Причисление себя к особенным, уникальным, превосходящим серое большинство. Вера в наличие неких изысканных талантов, которые могут оценить избранные.
♦ Прыгающая самооценка: я бог/я говно. (80 % времени «я говно»).
♦ Демонстрация превосходства. Иногда высокомерие при общении (если компания безопасная), снисходительное отношение к окружающим. Сюда же можно отнести ведение инстаграма/бложика с тщательно отбираемыми фотографиями, демонстрирующими, что вы «в тренде» или, наоборот, «тонко чувствующий эстет с офигенно богатым внутренним миром».
♦ Непонимание чувств и мотивов окружающих и нежелание их уважать. Нежелание вникать в переживания и чувства людей, их жизненную ситуацию. Отсутствие эмпатии, окружающие кажутся какой-то примитивной серой массой. Проблемы и тревоги других – унылой банальщиной.
♦ Перфекционизм и прокрастинация. Вы пытаетесь делать все идеально, но не доводите задумки до конца. Хочется, чтобы никто не пристебался к ошибкам, а восхитился идеальностью проделанной работы. На деле же работа вызывает кучу стресса, а кладбище проектов и брошенных дел напоминает городское по количеству могил.
♦ Мучительное чувство, когда вылизываешь проект, а от него уже тошнит.
Увлечения быстро надоедают. Ведь чтобы преуспеть, нужно много и нудно прокачиваться, а хочется «мотивации», драйва и вагон лайков.
♦ Фантазии на тему успеха, богатства, могущества, всемирного признания.
♦ Пытаетесь управлять мнением людей и своей репутацией, расстраиваетесь, если это не удается.
♦ Любите критиковать и искать изъяны в работах других людей.
Последний пункт не совсем четкий критерий, скорее наблюдение. Чужие косяки приятны вдвойне, во-первых, человек сам себе разрешает косячить, во-вторых, суть самооценки нарцисса строится на возвышении себя по сравнению с другими. Топишь окружающих – всплываешь сам.
Если это про вас или про близких людей, добро пожаловать в удивительный мир нарциссизма, расстройства личности, претендующего на звание психологической чумы современного мира.
Нарциссическое расстройство личности – проявляется в чрезмерном переживании собственной значимости в сочетании с повышенной потребностью во внимании и восхищении со стороны других людей[16].