Сборник поучений и житий святых (Чуд. 19). Запись на л. 117
Записи рассказывают историю бытования рукописи в период с 1410 по 1425 гг., со времени переезда митрополита Фотия в Москву до смерти великого князя Василия Дмитриевича. Сначала Сборник был преподнесён митрополиту братом великого князя Андреем Можайским. Подарок мог быть сделан, например, в связи с основанием Колоцкого монастыря в 1413 г. в вотчине князя199. Тогда в Москве при участии митрополита происходило торжественное чествование Колоцкого образа Божьей Матери200. Или же – для восполнения возможных утрат в библиотеке митрополита после пожара, уничтожившего его «горницу» в 1414 г.201 Позже из библиотеки митрополита Фотия книга могла быть выдана великому князю Василию Дмитриевичу на время или преподнесена в качестве подарка на Пасху или в пасхальную неделю, о чём и была сделана соответствующая запись.
В Лествице прп. Иоанна Синайского (Иоанна Лествичника) конца XIV в. (не позднее 1391–1392 г.) (Чуд. 218), на л. 201 об. среди проб пера полууставом XV в. сделана запись: «Господину князю великому Василью Дмитриевичу бьет ти челом». Компонента «бьет ти челом» позволяет, на наш взгляд, трактовать ее как помету о преподнесении кодекса великому князю по аналогии с представленной выше записью о преподнесении Сборника поучений и житий святых митрополиту Фотию.
В Диоптре инока Филиппа 1388 г. (Чуд. 15), на л. 91 скорописью XV в. читаем: «г(о)с(поди)ну князю великому». Запись анонимная и интерпретируется как проба пера202.
Диоптра инока Филиппа была переведена на славянский язык в середине – второй половине XIV в.203 Как и Слова постнические свт. Василия Великого (Чуд. 10), она являлась новинкой. Так же, как и Слова, данный русский список Диоптры – один из древнейших. Созданы они были приблизительно в одно время в 1388 г.204 Интересующая нас запись по палеографическим приметам датируется XV в. и не принадлежит писцу205. Сложно представить, что в XV в. кто-то мог взять созданную ранее книгу для того, чтобы «испытать» на ней чернила и перо. Более вероятным, на наш взгляд, выглядит предположение о том, что данная запись – помета о выдаче, либо «дарственная» надпись. Новая книга, содержащая все известные в то время знания о человеке, извлечённые не только из творений святых отцов, но и из произведений античных философов206, несомненно могла заинтересовать великого князя. Вопрос – какого?
В отобранных нами рукописях имеется комплекс созерцательно-аскетической литературы. Это Слова постнические свт. Василия Великого (Чуд. 10), Лествица прп. Иоанна Синайского (Чуд. 218) и Диоптра инока Филиппа (Чуд. 15). Слова и Диоптра – литературные новинки, которые появились на Руси в конце XIV – начале XV вв. вместе с другими южнославянскими переводами. Эти новые книги оказали влияние на развитие русской литературы и культуры207. Нет необходимости рассказывать о месте князей московского дома в культурной жизни, об их связи с образованнейшими людьми своего времени, митрополитами, основателями монастырей, просветителями и т. д. Очевидно, что находясь в такой культурной среде, князья были в курсе движений в интеллектуальной сфере, в том числе посредством знакомства с новыми книгами. Возвращаясь к нашему комплексу из трех книг, отметим, что новыми и особенно актуальными они были именно в великое княжение Василия Дмитриевича. Не даёт ли это оснований для осторожного предположения, что «господин великий князь» в Диоптре – именно Василий Дмитриевич?
В Творениях прп. Иоанна Лествичника 1422–1424 гг. (Усп. бум. 18) на л. IX полууставом XV в. имеется сходная «анонимная» запись: «г(осподи)ну великому князю». Книга также являлась новинкой, рассматриваемый список с южнославянского перевода Творений был создан на Афоне208. Вероятно, упоминаемый в записи великий князь – это Василий Васильевич, сын Василия Дмитриевича, сменивший отца на великокняжеском столе в 1425 г.
Племянник великого князя Дмитрия Ивановича князь Семён Владимирович Боровский и Серпуховской упоминается в Требнике первой половины XIV в. (Чуд. 5). На л. 65 мелким полууставом XIV–XV вв. написано: «Господину князю Семену Володимерович(ю)».
В своем составе Требник содержит чин исповеди, который по мнению М. В. Корогодиной, был создан специально для княжеской исповеди, возможно, духовником одного из князей209. Князь Семён Владимирович умер от чумы в 1426 г., приняв перед смертью постриг в Троице-Сергиевом монастыре. Поскольку в записи указан титул и мирское имя князя, требник, скорее всего, принадлежал ему до пострига210. Запись сделана спустя более полувека с момента создания рукописи, мельчайшим полууставом, как и в Чуд. 10, мелко и с первого взгляда незаметно, как аккуратная помета о выдаче.
Итак, среди многочисленных записей в рукописях XIV–XV вв. имеются восемь записей одного типа, содержащие титул или титул и имя лица, в дательном падеже. Форма записей (подразумевается, что кому-то дали что-то), история бытования книг, в которых они представлены, особенности исполнения (киноварь, мелкий полуустав, расположение в книге), позволяют, на наш взгляд, сделать предположение о том, что записи такого типа могли являться пометами о временной выдаче из библиотеки или «дарственными» надписями.
О том, что рукописи свободно перемещались между монастырями в целях копирования, часто – вместе со своими владельцами, хорошо известно по тем же записям на самих книгах. В этом отношении интересна анонимная запись в Словах Федора Студита второй четверти XV в. (Чуд. 238). Возвращая одну книгу, адресант обращается к игумену монастыря (если Чудова, то – Питириму) с просьбой прислать другую: «Да пожалуи, господине игумен, пришли ми книгу Никона»211.
Думается, что князья московского дома также могли брать книги из монастырских библиотек, которые, кстати сказать, пополнялись в том числе благодаря их вкладам. Знакомству князей с книжными новинками способствовали и личные отношения с основателями обителей, от которых они могли узнавать о новых поступлениях. В «шаговой доступности» от княжеского двора располагался Чудов монастырь, из библиотеки которого происходят пять из семи наших рукописей. О том, что князья находили время для чтения, говорится в Послании прп. Кирилла Белозерского князю Юрию Дмитриевичу: «И ты, господине князь Юрьи, не подиви на нас о сем, понеже, господине, слышу, что божественное Писание сам вконец разумееши и чтеши»212. В источниках есть информация и о том, что князья сами переписывали книги. Согласно Житию Кирилла Белозерского, князь Андрей Дмитриевич «книгы же, много написав, церкви приложи»213.
Князья могли пользоваться и библиотекой митрополитов, которая хранилась в резиденции главы русской церкви в Кремле. Об этом может свидетельствовать рассмотренная выше запись в Сборнике поучений и житий святых (Чуд. 19).
Если представленные в данной работе записи рассматривать как пометы о выдаче из библиотеки или как «дарственные» надписи, можно составить представление о круге чтения великого князя Дмитрия Ивановича и его семьи. Он состоял из хорошо знакомых «классических» книг церковного круга (F 19–16), книг, интерес к которым был вызван определенными жизненными обстоятельствами (Чуд. 5) и книжных новинок, отражающих актуальные тенденции культурной жизни своего времени (Чуд. 10, 15, 19, 218, Усп. бум. 18). Надо полагать, что уровень образованности представителей московского княжеского дома был достаточно высоким не только для знакомства с последними тенденциями в интеллектуальной сфере, но и для их осмысления. Приведённые данные лишний раз указывают на вовлечённость московского великокняжеского семейства конца XIV – первой половины XV в. в духовную, интеллектуальную и культурную жизнь своего времени.
Кирилл Белозерский в Симоновом монастыре: штрихи к биографии святого
А. В. НОСОВ214
Annotation. The article attempts to clarify some episodes of the biography of Cyril Belozersky during his stay in the Simonov monastery. The work explores questions about the time of the coming of the ven. Cyril to Simonov monastery, about the period of his abbacy, about his conflict with the new Archimandrite Sergei Kazakov, as well about the reasons for his leaving to Beloozero. Thus the article demonstrates the possibilities of Hagiography as a historical source.
Key words: Cyril of Beloozero, Simonov monastery, hagiography, obedience, archimandrites, 14thcentury.
Создание Симонова монастыря было связано с волей великого князя Московского Дмитрия Ивановича. Он повелел преподобному Сергию Радонежскому основать близ Москвы новую общежитийную обитель в духе тех, что возникали во второй половине XIV в. вследствие «монастырской реформы» митрополита Алексия и личного стремления благочестивых иноков. В те годы появление новых обителей имело не только духовное, но и политическое значение. По словам Н. С. Борисова, «монастыри должны были стать опорными пунктами московского влияния в масштабах всей страны»215.
Сергий Радонежский поручил создание обители своему племяннику Феодору, который уже давно желал основать монастырь216. Около 1370 г. вместе с несколькими монахами Троицкого монастыря он обнаружил подходящее место на берегу реки в пяти-шести вёрстах от Москвы. Сергий пришёл туда проверить пригодность местности для иноческой жизни и благословил основание обители. Вскоре там была выстроена и освящена церковь в честь Рождества Богородицы, и по завету своего дяди молодой игумен Феодор ввёл в монастыре общежитийный устав217. Спустя некоторое время Феодор перебрался в лес за монастырской оградой в поисках уединения. За ним последовала братия, которая вокруг кельи настоятеля возвела новые монастырские постройки. В 1379 г. туда окончательно перенесли обитель, посвящённую отныне Успению Богоматери. Феодор оставался настоятелем в «Новом Симонове» до своей архиерейской хиротонии в 1387 г.218
Именно в Успенском Симоновом монастыре принял постриг Козьма, будущий преподобный Кирилл Белозерский – одна из ярчайших звёзд на небосводе Северной Фиваиды. Исследователям до сих пор не так много известно о симоновском периоде жизни Кирилла. Нет ясности в вопросах о времени его прихода в Симонов монастырь, о периоде его настоятельства, о конфликте с новым архимандритом Сергием Азаковым, а также о причинах ухода на Белоозеро. Пристальное внимание к памятникам агиографии позволяет выдвинуть ряд предположений, которые подробнее освещают детали биографии Кирилла Белозерского.
Искушённого мирскими заботами Козьму, сорокатрёхлетнего казначея боярина Тимофея Вельяминова, привёл в Симоново Стефан Махрищский – собеседник Сергия Радонежского219. Н. К. Никольский попытался установить время этого события. На основе житийных и летописных известий исследователь изучил имеющиеся датировки, связанные с жизнью Кирилла в Симонове, и заключил, что Козьма мог прийти в монастырь не позднее 8 сентября 1380 г., поскольку в тот день на Куликовом поле погиб окольничий Тимофей Вельяминов, у которого он служил220. Н. К. Никольский также отметил, что Кирилл принял священство после девяти лет пребывания в Симонове221. Видимо, вскоре он стал архимандритом монастыря: согласно Житию Феодора Ростовского, на похоронах Дмитрия Донского 19 мая 1389 г. присутствовал и «Кириллъ, архимандрит Симановский»222.
Несмотря на убедительность построения этой датировки, её слабым местом является житийное указание на девятилетнее послушание Кирилла. И дело здесь не в трафаретном употреблении чисел в агиографии. Напротив, маловероятно, что число девять в данном случае представляет собой часть нумерологического замысла агиографа, вложившего в сочетание чисел и событий скрытый подтекст: подобно тому, как искусно Епифаний Премудрый оформил в Житии Сергия Радонежского тринитарную концепцию223. Исследователи Жития Кирилла Белозерского не выявили в памятнике схожих идей224, автору настоящей статьи это так же не удалось. В. М. Кириллин в основательном труде о символике чисел в древнерусской литературе не рассматривал значение числа девять и варианты его употребления средневековыми книжниками. Филолог отмечал тесную связь богослужебных текстов с нумерологией. Число молитв, возгласов, словесных повторов, припевов, поклонов было строго определено – 3, 7, 9, 12, 40. Эта литургическая данность влияла, в том числе, и на древнерусскую литературу. Однако это влияние не было повсеместным: такие числа в памятниках могли быть не только этикетными, но и реальными225. В свою очередь, Г. М. Прохоров отмечал насыщенность Жития Кирилла конкретными историческими сведениями226. Поэтому можно допустить достоверность указания Пахомия Логофета на девятилетнее послушание Кирилла.
В Житии Кирилла Белозерского говорится, что святой девять лет трудился в монастырской хлебне и поварне не до своего рукоположения, а включая время, когда он приходил туда даже будучи священником227. С осторожностью можно предположить, что преподобный оставил данное послушание, став архимандритом: при описании настоятельства Кирилла агиограф ни разу не сообщает о его работах в поварне или хлебне228. Упоминание послушания в поварне в житиях преподобных нередко сопровождается элементами агиографической топики, призванной показать все тяжести начала иноческого пути – как физические, так и нравственные229. В Житии Кирилла присутствуют все эти черты. Но реалистичный характер описания послушания святого в Симоновом монастыре побуждает видеть в этом топосе не только дань литературному этикету. Кирилл носил воду в поварню, колол дрова для растопки печи, следил за поддержанием огня и подавал свежеиспечённый хлеб братии за общей трапезой230. Такое послушание испытывало волю человека, решившегося встать на путь иноческого подвига. Опытный и духовно закалённый настоятель монастыря вряд ли мог трудиться в поварне. Исключение составляет казус из истории Кирилло-Белозерского монастыря, который агиограф специально оговаривает. Кирилл по обычаю посещал поварню, чтобы посмотреть за ходом приготовления угощений, а иногда и сам принимался помогать инокам готовить различные блюда – в память о своём послушании в Симоновом монастыре231.
Соответственно, вернее будет расценивать упомянутые в Житии девять лет как время между началом послушаний Кирилла и его настоятельством в Симонове.
Сопоставление свидетельств Пахомиева и Краткого Жития Кирилла Белозерского также свидетельствует в пользу предположения, что в девятилетний период послушания преподобного следует включать и его иерейскую хиротонию. Согласно Краткому Житию, Кирилл «понужденъ же бысть от отца своего прияти священство, и не хотя повинуся на се»232. Речь идет о старце Михаиле – духовном наставнике преподобного, впоследствии рукоположенном на Смоленскую кафедру233. Вероятно, Кирилл стал иеромонахом до того, как Михаил покинул Симоново в 1383 г. Феодор следил за тем, как происходит становление Кирилла в монашестве, поэтому мог с радостью благословить его иерейскую хиротонию.