Иногда захожу в какую-нибудь контору – например, в КЭС оплатить свет, – и там больше никого, один я. В былые годы я шел прямиком к окошку и делал свои дела. Теперь же говорю в ближайшее окно: «Здрасьте… я через минутку подойду». Затем отправляюсь прочь между цветными веревками. Ухожу от того человека, который будет меня обслуживать. А затем разворачиваюсь и возвращаюсь между теми же веревками и говорю: «Здрасьте, это опять я. Батюшки, до чего ж мне понравилась эта прогулка. Нет ли у вас еще веревок, между которыми можно погулять, прежде чем мы приступим?»
Иногда делаю вид, будто я овца, которую собираются купать в антисептике. Со времен групповой терапии, в которой участвовал, я ловлю себя на навязчивых фантазиях, и купание овец – одно из моих любимейших переживаний. Вот почему я тихонько блею себе под нос, когда стою между веревками в банках или в строительных кооперативах.
В любых автобусных поездках в салоне всегда имеется красный молоточек для использования в случае аварии. Было бы здорово, если б такой молоточек предоставляли по запросу у окошек выдачи наличных. Можно применять его во всех случаях, когда не удается выковырять монетку. Они елозят в лотке и утомляют пальцы. А можно же просто жахнуть молоточком по стойке, монетка выскочит, а ты гаркнешь такой: «Хоп!» – и ловко поймаешь монетку карманом. Гаркать «Хоп!» или нет – на ваше усмотрение.
Чеки, счета и цветочные горшки
Откуда счетам известно, что к вам по почте движется немного деньжат? Вечно они так со мной. Вот пообещаешь себе подарочек – сапоги, например, – по случаю оплаты пьесы для радио. Счета же прячутся в тайном месте, они там собираются и выставляют свои усики. Добрый чек они способны унюхать аж из соседнего прихода. Вдруг бросаются в пляс восторженными хороводами. «Всем внимание! У Пата завелся фунт-другой… Ну-ка ходу – приберем их!» Мой счет от КЭС точно знает, сколько денег у меня в цветочном горшке за электричество. Понятия не имею, как ему это удается, но вот поди ж ты. Сколько б монеток ни отложил я за месяц, мой счет всегда на десять фунтов больше, чем я набрал. Приходится одалживать из горшка «Телекома». Но в ту самую минуту, когда я забираю наличку, счет за телефон прячется в кустах в переулке по соседству, шевелит усиками. «Йип-пи! Пат только что выгреб десятку из горшка. Бегом марш – и цап!»
Чеки знают, когда нужны тебе позарез. Они обитают в очередях и системах. Они очень близко общаются со счетами. Иногда сговариваются пролезть к тебе в почтовый ящик одновременно. Так они поступают исключительно в тех случаях, когда счета либо не оставляют от чеков ничего, либо оставляют тебя в минусе фунтов на двадцать.
Время от времени у чеков развивается настоящее вредительство. Им не нравится оттенок чернил на них – или кто-то расстроил их неловким словом, и им нужно выместить обиду. И тогда они сознательно вызывают у себя несварение, и «система икает». Или же их разносит вдвое и они «застревают в очередях на выписку».
По-настоящему зловредные чеки способны так доконать некоторых людей, что те не в силах явиться в контору. Такие чеки способны безошибочно изолировать человека, который их подписывает, и придавить его гриппом на месяц. С наличными все было гораздо лучше. Наличные не жили в очередях и не запруживали их. Наличные не застревали в системах. Люди просто клали их в бурые конверты и выдавали вам.
На прошлой неделе я возвращался поездом с поэтических чтений в Уэст-порте. Чек лежал у меня в кармане. Я видел, как взбудораженные счета выглядывают из-за каменных изгородей у Мануллы-узловой[36]. Они добрались ко мне домой, опередив меня. Как у них это вышло? Как им удалось обогнать поезд? Умоляю, объясните.
Деньги за варенье
В детстве мне нравилось работать на фруктовых фермах. Все было так просто. Наполняешь корзину клубникой, сдаешь ее. Человек тебе сразу вручает деньги. Никаких хлопот. Тому человеку не надо было запрашивать чек. Тебе не надо было выставлять ему счет, инвойс или еще что-нибудь. Ничего не нужно было «забивать в систему». Просто сдаешь клубнику, а человек тебе – деньги. Гениально. Когда-то было так легко разжиться заработанным. Во дни, когда люди сиживали на высоких табуретах и писали паучьим почерком в конторских книгах, наличность свою ты получал в буром конверте, когда полагалось, и все были счастливы.
Когда я был помощником маляра на фабрике, производившей машины для мытья бутылок, когда трудился поденным докером, состоял в бригаде дорожных рабочих, работал торговцем уплотнителей для окон, кухонным уборщиком, эстрадным комиком и Бог знает кем еще, у меня всегда был здоровый приток наличности. А затем мы начали всё усовершенствовать. Никак не могли оставить как есть. Мы рационализировали и компьютеризировали, и вдруг ни с того ни с сего твоя наличность стала от тебя все дальше и дальше.
Впервые в моей жизни люди на том конце телефонной линии начали рассказывать мне о том, что «система икнула». Икота, как мне всегда казалось, – это высокий тоненький звук, какой возникает, если у вас дыхательные пути капризничают. Задерживаешь дыхание или пьешь стакан воды – или кто-нибудь тебя пугает, и все опять налаживается.
Унылый факт современной жизни: системы, которым полагается производить для вас наличные, подвержены беспрерывной икоте, и ни черта с этим не поделаешь. Без толку подкрадываться к системе сзади и неожиданно орать «бу-у» – зря время потратите. Систему не напугаешь – и стакан воды ей тоже не подашь. Она устроена иначе.
Еще один столь же унылый факт состоит в том, что человека, выписывающего чек, вечно нет на месте. Одному Господу известно, куда они деваются и чем там, куда деваются, заняты, но складывается впечатление, что они не в силах оставаться в одной и той же точке дольше тридцати секунд подряд. Надо полагать, когда они поступают на работу в компанию на должность человека, подписывающего чеки, ему задают всего один вопрос: «Хорошо ли вы умеете все время куда-нибудь деваться?» Подумываю вернуться работать с клубникой – матерым сборщиком. По крайней мере у меня в кармане всегда будут деньги на добрый ужин – наличными.
В старые добрые времена в конфетках водились деньги
Когда-то, глядя на мир, я был о нем лучшего мнения. О долгах совести писали чуть ли не еженедельно. Кто-то вечно отдавал долг кому-то, и в газетах появлялись маленькие объявления. «М. К. извещает в получении £5 долга совести». Читаешь такое – и сразу забываешь про мировые войны, вторжения и всякое подобное. Задумываешься: «Вот это да… М. К. вернул себе пятерку».
Похоже, теперь уж никто никаких долгов ему больше не выплачивает.
Когда я рассказываю молодежи про жестянку «Недоплата», молодежь не верит. Если кондуктор в автобусе пропустил вас или сами забыли оплатить проезд – просто кладете деньги в банку на выходе. Молодежи интересно знать: если бы в кармане нашлась отвертка и никто б не смотрел, можно было бы стырить жестянку?
Рассказываешь им про конфетки с настоящими деньгами внутри, и у молодежи глаза загораются. Вот, другое дело. В «Счастливых сахарках»[37]были настоящие деньги. «Кхм, Пат, а не слишком ли мятые будут купюры, когда достанешь их из конфеты?» Нет, там были монетки. «Ну… это, наверное, здоровенная конфетища была, раз в нее фунт помещался». Нет, раскусив конфету, находишь в ней трехпенсовик – если конфета счастливая.
Тут меня просили перевести это в настоящие деньги. Это запросто. «Эм-м… если конфета счастливая, выигрываешь 1, 25 новых пенсов». Ощущаешь, как при этих словах земля медленно разверзается у тебя под ногами. Они смотрят на тебя и размышляют, кем должен быть человек, чтобы рассасывать такие вот конфетки и складывать монеты в автобусные жестянки.
Решил не рассказывать им о Пасхальных взносах. До сих пор стараюсь о них не думать. Мы сидели в церкви, пряча голову, а священник открывал книгу записей. И принимался зачитывать долгий список имен, начинавшийся примерно с пятифунтовой отметки и тянувшийся вплоть до страниц, где были совсем уж вдовьи крохи. И сидишь ты такой, молишься: «Господи, прошу тебя, пусть наш папка не окажется среди вдов».
Когда священник добирался до фунтовых взносов, ты уже планировал сбежать из дому после чая, прихватив котомку из грязноватого носового платка на палочке, куда сложишь все свои мраморки. А потом вспоминаешь, что чуть раньше прочли: «Два фунта, десять шиллингов, анонимно», – и постановляешь: «Вот! Это наверняка был мой папка». И решаешь жить дома дальше – по крайней мере до следующей Пасхи.
Долги совести – это правильно.
Предложите мне закладную, от которой я не смогу отказаться
В школе это слово не упоминали ни разу. Папа ходил на работу. Мама – на кухне. Шон и Бригид играли в саду, а кот лежал на коврике. Все своим чередом. Но закладную при мне никто не упоминал. У меня она завелась три года назад, и при мысли о ней у меня до сих пор ноги превращаются в мармелад.
Мы учили стихотворение про старуху-бродяжку[38]. Одно-единственное нужно было ей в жизни – собственный домик. Она мечтала о буфете, уставленном сверкающим дельфтским фарфором. Но о процентах нам никто не рассказывал. Подозреваю, что и старухе тоже никто про них не говорил. Теперь-то уж поздно. Как бы они там ни переписывали учебники, я пропал. Жалко, не выучил что-нибудь такое: «Папка ушел на работу с песенкою на устах: “Эхма-труля-ля, взял я закладную и папки нет счастливее меня”». Мама б тогда на кухне, может, шкряб-шряб, да шур-шур, да тоже распевала б: «Шон и Бригид во садочке, кот на коврике у нас, с выплатами успеваем. Мы веселая семья».
Полового образования нам не предлагали, но то-сё понимаешь самостоятельно. Закладные – другое дело. Сегодня утром мне домой доставили с курьером письмо из строительного кооператива. Меня пригласили перезаложить и получить больший заем. Пришлось отправиться наверх и прилечь на три часа в затемненной комнате, пока у меня в голове не перестанет колотиться. Письмо объясняло, что я тогда смогу возвести пристройку, приобрести дачу и сделать двойное остекление. Мне и буфет-то с дельфтским фарфором не нужен, вот уж спасибо. Пусть только мармелад оставит в покое мои ноги и донимает кого-нибудь еще.
К выпускным экзаменам в школе мы учили много разных стихотворений-ашлиней[39]. Поэт отправлялся бродить в тумане и неизбежно натыкался на красавицу, что выплакивала себе глаза, сидя под деревом. Она рассказывала поэту, что скорбит по ушедшим сыновьям. До чего же прекрасная возможность просветить нас насчет того, каково оно – быть по уши в долгах. Не Матерью Ирландией надо было ее представлять, а объяснять, что на самом деле у нее закладная от рук отбилась. Все ее сыновья и дали деру, потому что окончательное требование по закладной чуют за милю.
Вот бабку в башмаке я понять могу[40]. У этой старухи голова прикручена крепко. Сдается мне, если б мы все немножко пожили в башмаке, голова б у нас перестала идти кругом.
Что мне причитается на пятидесятилетие?
Это, мне кажется, очень важная веха в жизни. Я решил начать с Арас-на-Уахтрань[41]. Позвонил туда и объяснил, что мне в этом году исполняется пятьдесят лет. Полвека. «Подскажите, пожалуйста, сколько я получу, когда доживу до отметки в сто лет?» Очень доброжелательный голос сообщил мне, что я получу чек в £250 плюс личное письмо от Президента[42]. «Здорово, а можно мне половину этих денег авансом в августе плюс симпатичную открыточку или записку или что-нибудь подобное?» Увы. Они с радостью отправят мне открытку, если мне очень хочется, но шиллингов у меня на счете нисколько не прибавится, ни-ни.
Следом попробовал Льготные схемы[43]. В «Зеленых страницах» попадаются замечательные. Бесплатный газ в баллонах, электричество, аренда телефона, транспорт… всевозможные чудеса. Боже, подумал я, надо разжиться чем-нибудь эдаким. Девушка в Собесе сказала, что мне для этого должно быть шестьдесят шесть. «Да, я знаю, но что вы могли бы сделать ради меня, чтоб я протянул и дальше?… Мне всего пятьдесят». Девушка оказалась очень участливая. Сказала, что не она придумывает тут правила и если б дело было за ней, я получил бы все на свете. Я попробовал немножко поторговаться. «Ну а можно мне прямо сейчас капельку бесплатного электричества? Согласен на фен и, может, еще на пылесос в придачу, раз уж на то пошло».
Втуне. «Тогда, может, чуточку бесплатного транспорта? До Библиотеки ИЛАК[44]и обратно на автобусе, обменять книжки?» Без толку.
Последняя попытка. «Я знаю, что в шестьдесят шесть получу бесплатный доступ к черно-белому телевидению. У меня нет телевизора, поэтому можно ли выдать мне наличными – или ваучерами на копченый лосось?» Ни в какую.
Должно же быть хоть что-то, чем можно разжиться бесплатно, когда стукнет пятьдесят. Я позвонил в Банк Ирландии и взялся по новой. Все страшно учтивы, когда втолковывают, что вам вообще ничего не положено. Я все еще слишком молод, всякое по категории «Золотые годы» – пока не про меня. Для студенческих поблажек я слишком стар. Мне почти пятьдесят, я застрял невесть где. «Может, давайте придумаем систему льгот “Серебряные годы” – для пожилых хиппи?» Человек в банке сказал, что они подумают. Я разыграл последнюю карту. «Допустим, я вернусь в колледж – в магистратуру по морской биологии и океанографии. Что-нибудь бесплатное студенческое мне положено тогда?» Человек сказал, это можно обсудить. Мне бы ваучерами на копченый лосось лучше всего.
День из жизни
10:00. Чуть ли не все, кого я вижу сегодня в городе, несут пухлые полиэтиленовые пакеты, а в них – новое одеяло. Всюду распродажи. «Распродажа к закрытию». «Распродажа перед ликвидацией». «Распродажа по банкротству». «Распродажа, потому что мы сыты по горло». Весь город спятил.
10:30. Присоединяюсь к безумию, не хочу быть тем единственным, кто едет домой без одеяла. Сказал человеку в магазине: «Можно мне двойное, на 15 тогов[45], будьте любезны». Табличка над этими одеялами гласила: «£12, 99». Продавец запихнул одеяло в пакет и сказал: «С вас £13». Уж что-что, а вот это меня бесит: когда люди на полной ставке пытаются меня обобрать на сдачу в один пенни. Я показал на табличку и потребовал свое. Мне выдали чек и по ошибке пять пенсов сдачи. Ур-ра-а! Поделом вам, процветающие магазины, какие пытаются присвоить себе мой пенни.
11:00. Жизнь прекрасна, когда искренне плюешь на то, кажешься ты людям гадом или нет. За утро я подобрал на полу в магазинах три двухпенсовика, один пенни – на полу в автобусе, и пятипенсовик – на тротуаре. Если добавить к тем четырем пенсам сверху, полученным в одеяльном магазине, получается 16 пенсов. По-моему, чудесно, что столько народу стесняется подбирать мелочь. Я обеими руками за чужую стеснительность.
13:00. Стою у штаб-квартиры Национальной лотереи. Человек с Главпочтамта[46]сказал, что не может выплатить выигрыш, поскольку мой билетик со стираемой полосой куплен в другом месте. Ни он, ни я не смогли разобрать смазанное название магазина, указанное на обороте. Билетик я получил в подарок. Человек с Главпочтамта отправил меня в штаб-квартиру.
13:05. Штаб-квартира Национальной лотереи великолепна. Нога тонет в коврах и все такое. Я надеялся, что меня проводят в специальные покои, где предложат позировать для фотоснимков со здоровенным картонным чеком в руке. Затем я бы выпил стакан оранжада, делая вид, что это шампанское. Девушка у стойки сказала бы мне, что по соображениям безопасности наличные я получить не смогу, и я радостно согласился бы на чек. Красотища какая – и с симпатичной запиской на обороте. «Уважаемый Пат Инголдзби! Поздравляем! Прилагаем чек вашего лотерейного выигрыша на сумму £2». Два фунта… Клянусь. Мне однажды на Эр-тэ-э выдали чек на 85 пенсов, но он и близко не был таким приятным.