неПАЦАНКА. Трансформация бой-бабы в леди - Ковалева Юлия Михайловна 2 стр.

И невдомек было этой женщине, что уже сегодня ей могли позвонить из полиции для проведения опознания «тела неустановленной личности, обнаруженного утром местными рыбаками на берегу реки Волги в районе Борского моста». Если бы у нас печатали некрологи, прямо представляю, как выглядела бы данная заметка: фото двух мужиков за 50+, дающих показания следователю на фоне тела, прикрытого завалявшейся в уазике грязной тряпкой. При этом один обязательно должен стоять с удочками и чесать затылок, а второй – одной рукой показывать на мост, а другой прикрывать ротовую полость, извергающую запах истинной цели их похода на «рыбалку».

Невдомек ей было также, что это была уже вторая попытка самосуда, собственноручного ухода их жизни – называйте как хотите, – где первая была не столь кинематографична, поскольку заключалась в сочетании несочетаемого, а именно – бутылки 40-градусного достояния Менделеева и пачки транквилизаторов, бренд которых я не хочу рекламировать из этических соображений. Вот так, по-партизански тихо и стороной, обошли моих предков траты «проблемного» захоронения самоубийц с необходимостью дачи взятки представителям церкви и кладбища, дабы не лежал 24-летний плод чрева в безымянной могиле без креста за забором ближайшего к дому кладбища. Такие дела[2].

Зато хоть какое-то проявление внимания со стороны родственников. Отцу и сестре так вообще было начхать на все, касающееся меня и не включающее материально-денежный аспект жизнедеятельности.

Бросив осточертевшее, но выполнившее на мосту спасительную функцию «дизайнерское» пальто на пол и с шумом теперь уже не скрываемой демонстрации моего существования, я кинулась к водопроводу так, будто это была не я, а Усейн Болт в финальном броске на последние 100 метров в его ослепительной карьере. Предпочитаемый моими родственниками «краник с чистой питьевой водой, благодаря 50-кратной системе фильтрации» был послан к чертям из-за слишком тонкой подачи струи, неспособной отвечать требованиям моего изрядно потасканного 15 тысячами шагов и мыслями об ужах и электроовцах организме. Будто наличие бактерий в неочищенной водопроводной воде имело хоть какое-то значения в условиях, близких к третьей попытке.

Буквально орошая голову и шею суровостью ледяной борской воды, для которой водоканал не пожалел хлора, я почувствовала на затылке жгучий испытывающий взгляд. Не в силах справиться с любопытством стремительно обернулась назад, как и утренние водители, тем самым подвергнув себя опасности возникновения не просто шейного остеохондроза, а присвоения «Премии Дарвина» за самую глупую смерть от свернутой шеи во время распития разбавленной водой хлорки на кухне провинциального российского городка.

С видом серьезного психоаналитика, познавшего все виды и формы психических отклонений, но без очков на столе восседал Игорь, он же Гоша (далее вариации – Гого, Гоголь, Гоген, Гаргантюа, Гаргулья, Гусь, Гугусик, мистер «Мятые усы»), пятилетний рыжий кот, с которым мы многое пережили и которому действительно было не плевать на меня. «Мятые усы, ты почему не спишь в такое время?» – виновато спросила у него я, учитывая давление пристального и осуждающего взгляда, за пронзительной остротой которого крылось знание о произошедшем.

Удивительно, как животные похожи на своих хозяев не только внешне, но и внутренним содержанием. Меня всегда считали очень серьезной личностью, боялись и уважали. А учитывая специфическое образование в области государственного и муниципального управления, а также опыт работы государственным служащим, считали представителем власти. Игорь, если бы на него можно было надеть костюм-тройку, очки и дать дипломат, полностью по чертам лица, глубине взгляда и суровости нахмуренных бровей полностью соответствовал бы внешности как минимум представителя Государственной Думы. Настолько он был серьезен и густошерст, словно это была не шерсть, а щетина мудрости. Одно но – это мятые усы. Я не помню, как это произошло, но в одно прекрасное утро, еще будучи молодым и с юношеским неоперившимся пушком, он встал с помявшимися усами и, несмотря на все мои дальнейшие попытки их выровнять и хоть как-то вернуть в исходное состояние гладкости, с такими и остался. Что ж, бывает, и люди моментально седеют, ну а Игорь… Игорь помял усы. Такие дела.

Я подошла к столу и подставила голову «под удар». Так назывался наш прием выражения любви, когда я устанавливаю черепную коробку на уровне его лица (мордой этот наделенный личностными характеристиками носитель усов никак не назовешь), а он буквально «бодает» ее, закрыв глаза и повторяя действо не менее трех раз. В этот раз бодания не последовало. Он непримиримо сидел на своем и, казалось, еще более нахмурил брови, бесшумно извергая из мурчальника отменные ругательства в лучших традициях моей матерной школы.

«Ну, перестань, видишь же, все обошлось… пока», – примирительно сказала я, позволив себе погрузить в рыжий ворс мокрую ледяную ладонь. Он резко встал и то ли от неприятного ощущения, то ли от унизительной по отношению к его переживаниям тональности сказанного вырвался из-под руки, спрыгнул на пол и обернулся, опалив меня взглядом оскорбленного брата. Я лишь устало выдохнула остатки непотушенного водопроводной хлоркой перегара и отправилась в душ, дабы подготовить бренный сосуд к очередной офисной экзекуции с 9 до 18 часов каждый день + подработка в выходные по неустановленному графику.

Пока старый душ, избавленный от тонкостей душевных терзаний стоящего рядом подопечного, хладнокровно выполнял свою функцию «утреннего омовения», в голове моей играла картина вчерашней ночи. Черная река билась о купол черепной коробки и в стремлении вырваться из берегов превратилась в тягучую смолу и нашла устье выхода в горле, обволакивая ком горечи и вырываясь наружу горящим криком отчаянного «Ааа». Нет, вы не подумайте, я не какой-то Пьеро, вздыхающий по неразделенной любви, или любитель кинематографических приемов выражения внутренней боли в стиле боевиков про Вьетнам. Просто осуждаемый в ходе воспитания плач как проявление слабости прекратил действие данной функции организма и привел к альтернативным мерам типа «не верь, не бойся, не проси, но и стони негромко, когда кричать уже нет сил, а в звуке нету толка».

По-мужски завернувшись в полотенце по пояс, ваш покорный слуга прошла в свою комнату и бросила туловище на старую кровать, служившую верой и правдой мне половину этой треклятой жизни. До отправления на экзекуцию (работу) оставалось полчаса, можно было вздремнуть в надежде, что это умерит болевой синдром. Голова гудела, подобно рою диких пчел из мультфильма «Маугли». Помните ту серию, где на джунгли напала стая рыжих диких собак и человеческий детеныш загнал их в логово медовых тружеников? Количество поглощает количество. И в детстве я была поражена тому звуковому эффекту поглощения, казалось бы, огромного количества собак более весомым составом пчел, перекрывавших своим победоносным гулом жужжания все остальные звуки картины. Так же и сейчас. Будто в моей голове не просто роились эти дикие пчелы, но и смешивались со смоляной рекой, усиливающей цунами бурлением жадного жертвоприношения природе.

Вдруг на грудь пришелся резкий удар, будто небеса разверзлись и напрямую в сердце вкололи дозу адреналина. Я ощутила на своей груди всю мощь прыжка его 8-килограммового мясистого туловища, ставшего таким после известной операции, которую хозяева производят с котами, дабы умерить их пыл к размножению. Итак, рыжая меховая вакханалия по имени Игорь исправно выполнил функцию будильника. Он посмотрел на меня сочувственно и осуждающе одновременно, отбив толстым хвостом пару ребер той, что сама из мужского ребра.

«Если бы коты могли работать, ты бы непременно был депутатом. Как раз оранжевый – хит сезона, так что и Милонов бы позавидовал твоим успехам».

Акт мести в форме сбитого дыхания тем не менее являлся актом милости и прощения рыжим мешком шерсти моей эгоистичной вольности по отношению к его чувствам. Странно все же, что животное любит тебя больше, чем близкие и даже ты сам себя. Вряд ли такой порядок вещей планировался Всевышним при создании нас «по образу и подобию».

Рыжее чудовище, не обращая внимания на 3-этажное возмущение со стороны бренного тела хозяина, попутно рассеивая в воздухе парашюты своего шерстяного ворса, крутанулось вокруг собственной оси пару раз и аккуратно умостилось посреди моей груди таким образом, чтобы небритым подбородком касаться кожаного подбородка вашего покорного слуги. «В доме с котами шерсть – это приправа», – всплывает в голове заезженная кэвээновская шутка, разбавляя градус негодования, как холодный апельсиновый сок противную теплую водку.

Раньше говорили «принять на грудь 100 грамм», что означало «выпить», теперь я узрела появление нового фразеологизма – «принять на грудь 8 килограмм», поскольку по мере воздействия и сопоставлению эффекта получалось одно и то же. Когда выпиваешь, кажется, что проблемы отпускают, КАЖЕТСЯ… тепло разливается по груди в водостоки венозной сети конечностей и в целом становится спокойнее.

Черным острием изумрудных кинжалов глаз Игорь пронзительно посмотрел в мои, не извиняясь, но передавая уверенность знания, что после боли всегда следует покой, после обиды – прощение, и погрузился то ли в дремоту, то ли в медитацию. Но если взглянуть на это действо со стороны, то его поза, благочестивый профиль и мудрое выражение лица можно было легко спутать с древнеегипетским апологетом мистики – сфинксом. «Что за существо ходит на четырех ногах утром, на двух днем и на трех вечером? Знаешь ли ты ответ?» – транслировался прямо в мое сознание вопрос его древнеегипетского величества.

Говорят, что кошки – целители. Ложатся на больное место и лечат своей аурой древнего нечто, столь ценившегося еще в Древнем Египте на уровне божественного существа. Пока Игорь лежал на моей груди, томно медитируя с закрытыми глазами под пространственные колебания временной связи с силой своих предков, я чувствовала, что становится лучше. Будто лед на поверхности черной реки, бушевавшей в межреберье, треснул и вместе с потом пошло испарение негативного конденсата. Я не верила ощущениям своего тела, привыкшего к боли, холоду и дискомфорту. Тепло явственно разливалось по сосудам, устремляя застоявшиеся эритроциты в буро-красный спектр цвета.

«Нет, водка так не умеет», – пронеслось в моей голове. Фантомное тепло алкоголя не сравнится с тем, что ощущалось сейчас. Это, скорее, даже не тепло, а скоропалительное жжение, будто водка – это жидкость для розжига углей, прогорающая быстро и не дающая того эффекта, который дали бы угли, будь они порядочно разогреты степенной и поступательной реакцией возгорания. Да, хороший пример для сравнения.

Тепло продолжало расходиться, и тут включилась еще одна магическая функция, присущая представителям семейства кошачьих. Игорь включил свою функцию «мурчания», и я почувствовала, как вибрации низких частот буквально сквозь поры проникают вглубь груди.

Глубокий выдох… и волны расслабления накрыли скованные напряжением конечности. Еще один выдох, и мы с моим древнеегипетским целителем будто начали погружаться на дно Марианской впадины, глубина которой, на секундочку, составляет 11 километров, и одному Богу известно, что там.

Глубокий выдох.

Work hard – die young

Опасно было закрывать глаза, не убедившись, что телефон с будильником поставлен на зарядку. На часах было 8 утра, поспать удалось всего полчаса. Впереди тонна ответственной, но низкооплачиваемой работы (такая ситуация для специалистов-универсалов в регионах – вовсе не редкость), а в моей голове лишь одна фраза: «Как же все достало. Надо попробовать не с моста, а по мостовой».

Из-за разрушающего состояния пережитого биологические часы дали сбой, и очередная нецензурная брань вырвалась из моей придавленной Игорем груди из-за уже неджентельменского опоздания в офис. Немного об опозданиях и их вариациях. Есть «джентельменское», которое укладывается в 15 минут от начала положенного времени. Градаций не имеет. Есть «неджентельменское», имеет градации:

1. Более 30 минут – «Какие пробки, дорогуша, пиши объяснительную»;

2. 30 минут – 1 час – «Негодяй, совесть есть вообще? Штраф в размере премии»;

3. Более 1 часа – «Пиши объяснительную + штраф + сверхурочные работы за дерзость»;

4. Более 4 часов – «В соответствии с законодательством – это увольнение».

И тут уже может выручить только твоя ценность как сотрудника, она же незаменимость (хоть и твердят, что незаменимых людей не существует). Либо более-менее покорно-толерантные взаимоотношения с начальством, если ты можешь по-плебейски виновато опустить глаза в пол и покорно выслушивать «объективное мнение» о себе, своем интеллекте, морально-волевых качествах и очереди на данное рабочее место.

«Работа не волк. Но остерегайся стаи», – всплывает в голове невесть кем засеянная в пахотное поле моего мозга фраза о вреде конформизма и коллективном бессознательном. Опоздание пока укладывается в рамки «джентельменского». И пока есть возможность «поместиться» в «негодяя», тело летит через недра квартиры со скоростью первой ступени ракетоносителя. Попутно мизинцы ног, выросшие будто до размеров ног йети, цепляют по пути, кажется, все предметы мебели в доме и добавляют в копилку будущей книги «Юлек и мат: избранное» пару новых речевых оборотов, однокоренных предмету соударения. Ну, и не стоит забывать про ее величество лексическую редупликацию (стоит посмотреть значение в Гугле, если нет знания, что это такое). Забавно: ты можешь не быть мастером слова, но можешь быть магистром редупликации, ловко заменяя начало слов на известные заборные 3 буквы!

Правый – коронный, черный костюм-тройка, почти похоронный, был быстро надет на ноющее от усталости тело, и, как в старом анекдоте, «Мужиком быть хорошо: фаберже поправил и пошел», ваша покорная слуга отправилась в места столь отдаленные от локации проживания, что добираться туда было можно быстро только на специализированном транспорте – канатной дороге.

«Ничего на завтрак не вкусив, в ушах – не верь, не бойся, не проси, объявлен новый день войны за силу этот день прожить». Рифмоплетство в стиле лучших традиций русского рэпа несколько поднимало настроение и возвещало, что все не так плохо – ты не просто офисный планктон, а его поэтическая разновидность. Впереди уже маячила канатная дорога и традиционная утренняя толпа пролетариата, впрочем, пользующего весьма буржуйским методом транспортировки на другой берег Волги, в цитадель работы (которой в нашем небольшом городке было весьма мало) – Нижний Новгород.

Несмотря на то что работаю я с 13 лет, заморочки относительно гардероба для школы/института/работы отсутствовали. Всегда это должна была быть максимально комфортная, удобная, спортивная одежда, желательно строгих цветов для утверждения серьезности физиономии лица и внушения трепетного уважения, а порой и страха.

В последние пять лет главенствовал стиль работника конторы ритуальных услуг: черный костюм-тройка, черная/темная рубашка и черное пальто. В любое время года, в любую погоду этот стиль, равно как и сам костюм были неизменным и носились годами. Смена осуществлялась по крайней причине – ввиду появившихся дыр, которые нельзя было устранить заплатками. Издалека меня и правда можно было принять за ритуального агента. В довесок к этому – вечно серьезное выражение лица, обремененное интеллектом, нахмуренные брови а-ля Брежнев в лучшие годы и напряженная походка по мужскому типу (когда движение идет не от таза, а от раскачанного плечевого пояса и широчайших мышц спины, передающих инерцию ногам). «Аскетизм и строгость – наше все», – говорил отец, придерживаясь принципов экономии порой до абсурда. Это прочно укоренилось и в моем сознании, однако служило на руку ввиду невозможности покупать новую одежду по причине высоких расходов на семейный бюджет.

Отец вот уже долгое время, после того как стал пенсионером, не работал и почивал на крохотной пенсии и лаврах «заслуженного» майора в отставке, а мать по тем или иным причинам очень часто меняла место работы с перерывами для поиска в несколько месяцев. Откуда было брать деньги? «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и… стоп, а кто я?»