Выдвигавшиеся с обеих корейских сторон концепции и программы объединения в связи с этим носили в то время во многом декларативно-пропагандистский характер, диктовались стремлением набрать очки в идеологическом противоборстве и привлечь поддержку на международной арене. Фактически же глубинная суть устремлений обоих корейских государств сводилась к претензиям на исключительность в легитимном представлении всей корейской нации и на монополию на власть на территории всего Корейского полуострова. Непримиримость этих позиций приводила к постоянным конфликтам, в том числе вооруженным, в которые вовлекались и другие страны. Достаточно вспомнить инцидент с захватом американского военного корабля “Пуэбло” в 1968 г., убийство американцев в демилитаризованной зоне в 1976 г., покушение на жизнь южнокорейского президента Чон Ду-хвана в Рангуне в 1983 г., теракт против южнокорейского авиалайнера в 1987 г., инцидент с северокорейской подлодкой, потерпевшей крушение у южнокорейских берегов в 1996 г., потопления кораблей, перестрелки и др. Многие из этих инцидентов ставили полуостров на грань войны.
Вместе с тем необходимо отдавать себе отчет в том, что за политическими играми стоит реальное стремление народов обеих частей разделенной Кореи к национальному примирению и объединению, ведь Корея – одна из наиболее гомогенных по национальному составу стран мира, а традиционная конфуцианская мораль делает почитание родственных связей чуть ли не главным делом чести для каждого корейца. Между тем на Севере и Юге проживают около 10 млн членов разделенных семей, на протяжении десятилетий не имевших никаких контактов друг с другом.
С начала 1970-х гг. фактор корейского национализма – это стремление играть возрастающую роль в геополитических комбинациях вокруг полуострова. В условиях разрядки между СССР и США, США и Китаем, поиска Южной Кореей путей выхода на союзников КНДР, попыток КНДР получить экономическую помощь со стороны развитых западных стран возникла нужда хотя бы во внешних симптомах смягчения конфронтации на полуострове.
В 1972 г. состоялись первые после корейской войны межкорейские контакты на высоком уровне. 4 июля 1972 г. опубликовали (неожиданно для многих) Совместное заявление Севера и Юга, в котором были зафиксированы принципы объединения страны: провозглашался мирный, демократический путь на основе национальной консолидации и самостоятельности[4].
Стороны пошли на этот шаг по разным, трудно совместимым мотивам, однако сами по себе эти принципы и в последующие годы служили стабильным ориентиром поиска путей национального примирения.
На Севере в 1980 г. была выдвинута идея создания конфедерации по принципу “одна нация, одно государство (с единым национальным правительством) – две системы, два региональных правительства”, дополненная в 1990-е гг. принципами консолидации нации, национального суверенитета, патриотизма, борьбы против вмешательства внешних сил[5].
На Юге предлагались различного рода концепции корейского содружества, национального сообщества, которые также предусматривали многоступенчатый характер сосуществования и объединения страны[6]. И в тех, и в других концепциях внешне имелось рациональное зерно, но на деле обе стороны де-факто исходили из стремления к объединению только под своим контролем. Эти благородные идеи были абсолютно нежизнеспособны и в основном призваны были маскировать настрой на противоборство по правилам игры с нулевым результатом.
Конфронтационный тупик на Корейском полуострове, сопряженный с установившимся балансом отношений крупнейших держав (СССР, США, Китай, Япония), позволял сохранять статус-кво до конца 1980-х гг. Проведение южнокорейским президентом Ро Дэу в условиях перестройки в СССР так называемой северной политики было направлено на нормализацию отношений с социалистическими странами, союзниками КНДР, в том числе для того, чтобы получить перевес в конфронтации с Севером. Однако на деле геополитическая ситуация мало изменилась даже с признанием Сеула со стороны СССР в 1990 г. (хотя КНДР и усмотрела в этом возникновение новой для себя угрозы), так как силовое решение корейской проблемы было по-прежнему невозможно, а никакое иное все также не просматривалось.
Геополитический баланс вокруг Корейского полуострова изменился лишь с распадом СССР и крушением мирового социализма. Именно поэтому можно говорить о том, что с начала 1990-х гг. стартовал новый этап становления иной системы международных отношений вокруг Корейского полуострова. Возросла напряженность, усилились конфликты, ведь все акторы стали добиваться для себя наиболее выгодных условий на новом этапе истории.
К счастью, в отличие от других регионов мира, где передел влияния в 1990-е гг. сопровождался кровопролитием, в Корее удалось обойтись без военного конфликта, хотя на протяжении 1990-х гг. бывали моменты, когда его опасность казалась реальной. Следует объективно отметить, что такая сдержанность стала результатом не благих намерений и высоких помыслов, а опасений относительно военного потенциала КНДР, которая была в состоянии нанести неприемлемый ущерб своим противникам, а также фактора Китая, реакция которого на конфликт в Корее с участием США могла быть достаточно жесткой.
В начале 1990-х гг. в связи со сворачиванием политических связей с Россией и прекращением с нашей стороны экономического содействия Пхеньян решил, что угроза кризиса стала реальной. Активизировались также США и РК, посчитавшие, что коллапс КНДР не за горами и надо готовиться к поглощению Севера по германскому варианту. Пхеньян же, с одной стороны, форсировал ракетно-ядерную программу, мыслимую как средство сдерживания против внешнего вмешательства, а с другой – попробовал вновь разыграть карту корейского единства, пойдя на подписание Соглашения о примирении, ненападении, сотрудничестве и обменах между Севером и Югом и Совместной декларации о денуклеаризации Корейского полуострова (конец 1991 г.).
Сложившийся дисбаланс сил вокруг полуострова однако позволял США, Японии и РК усиливать давление на Северную Корею: во-первых, чтобы не допустить получения ею ядерного оружия и развития других видов ОМУ, а во-вторых, чтобы добиться демократизации и открытия КНДР, что в специфических условиях Корейского полуострова было бы эквивалентно распаду северокорейской государственности и фактическому подчинению северной части полуострова Югу. Такие планы не могли не встревожить Китай, который при таком сценарии получил бы на своих границах зависимую от США единую Корею, где были бы размещены американские войска, причем было ясно, что процессы, ведущие к этому результату, вряд ли были бы безболезненными и ненасильственными.
Еще в 1990 г., когда Советский Союз предупредил Пхеньян о грядущей нормализации своих отношений с Сеулом, северокорейское руководство пригрозило, что в интересах “самозащиты” вынуждено будет “в условиях наличия ядерного оружия в Южной Корее… пойти на разработку соответствующего оружия противодействия”[7]. Ядерные исследования велись в КНДР с начала 1960-х гг., а в 1970-е гг., как теперь с опозданием стало ясно, был взят курс на создание собственного ядерного оружия[8]. Справедливости ради следует отметить, что и в Южной Корее при Пак Чон-хи тайно разрабатывалось ядерное оружие, причем к концу 1970-х гг. эта программа была завершена на 95 %. После убийства Пак Чон-хи в 1979 г. США добились сворачивания этих работ[9].
КНДР присоединилась к Договору о нераспространении ядерного оружия лишь в 1985 г., да и то под давлением СССР, который сделал это условием оказания помощи в строительстве АЭС. Контрольное же соглашение с МАГАТЭ было подписано КНДР лишь в 1992 г. После первых же инспекций, выявивших незаконную деятельность КНДР, в ответ на призывы поставить ее под контроль МАГАТЭ, КНДР пошла на решительное обострение и в марте 1993 г. приостановила свое членство в Договоре о нераспространении ядерного оружия, что спровоцировало полномасштабный кризис не только на Корейском полуострове, но и в международных отношениях в целом. Для форсирования процесса достижения договоренностей с США КНДР начала демонтаж механизма Соглашения о перемирии 1953 г., которое на протяжении четырех десятилетий являлось единственной юридической базой урегулирования конфликта (27 апреля 1994 г. северокорейцы объявили документ недействующим).
Действия Пхеньяна укрепили подозрения в том, что он уже располагает ядерным оружием, и не нашли поддержки в большинстве столиц, включая Москву. Американская администрация Клинтона всерьез, как признавалось впоследствии, рассматривала вариант военного удара по ядерным объектам на Севере, однако ущерб для США был признан неприемлемым, а поездка в Пхеньян бывшего президента Дж. Картера в июне 1994 г. позволила перевести решение проблемы в переговорное русло.
В результате 12 октября 1994 г. в Женеве было подписано рамочное соглашение между США и КНДР, согласно которому КНДР замораживала свою ядерную программу в обмен на политическую нормализацию и строительство двух легководных реакторов. (Этой работой стал заниматься специально созданный международный консорциум КЕДО, главную роль в котором играли США, РК, Япония, а также ЕС. Россию туда не пригласили, несмотря на наличие действовавшего соглашения об АЭС.)
В результате ядерного кризиса значительно возросла роль США в корейских делах. Вашингтон сделал серьезный шаг к налаживанию контактов с КНДР. Выросло и значение Китая, который выступил, по сути, единственным защитником Пхеньяна и твердо отстаивал идею недопустимости каких-либо действий на полуострове, не учитывающих его интересы. Благодаря созданию КЕДО наладилась координация политики в отношении КНДР между США, РК и Японией (был создан соответствующий консультативный механизм), которая позволила и Японии продвигать свои интересы в корейском вопросе. Россия же в 1990-е гг. не сформулировала четко свои интересы в решении ядерного кризиса, что привело к снижению ее авторитета на Корейском полуострове, хотя объективные интересы России в сохранении мира и стабильности в Корее были соблюдены.
Дальнейшее развитие событий показало, что такая позиция Москвы была воспринята другими участниками “корейской игры” как свидетельство слабости, утраты рычагов влияния. С середины 1990-х гг. КНДР, вдохновленная успехом в розыгрыше ядерной карты в отношениях с США, стала изыскивать новые возможности для осуществления сделки с США, по которой она получила бы гарантии безопасности и невмешательства (в том числе и со стороны Южной Кореи). Следует отметить, что вывод американских войск с Юга и подписание мирного договора с США были уже давно объявлены главными целями политики Пхеньяна. Очевидно, что изначально присутствие американских войск воспринималось как главное препятствие для объединения Кореи по северокорейскому сценарию. В нынешних условиях главными для Пхеньяна стали гарантии выживания режима, неприкосновенность которого может обеспечить, как, очевидно, считали в Северной Корее, только отказ Вашингтона от злого умысла, что позволит удержать от резких движений и Южную Корею.
Проблема замены перемирия на Корейском полуострове новым режимом поддержания мира – важная часть более широкой проблемы корейского урегулирования. Она включает в себя как вопрос примирения двух корейских государств, так и вопрос международных гарантий безопасности Корейского полуострова. Формальными участниками военного конфликта были КНДР и войска ООН (в составе 15 государств), однако на деле в него были вовлечены КНДР, РК, США, Китай, отчасти СССР; определенную роль играла и Япония, интересы которой также не могут быть проигнорированы при подведении итогов конфликта.
Более широкое решение возможно лишь в контексте урегулирования всех озабоченностей, тут необходимо учитывать интересы всех заинтересованных государств, т. е. как минимум (помимо двух Корей) США, Китая, России и Японии. В таком формате (возможно еще и с участием ООН) наиболее целесообразно вырабатывать согласованные основы миропорядка в Северо-Восточной Азии, а впоследствии комплексно решать вопросы обеспечения безопасности, развития сотрудничества (включая экономическое), искать ответы на “новые вызовы безопасности” (например, экологические, техногенные, трансграничной преступности и др.).
В ответ на усиление давления КНДР по поводу заключения мирного договора с Америкой 16 апреля 1996 г. США и РК выступили с инициативой переговоров по формуле “2 + 2” (Север – Юг, США – Китай)[10], оставив за бортом урегулирования Россию и Японию; последняя, однако, имеет канал воздействия на корейскую ситуацию через консультативный механизм согласования корейской политики в рамках “тройки” (США, Япония, РК). Пхеньян вынужденно согласился главным образом для того, чтобы получить дополнительный канал выхода на США (в КНДР считали, что формула “2 + 2” означает переговоры КНДР с США при вспомогательной роли Китая и РК). С началом прямых переговоров с США Северная Корея, однако, утратила интерес к “четырехсторонке”, и в ее работе с 1999 г. наступила пауза.
Со второй половины 1990-х гг. американо-северокорейский диалог стал главным фактором в модификации геополитической ситуации на Корейском полуострове. Он активизировался в связи с ростом озабоченности в США и Японии ракетной программой КНДР (особенно встревожил их запуск КНДР 31 августа 1998 г. ракеты-носителя в целях, как было объявлено в Пхеньяне, вывода на околоземную орбиту искусственного спутника Земли). США и Япония поставили цель: ограничение ракетной программы КНДР лимитами международного режима РКРТ, недопущение разработки ракет дальнего радиуса действия и их экспорта, назвав эти задачи главными целями своей политики в отношении Севера.
В докладе, подготовленном в 1999 г. координатором корейской политики США, бывшим Минобороны У. Перри, был намечен курс на выторговывание уступок со стороны КНДР (полной гарантии отсутствия планов создания ядерного оружия, прекращения разработок и размещения ракет свыше согласованных параметров, предусмотренных международными режимами, отказа от экспорта ракет и др.) в обмен на снятие санкций и развитие отношений вплоть до их нормализации. Намеченные меры закрепляли за США роль главного спонсора мирного процесса в Корее, оттесняя при этом других игроков с корейской арены.
В той или иной мере таким оборотом дела оказались недовольны все остальные. Южная Корея, ссылаясь на свои союзнические отношения с США, активно требовала от Вашингтона консультироваться с ней по всем шагам в отношении КНДР, “не забегать вперед” в контактах до решения собственных проблем в отношениях с Севером. С аналогичными озабоченностями выступала и Япония. Китай со всей серьезностью отнесся к перспективе усиления американского влияния в стратегически важном для себя соседнем регионе. Россия, хотя ее интересу отвечает снижение напряженности в Корее, также против монополизации процессов корейского урегулирования, принятия долгосрочных решений без учета ее интересов.
Как уже не раз бывало, обострение соперничества великих держав по корейской проблематике стимулировало активизацию межкорейских отношений.
В период правления президента РК Ким Ён-сама (1993–1998 гг.) КНДР отказывалась иметь дело с сеульской администрацией (как из-за ее общего антисеверокорейского настроя в ожидании коллапса КНДР, так и, конкретно, из-за “непочтительности” в связи со смертью Ким Ир-сена в 1994 г.). Согласованная на июль 1994 г. при посредничестве бывшего президента США Дж. Картера встреча Севера и Юга на высшем уровне не состоялась из-за смерти Ким Ир-сена, а южнокорейские власти вместо выражения соболезнований объявили чрезвычайное положение. К тому же Ким Чен-ир, занятый консолидацией своей власти (и формально, по корейским традициям, будучи в трехлетием трауре после смерти отца), видимо, еще не набрал сил для трудного процесса межкорейских уступок.
Приход к власти в РК в 1998 г. видного оппозиционера Ким Дэ-чжуна, провозгласившего политику солнечного тепла в отношении Севера, создал новые возможности для межкорейского диалога. Ким Дэ-чжун заявил, что подход его администрации к КНДР будет основываться на трех принципах: 1) РК не допустит военных провокаций Севера, но и сама не будет угрожать ему; 2) РК не намерена подрывать северокорейский режим или вести дело к поглощению Севера; 3) отделяя политику от экономики, РК будет стремиться к активизации межкорейских экономических связей[11].