Юридическая статика абстрагируется от развития явлений, исследуя юридический быт народа, складывающийся из отдельных юридических отношений, которые, являясь продуктом жизни и ее потребностей, являются в форме отдельных институтов[66]. Законы, выявленные и сформулированные юридической статикой, есть законы соотношения величин. При этом социальные факторы, время существования выявленных закономерностей юридической статикой не учитывается.
Соотношение между научными законами (законами юридической статики) и законами, исходящими от государственной власти, обычаями и другими нормами А. Х. Гольмстен видел в том, что если изменяемость юридических норм необходима и в этом состоит социальный прогресс, то отношения между правами не изменяются, нарождаются новые институты, к которым одинаково применимы все до того известные законы статики. Законодательство – есть часть материала, из наблюдения которого путем индукции извлекаются правила постоянного соотношения – законы статики. При этом обнаруженные законы статики могут быть целиком приняты законодательством[67]. «Понятно, хотя законы эти извлекаются из наблюдения за юридическими явлениями, где бы и когда бы они не существовали, но применяемые они могут быть к тому или другому национальному праву, в тот и другой момент его исторического развития; они могут быть на нем проверяемы»[68].
Отметим, что юридическая статика в таком понимании не сводилась к исследованию (толкованию, интерпретации) текстов законов. Материал для исследования действующего состояния права может, по мысли А. Х. Гольмстена, черпаться откуда угодно. Описывая работу римских юристов над статикой, ученый отмечал, что, «обладая замечательной наблюдательностью и замечательной логикой, они изучали юридические явления большей частью не из законов, а из самой жизни непосредственно… и, стоя на почве субъективной, первые в высшей степени удачно подметили постоянство между юридическими явлениями и вывели немало статистических законов… которые и применили к отдельным институтам»[69]. Как видно, такое определение состава цивилистической науки основано на натуралистическом представлении о цивилистической науке и ее возможностях.
Еще один вариант выделения структуры юридической науки можно найти в работах Р. Штаммлера. Ученый выделял в юриспруденции 1) технику права, 2) историю права и 3) философию права. Техника права, по мысли ученого, представляет собой деятельность репродуктивную, задачей которой является изложение смысла и значения волевых содержаний. При этом комментатор может постичь автора лучше, чем последний понимал себя. История права изучает генетическое происхождение права, без понимания которого невозможно уяснить систематическое состояние текущего права. Ученый предлагал осторожно относиться к результатам исторического исследования, отмечая, что для того чтобы наука «была в состоянии извлечь из прошлого правильное учение о хотении и действии, нужно прежде всего знать, являлось ли оно [право] и тогда действительно справедливым и хорошим»[70], и делает вывод, что для исторического изучения права не существует особой самостоятельной задачи, но она является служебным средством в пределах единого общего плана изучения права. Философия права призвана изучить то высшее мерило, которое стоит над положительными установлениями власти. В частности, к области философии права относится ответ на три общих юридических вопроса: что есть право, основание притязания права на принуждение и о признаках материальной справедливости данного правового предписания[71].
В настоящей работе, а также в ряде предыдущих работ неоднократно отмечалась необходимость выделения в цивилистической науке трех уровней познания: догматического, социологического и аксиологического. Теперь настало время определить каждую из частей цивилистической науки.
В литературе справедливо отмечают, что «без философского фундамента любая наука становится фикцией, винегретом суждений, логически не связанных между собой»[72]. Для цивилистической науки такой философской основой должна стать аксиологическая часть – учение о целях правового воздействия на отношения равных, свободных субъектов.
Так, Р. Лукич выделял две части правовой науки – догматическую и социологическую, где право как социальное явление изучается социологической частью, а право как интеллектуальное явление – догматической[73]. Это, несомненно, справедливо; вместе с тем, как нам кажется, отражает не все уровни. Помимо права в жизни и права в нормах, наверное, есть еще некий «дух права», о котором вечно все говорят и который наполняет смыслом как нормы, так и правовую деятельность.
О естественном разделении много лет говорят теоретики права, однако они не вполне четко объясняют, что же именно разделяется. Выявленные разные ракурсы они называют «правопониманиями», чем, как видится, существенно искажают глубинную идею обнаруженного явления. Выделяют три базовых «правопонимания» – позитивизм, социологию и философию юридической науки. Ошибочное представление этих частей (ракурсов) познания правовых явлений как «правопониманий» на сегодня является господствующим (практически единственным) в юридической науке. Принято говорить о том, что «история и теория правовой мысли и юриспруденции пронизаны борьбой двух противоположных типов правопонимания»[74] (курсив мой. – С.Ф.). Вместе с тем в таком подходе смешиваются, с одной стороны, части юридической науки (социологическая, догматическая, философская), а с другой – мировозренческие установки о ценности и регулятивных возможностях права (естественно-правовой, либертарный, психологический и пр.[75]). В итоге вместо естественно разделенной юридической науки, изучающей единое право с разных ракурсов, получается эклектичный набор неких представлений, не выстроенных в единое знание, в который самое это знание о естественном разделении включается в качестве одного элемента. Очевидно, что этот набор можно рассматривать в качестве чего угодно, только не в качестве науки.
Дореволюционные ученые-юристы говорили о триединстве, а вовсе не о борьбе противоположных типов. Так, В. А. Умов отмечал, что «право вообще и гражданское в частности могут рассматриваться с трех разных сторон: с исторической, действующей или догматической и философской»[76]. Разница весьма существенна. Борьба представляет собой нечто, где должен быть победитель (единственно правый), тогда как триединство предполагает разноракурсность в одном.
Соответственно в цивилистической науке, как в иных юридических науках, можно выделить три части (уровня): догматическая, социологическая и аксиологическая.
Аксиология цивилистической науки призвана исследовать цели правового воздействия на определенную сферу общественных отношений, причем как на уровне субъектов правореализационной деятельности – на уровне понимания потребностей субъектов, вынуждающих их вступать в те или иные правоотношения, так и на уровне правовой цели государства – в некотором роде фикции – представления о наилучшем ожидаемом результате урегулирования определенной сферы человеческого общежития.
Аксиология цивилистики в таком понимании, по всей видимости, где-то близка к выделяемой дореволюционными отечественными правоведами «метафизики юриспруденции», под которой предлагалось понимать «учение о непознаваемом, о сущностях – основная философская наука, занимающаяся установлением высших принципов всего сущего»[77]. С. В. Пахман, рассуждая о юридической науке, отмечал, что право должно приспосабливаться исследователем к потребностям человека, при этом должны быть некие общечеловеческие стремления и идеи, которые ищут своего осуществления в жизни действительной, они должны быть выявлены, поняты и описаны юридической наукой[78].
Справедливо мнение Р. Штаммлера о том, что поскольку правовой порядок есть средство достижения целей, то «решающей систематической точкой зрения для всякого права может быть только единство в рассмотрении целей»[79]. Рассуждая об основаниях исследования целей в правоведении, он обосновывает необходимость включения в него «этики», или… «моральной философии», или, самое лучшее, «целевой науки»[80].
Термин «аксиология права» не на слуху. Обычно, говоря о структуре юридической науки, принято подразумевать политику права – часть, в наибольшей степени соответствующую выделенной «аксиологии». Политика права – та часть науки, которая ведает «должным» (в отличие от догматики, ведающей «сущим»). Считается, что именно политика права оценивает право, критикует его и формулирует предложения по его совершенствованию. Вместе с тем термин «политика права» представляется не вполне удачным применительно к области частного права, в первую очередь вследствие его этимологии (polis – греч. город, государство; politika – греч. государственные дела). Политика права, таким образом, этимологически должна обозначать деятельность по управлению государством. Термин прижился в области публичного права, что и немудрено вследствие существенно более тесной связи публичного права с государством. Пусть там он и используется. Для частноправовой сферы одной лишь деятельности государства явно недостаточно, чтобы создать базу правового регулирования. Здесь на первый план выходит не воля государства, а свободное усмотрение самих субъектов правореализационной деятельности, для описания ключевых моментов которой термин «политика» неуместен.
Рассматриваемая часть цивилистической науки объединяет знания о целях и ценностях правового регулирования. Представляется, что для ее описания более уместен термин «аксиология», – это слово имеет более подходящее значение. Даже его этимология – акси (от греч. «axia» (ценность)) и логия (от греч. «logos» (учение)) больше соответствует смыслу данной части цивилистической науки.
Причины, по которым аксиологическая часть цивилистической (да и вообще правовой) науки оказалась наименее развитой, лежат, как видится, в двух плоскостях. Во-первых, само построение цивилистической науки, к сожалению, тяготеет к идеям классической рациональности, тогда как современные представления эпистемологии и гносеологии о рациональности совершенно иные. От классической рациональности Нового времени ее отделяет несколько столетий. Именно для классической рациональности характерна идея о том, что ссылки на ценностно-целевые структуры не должны фигурировать в процессах описания и объяснения[81]. Во-вторых, система постулатов, свойственных для нормальной цивилистической науки приводит к тому, что основной по-прежнему остается догматическая цивилистика, для которой рассуждения о должном исключаются.
В системе ценностей, на которых базируется правовое регулирование частных отношений ядро, составляют частные ценности. Ценности общества и государства также, конечно, существуют, однако они не могут рассматриваться в качестве определяющих во все периоды развития цивилистической науки.
Дореволюционная цивилистическая наука исходя из выполняемых ею функций и используемых методов, не уделяла много внимания своей аксиологический части. Скорее она была построена на отрицании теории естественного права как совокупности идеальных представлений о праве[82], чем на создании собственной системы осмысления ценностей правового регулирования.
Значительное внимание этой части цивилистической науки уделялось в советский период, особенно с 1922 по 1964 гг. Причины тому вполне очевидны. В главе, посвященной функциям, будет показано, что основной функцией в этот период была идеологическая. Исчерпание этой функции привело к исчезновению фундамента у самой науки. Понятно, что именно с советского периода цивилистической науки и следует рассмотреть развитие аксиологической ее части.
Исследование обзоров научных конференций советского периода позволяет заключить, что большое внимание в обсуждениях уделялось социально-политическим принципам, лежащим в основе советского социалистического права[83]. Отмечалось, что «человек есть высшая цель», право должно способствовать «установлению отношений между людьми, основанных на глубоком уважении к человеку, как самой высшей ценности в мире», подчеркивалась партийность науки, отмечалась необходимость укрепления воспитательной роли права[84].
В советской юридической науке выделялось понятие «юридическое мировоззрение», под которым понималось специфическое, присущее буржуазной правовой науке «умонастроение», представляющее собой «главную духовную тенденцию» периода упрочения капитализма. Выделялись две основные черты такого мировоззрения: 1) превращение права в первооснову общественной жизни, идея о том, что именно право, а не потребности и интересы создает общество. Отсюда следует вера в то, что с помощью права можно решить любые проблемы; 2) сведение реальных общественных отношений преимущественно к их правовой форме.
В литературе того времени такой способ мировоззрения детально исследовался. Отмечалось, что такая вера во «всесильное право» привела в конечном счете к упадку этого мировоззрения, кризису правосознания и к разочарованию в праве[85]. Тотальный отказ от достижений советской юридической науки, к сожалению, привел к отрицанию и полезных ее результатов. Между тем точно отмеченные проблемы юридического мировоззрения, а также его последствия могли бы быть преодолены при конструировании современной цивилистической науки. Этого, к несчастью, не произошло. На смену социалистической идеологии пришла идея всесильного права (она была выражена в начале 90-х гг. прошлого века в тезисе М. Горбачева «о диктатуре законности»). Но и она оказалась негодной. В настоящее время цивилистическая наука пришла к осознанию отсутствия собственного фундамента – смысловой, ценностной основы. Но сейчас это место пусто.
В состав компонентов методологии цивилистической науки как системы знаний о ведении познавательной деятельности в области цивилистики входит мировоззренческая основа науки, включающая в себя систему жизненных позиций ученых, их идеалы, убеждения, ценностные ориентиры. Определенные представления о мировоззренческой основе того или иного исследователя можно составить по принадлежности ученого к той или иной научной школе.
В литературе в области аксиологии проведена оценка ценностей, характерных для различных культур, исследование полученных данных приводит к выводу о кардинальном различии в мировоззрении различных наций. Для примера приведу ценность мира (мирного существования). Эта ценность является первичной для восточных культур, относится к третичным для западных и африканских культур и является несущественной для мусульманских культур. Также совершенно по-разному оценивается ценность мощи (государства) для восточных и африканских культур, где это – первичная ценность, и для западной, где это лишь ценность третьего порядка. Коллективная ответственность является первичной ценностью для восточных, мусульманских и африканских культур и вообще не имеет ценности для западной культуры. Такое же распределение представления о ценностях уважения к старшим. По-разному оценивается и ценность наследуемого имущества – это первичная ценность для восточных и лишь третичная ценность для западных культур, эффективность, деньги, пунктуальность является первичной ценностью для западной культуры и лишь третичной для восточной. Вообще изучение сопоставления ценностей привело к выводу, что оценка западных и восточных культур одной ценности практически никогда не совпадает, за исключением тех ценностей, которые относятся к общечеловеческим (их по результатам исследования оказалось всего две – религия и мужественность)[86]. Понимание фундаментальных различий культур в оценки ценности должно останавливать исследователей от избыточного применения сравнительно-правового метода. Российская культура не может быть однозначно отнесена к западной, это значит, что ценности, характерные для восточных культур, обнаруживают свое значение и в российской культуре. Именно в аксиологический части кроются культурные различия правовых систем, не позволяющие свободную рецепцию любых правоположений иностранного законодательства.