Д.С. Лихачев заметил, что в этом рассказе «чувствуется народная основа… главным героем выступает простой русский человек, своей личной инициативой освобождающий Русь от ее врагов»[46]. Однако нам представляется, что это не просто легенда, а развернутый легендарный рассказ, построенный на основе «мудрого» и «важного» примера из Священного Писания. Об осаде города и хитрости одного их горожан есть свидетельство в Библии. На ее страницах Екклесиаст свидетельствует: «Вот еще какую мудрость видел я под солнцем, и она показалась мне важною: город небольшой, и людей в нем немного; к нему подступил великий царь и обложил его и произвел против него большие осадные работы; но в нем нашелся мудрый бедняк, и он спас своею мудростью этот город»[47].
Сейчас сложно ответить на вопрос о возможной причине такого письменного хода летописца. Возможно, значимость этого библейского примера актуализировали слова свидетельства, что данная «мудрость… показалась… важною» и именно это мотивировало желание древнерусского автора поместить в текст «своего» белгородского старца, предложившего хитрость. В итоге, не исключено, что существовавшее предание об осаде Белгорода под пером книжника приобрело не просто легендарный характер, а вполне практичный, направленный к определенной цели эсхатологический смысл.
Для древнерусского летописца была важна связь со Священной историей. Поэтому, кроме уровня узнаваемой ориентации на сюжеты Библии (на который уже давно обращают внимание исследователи), он выводил второй уровень, в котором сюжеты древнерусской истории повторяли некоторые важные примеры Священной Истории. Летописец проводил сложную интеллектуальную работу по выбору объяснительной модели таких рассказов, придавая им новый смысл истории высшей истины. Этот уровень был для летописца не менее, если не более, важным, чем первый. Здесь интерес представляет уже не внешний литературный этикет, а его внутреннее содержание. Диалогический подход к тексту (автору) летописи дает возможность расширить наши представления о самом произведении, которое уже не выглядит лишь «деловитым рассказом о событиях», позволяет понять сложность работы мысли его автора.
Примеры современных интерпретаций средневековых письменных памятников Западной Европы помогают заметить, что христианская традиция формировала похожий стиль мышления эпохи или каноны мысли, пронизанные эсхатологическими мотивами, нашедшие свое отражение в хрониках, летописях и других письменных памятниках.
Приведенные выше попытки интерпретации некоторых сюжетов Повести временных лет сложно совместить с мыслью крупнейшего исследователя истории древнерусской культуры Д.С. Лихачева о том, что для летописца «не характерны самостоятельные отвлеченные построения христианской мысли, уводившей… от земного мира к отвлеченным вопросам предстоящего разрыва с земным бытием и устроения мира потустороннего»[48]. Однако не следует и забывать, что Д.С. Лихачев работал в иной традиции гуманитарного знания XX в., поэтому современная тенденция, связанная с этическим отношением к «Другому», дает возможность иначе смотреть на средневековые тексты и их авторов.
1. Бахтин М.М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.
2. Данилевский И.Н. Библеизмы «Повести временных лет» // Герменевтика древнерусской литературы X–XVI вв. М., 1992. Сб. 3.
3. Данилевский И.Н. Библия и Повесть временных лет (К проблеме интерпретации летописныхъ текстов) // Отечественная история. 1993. № 1.
4. Данилевский И.Н. Замысел и название Повести временных лет // Отечественная история. 1995. № 5.
5. Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX–XII вв.): Курс лекций. М., 1998.
6. Данилевский И.Н. Повесть временных лет: герменевтические основы изучения летописных текстов. М.: Аспект Пресс, 2004.
7. Текстология и генетическая критика в изучении летописных текстов // Герменевтика древнерусской литературы. М., 2005. Сб. 12.
8. Ивин А.А. Интеллектуальный консенсус исторической эпохи // Познание в социальном контексте. М., 1994.
9. Иларион, митрополит. Слово о законе и благодати // Альманах библиофила. Вып. 26. М., 1989.
10. Кроче Бенедетто. Теория и история историографии / пер. с ит. И.М. Заславской. М.: Языки русской культуры, 1998.
11. Лихачев Д.С Комментарии // Повесть временных лет / под ред. В.П. Андриановой-Перетц. СПб., 1996.
12. Лихачев Д.С. Историко-литературный очерк // Там же.
13. Маловичко С.И. Этическое отношение к средневековому автору и библейские примеры Повести временных лет // Когнитивная история: концепция, методы, исследовательские практики: Чтения памяти профессора Ольги Михайловны Медушевской. М.: РГГУ, 2011. С. 107–127.
14. Маловичко С.И. Отечественная историческая мысль XVIII века о возникновении и ранней социально-политической жизни древнерусского города (от киевского «Синопсиса» до «Нестора» А.Л. Шлецера). Ставрополь, 2001. С. 68.
15. Медушевская О.М. Феноменология культуры: концепция А.С. Лаппо-Данилевского гуманитарном познании новейшего времени // Исторические записки. М., 1999. № 2 (120). С. 101—36.
16. Повесть временных лет / под ред. В.П. Андриановой-Перетц. СПб.,1996.
17. Ранчин А.М., Лаушкин А.В. К вопросу о библеизмах в древнерусском летописании // Вопросы истории. 2002. № 1. С. 125–126.
18. Репина Л.П. Интеллектуальная культура как маркер исторической эпохи // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 2008. Вып. 22. С. 12–13.
Лекция № 2
Киевский «Синопсис» как памятник украинской общественной мысли
План
1. Проблема авторства киевского «Синопсиса».
2. Оценка киевского «Синопсиса» в новейшей историографии.
3. Общественно-политические и социокультурные предпосылки появления киевского «Синопсиса».
4. Жизнь и творчество Иннокентия Гизеля.
Ключевые слова: синопсис, национальная история, Киево-Могилянская академия, российская историография, польско-украинская историография.
В настоящий момент редко кто упоминает и еще реже ссылается на некогда известную книгу под полным названием «Синопсис, или Краткое описание от различных летописцев о начале Славенскаго народа, о первых Киевских Князех, и о житии Святаго Благовернаго и Великаго Князя Владимира всея России первейшаго Самодержца, и о Его Наследниках, даже до Благочестивейшаго Государя Царя и Великого Князя Феодора Алексиевича Самодержца Всероссийскаго». Мы часто слышим об учебниках по отечественной истории М.В. Ломоносова, Н.Г. Устрялова, Д.И. Иловайского, С.Ф. Платонова, М.Н. Покровского и других, о том, что они не единожды издавались, но не вспоминаем о настоящем феномене отечественной историографии, киевском «Синопсисе». Феномен его заключался в том, что в нашей стране ни одно учебное издание не пользовалось такой популярностью и не издавалось так долго, как эта книга. Киевский «Синопсис», имевший объем 224 страницы (5-е тиснение), явился учебником истории для многих поколений русских людей. С первого выхода в свет в 1674 г. он выдержал 25 изданий, последний раз был переиздан в 1861 г., что, несомненно, дает ему право занять почетное место в ряду русской исторической литературы. Не случайно в конце XIX в. П.Н. Милюков заметил, что «через школу “Синопсиса” должны были пройти все они (историки XVIII в.), и не будет удивительным, если мы найдем, что дух “Синопсиса” царит в нашей историографии XVIII века, определяет вкусы и интересы читателей, служит исходною точкой для большинства исследователей, вызывает протесты со стороны наиболее серьезных из них, – одним словом, служит как бы основным фоном, на котором совершается развитие исторической науки прошлого столетия»[49].
Если судить по словам известного русского историка Милюкова, то эта книга уникальная, но она забыта. О ее забвении свидетельствует хотя бы такой факт, как незнание или нежелание называть некоторыми специалистами имени ученого, с которым она тесно связана[50]. В связи с этим, не просто ради красивого словца, недавно высказан И.Н. Данилевским вполне справедливый призыв к современным исследователям: «Крайне редко историки привлекают в качестве источника “Синопсис”… На наш взгляд, значение “Синопсиса” как исторического источника еще не до конца оценено историками»[51]. Книга же эта тесно связана с именем известного киевского ученого середины и второй половины XVII в. Иннокентия Гизеля. Слово «связана» мы употребили не случайно. Дело в том, что уже не первое столетие ученые так и не могут прийти к единому выводу, написана ли она самим Гизелем или писалась под его руководством. Однако не надо представлять себе, что это выяснение когда-либо принимало или принимает в настоящем форму дискуссии. Как мы уже заметили, о «Синопсисе» вспоминают крайне редко.
В данном случае, мы не будем выяснять авторство киевского «Синопсиса», для нас вполне достаточно того, что он написан при непосредственном участии Иннокентия Гизеля, поэтому во избежание путаницы будем называть данное произведение сочинением Гизеля, книгой Гизеля и т. д.
Действительно, не все историки были согласны с тем, что автором этого сочинения непосредственно являлся Гизель, а некоторые просто не интересовались авторством «Синопсиса». Так, В.Н. Татищев в середине 30-х гг. XVIII в. в письме в Академию наук просил прислать ему «Синопсис», при этом не назвав не только автора сочинения, но и само его название[52]. М.В. Ломоносов в 1749 г. ссылался на эту книгу с такими словами: «…как о том автор Синопсиса Киевского объявляет»[53]. Известный религиозный деятель и историописатель митрополит Евгений, в начале XIX в. приводя сообщения «Синопсиса», уже указывал, что он составлялся под руководством Гизеля: «В Киевском Синопсисе, изданном при архимандрите Иннокентии Гизеле 1680 г., сказано…», – писал митрополит Евгений. Попытка отрицания авторства этой книги Гизелем была предпринята А.С. Лаппо-Данилевским[54], но в своих последних работах историк однозначно назвал киевского ученого сочинителем «Синопсиса»[55]. Совершенно не упомянул автора интересующего нас сочинения другой историк начала XX в. В.В. Нечаев[56].
Ряд исследователей поступили иначе, они указали, что авторство «Синопсиса» приписывается Гизелю. Такую позицию в начале 80-х гг. XIX в. занял М.О. Коялович, заявивший, что в 1674 г. первый раз был издан «так называемый Синопсис, приписываемый Иннокентию Гизелю, киево-печерскому архимандриту»[57]. Вероятно, так же хотела поступить Е.В. Чистякова, написавшая главу «Историография XVII и первой четверти XVIII в.» в учебнике «Историография истории СССР». Она указала, что «Синопсис» – это «произведение, приписываемое игумену Киево-Печерского монастыря Иннокентию Гизелю». Но несколько ниже, забыв о логическом законе тождества, добавила, что в «Синопсисе» «Гизель делает… первые шаги к их (источников) сопоставлению»[58]. Формула «приписанности» Гизелю этого исторического произведения звучит и в работе канадского историка украинского происхождения И. Лысяк-Рудныцкого, а также в учебнике для украинских вузов «История Украины». Некоторые исследователи посчитали, что И. Гизель внес большой вклад в составление и издание «Синопсиса». Об этом говорили А.М. Сахаров, А.Л. Шапиро, Н.М. Рогожин и др.[59]
Немало ученых сделали предположение, что автором первого печатного учебника по отечественной истории являлся не кто иной, как Гизель. Уже С.М. Соловьев называл эту книгу не иначе как «Гизелев Синопсис». Посвятивший отдельную работу судьбе украинской литературы XVII в. Н.Ф. Сумцов и не стал сомневаться в этом[60]. Так же воспринял «первый учебник русской истории» С.Ф. Платонов, сказав, что им являлся «Синопсис» Иннокентия Гизеля[61]. Автором «Синопсиса» называл Гизеля известный историк П.Н. Милюков[62]. Аналогично считали и некоторые другие историки-эмигранты, в первую очередь Е.Ф. Шмурло и Д.И. Дорошенко. Более того, Дорошенко назвал историческое сочинение Гизеля основным его делом[63].
Ниже мы увидим, что у киевского ученого были работы и религиозно-философского характера. Напрямую связывает «Синопсис» с Гизелем В.И. Астахов[64]. В настоящий момент мы, как и И.Н. Данилевский, не оговаривая степени участия киевского ученого в написании «Синопсиса», ставим его имя рядом с названием этой книги[65].
Киевскому «Синопсису» не повезло еще и в его оценке новейшими историками. К сожалению, как это часто случается в исторической науке, некоторые ученые заставили его выдержать идеологический экзамен. Совсем низкую оценку этому сочинению дал М.Н. Тихомиров, заявив: «как историографическое произведение “Синопсис”, несомненно, уступает “Хронографу” и “Степенной книге”, останавливая внимание читателей только на отдельных моментах в истории России и Украины»[66]. Такая характеристика звучит странной, в первую очередь потому, что уровень современной «Синопсису» московской историографии, в силу своей официозности, находился ниже украинской, не говоря уже о сочинениях, предшествовавших этому времени. Во вторую очередь потому, что слова Тихомирова диссонируют с общей оценкой книги Гизеля в предшествовавшей историографии. Поэтому складывается впечатление, что известный советский историк не захотел отметить очевидное, а именно – влияние польско-украинской историографии XVI–XVII вв. на русскую (в том числе и положительное) в конце XVII–XVIII столетий, а в некоторых моментах и до наших дней.
Иную идеологическую претензию предъявили автору «Синопсиса» некоторые украинские историки. Они увидели его слабую сторону в том, за что историки российские хвалили и хвалят Гизеля. Так, М.И. Марченко, обвинив его в крайнем монархизме, заявил: «Тенденциозный подбор источников и построение изложения исторического материала подчинены обоснованию прав российской монархии на владение Украиною»[67]. Присоединился к такому взгляду И. Лысяк-Рудныцкый, добавив, что автор «Синопсиса», как и некоторые иные «выходцы… из Киево-Могилянской академии внесли большой вклад в развитие российской имперской идеологии… Тем временем, как казацкие летописи оставались в рукописях, “Синопсис” выдержал около тридцати изданий и долгое время служил как популярное учебное пособие на Украине и в Московщине»[68].
Вероятно, этими же соображениями руководствовался Б. Якимович, автор раздела о культуре Украины XV–XVIII вв. в учебнике «История Украины», почему и посвятил гизелеву «Синопсису» всего одну строку, переходя к детальному разбору некоторых казацких летописей[69]. Конечно, такие идеологические штампы мешают объективному разбору сочинения киевского ученого. Ограничиваясь обвинением автора «Синопсиса» в украинофильстве или преданности «самодержавному ладу в Pocii», историки забывают о главном, а именно – почему эта книга приобрела такую огромную популярность несмотря на те идеологические недочеты автора, которые они в ней выявили.