И все же крестьяне старались не иметь дела с ведьмами без крайней необходимости. В Саратовской губернии верили: кто увидит ведьму, проживет недолго – «злые духи и сама ведьма отомстят смертию за открытие тайны; поэтому народ боится ходить во всем новом в церковь».
По распространенным поверьям, ведьмы не могут умереть и страшно мучаются, если не передадут кому-либо свои знания либо помощников-чертей (см. ПОМОЩНИКИ). Иногда они наделяют ими ничего не подозревающих родственников, случайных знакомых – через чашку, веник, иные оказывающиеся под рукой предметы. В повествовании, записанном в Орловской губернии, теща пытается учить колдовать зятя. Старый колдун предлагает односельчанке «списать у него колдовство», но та, испугавшись, отказывается (мурм.).
Пытаясь облегчить кончину подозреваемых в ведовстве, поднимали конек (князек) у избы, матицу, разбирали потолок, объясняя этот обычай по-разному. Когда знавшийся с нечистью человек умирает, «окружает его целый сонм чертей; они заграждают дорогу ангелу; а душу из тела – так в Святом Писании сказано, – душу из тела, окромя ангела Господня, никакой черт не смеет вынуть. После уже, как ангел-то вынет душу, черти-то и отобьют ее, есть-когда она грешная, а кольми паче еретицкая, отобьют, подцепят на багры да и поколябят во тьму кромешную. Вот для этого-то самого дела и поднимают у избы конек, чтобы дать ангелу место пробраться в избу» (урал.) 〈Железнов, 1910〉.
Опасные при жизни, ведьмы беспокойны, зловредны и после смерти, «встают» из могил и пугают своими посещениями родственников, односельчан. Ведьма-покойница «заедает», «загрызает» людей, персонифицируя смерть, уничтожение. Умершие ведьмы мстят пытавшимся обличать их при жизни священникам, преследуют отвергших их любовь парней и своих женихов. «У одного парня в чужой деревне умерла невеста, а она была ведьма. Чтобы она не замучила парня, народ посоветовал ему ходить к ней на кладбище и сидеть на кресте ее могилы три ночи. Тогда она оставит его в покое и ничего не сделает ему. Парень ходил на могилу ведьмы три ночи и каждую ночь ее видел до первых петухов. Она все три ночи выходила из могилы и искала его. В первую ночь она искала его одна, во вторую ночь – со своими подругами, а в третью, чтобы отыскать его, по совету старой ведьмы они принесли с собой младенца с хвостиком, который и указал им, где парень сидит. Но по счастью, в то время, когда младенец с хвостиком указывал на крест, где был парень, петухи прокричали – и ведьмы провалились. Младенец так и остался с протянутой рукой, и по нем нашли его родителей; а это важно, потому что с этими людьми обращаются с осторожностью и за ними наблюдают, чтобы чего скверного не сделали православным» (тульск.).
Дабы раз и навсегда избавиться от преследований умершей ведьмы, ее гроб и могилу «стерегли» с особыми предосторожностями. Если ведьма продолжала «вставать», могилу раскапывали, а тело пробивали осиновым колом.
В русских поверьях и несказочной прозе XX в. превращения, полеты, поездки ведьм упоминаются реже, нежели в XIX в., но представления об умении «знающих женщин» портить людей и скот сохраняются вплоть до начала XXI в. Порой, в силу различных обстоятельств, способность к вредоносному колдовству приписывают вызывающим неприязнь соседям, односельчанам.
ВЕ́ЖЛИВЕЦ, ВЕ́ЖЛИВОЙ, ВЕ́ЖЛИВЫЙ – почетное прозвание колдуна на свадьбе.
«Нередко бывает на одной свадьбе вместе два вежливца, один со стороны жениха, другой – невесты» (перм.).
Обязанность вежливца – «охранять свадьбу от порчи, разрушать злонамеренные чары и предупреждать всякие, считаемые худым предзнаменованием случайности. Например, чтобы лошади в свадебном к венцу поезде не остановились, не распряглись, не рвались порывисто, не заметали снегом или пылью… В видах устранения всего этого вежливый осматривает все углы и пороги в доме, пересчитывает камни в печах, кладет замок на пороге, дует на скатерть свадебного стола, нашептывает разные наговоры над одеждой молодых и под лошадиной сбруей, дает молодым привески к крестам на шее» (енис.).
В Сибири, как и в других областях России, дру́жка, именуемый вежливцем, сторожем, большаком, опасным, был «особенным знатоком всех обрядностей в их принятой последовательности».
«Местами эта деятельность дружки называлась „отпустить свадьбу“ и совпадала по назначению своему с ролью священника, хотя совершение христианского обряда тоже непременно присутствовало». Если действия дружки слишком явно вступали в конфликт с Церковью и это становилось известно властям, его подвергали церковному наказанию. «В 1794 г. в Тобольскую духовную консисторию было передано светскими властями дело Гаврилы Рожнева из села Скопин Маяк Ишимской округи. Он обвинялся в том, что, „бывши на крестьянских свадьбах дружкой якобы для предосторожности, чтобы не приключилось какого вреда, налеплял бывшим при том людям на кресты воск, читая при том молитву, почему простой народ и почитает его вроде колдуна“ 〈…〉 На Рожнева была наложена епитимия на три года. У крестьян Шадринского уезда в 40-х гг. XIX в. зафиксирован такой свадебный обряд, в котором вежливец произносит заговоры на воск, взятый из домашней божницы… частицы этого воска прилепляют к нательным крестам жениха и других участников свадебного поезда (поезжан)» (все это перед отправлением жениха за невестой). Вежливец усаживает поезжан и жениха в передний угол на войлок, в то время как на стол подается сырой гусь, хлеб, солонка с солью; после благословения он метет под полатями и на пороге избы своей полой; лепит куски воска к гривам коней и т. п. 〈Громыко, 1975〉.
ВЕРЕТЕ́НИ́ЦА, ВЕРЕТЕ́НИЩЕ, ВЕРЕТЕ́ЙКА, ВЕРЕТЕ́ЛЬНИЦА, ВЕРЕТЕ́ННИЦА, ВЕРЕТЁННИК, ВЕРЕТЯ́НКА – безногая ящерица, змея медяница; в некоторых районах – всякая змея и ящерица.
«Приплыло тут к ней змеище-веретенище…» (из былины) (арханг.); «Черный гад, возьми свой яд! И бурый гад, возьми свой яд! И рябый гад, возьми свой яд! И яснецы, и веретенницы!» (из заговора) (псков.).
Название «веретеница» подсказано движениями змеи, которая напоминает веретено: «вьется и вращается», появляясь из расщелин, уползая под валуны и коряги. Связь змеи с нитью, с мотивами сакрализованного прядения, шитья традиционна. «Если прясть будешь в „страшные вечера“, то целое лето будешь видеть змею и она ужалит»; если на Благовещенье или Рождество прясть, встретишься со змеей; ср. названия «веретен(н)ица», «веретельница», «веретелище» 〈Успенский, 1982〉.
На Урале веретянками именовались змеи «цветом серые или серопестрые, как будто исписанные, небольшие, величиной с обыкновенное бабье веретено, даже на него похожие. По сходству с веретеном змею этой породы казаки называют веретянкой. Змеи эти, опытом дознано, злы и ядовиты».
Веретенник (медяница) – «тонкая и золотистая змея, укусы которой смертельны». Чтобы остаться в живых после укуса веретенника, нужно успеть до восхода солнца отыскать камень и встать на него (петерб.). В категорию опасных веретениц и веретенников зачастую попадали безногие ящерицы, вполне безобидные.
Веретеница, как и змея медянка (медяница), – существо, наделенное сверхъестественными способностями, которые проявляются главным образом в период летнего солнцеворота. Ср. поверье о том, что ящерицы «пьют солнце» (яросл.) – черпают силы у светила, особенно яркого и жаркого в середине лета.
Змеи веретенница, веретейка упоминаются в заговорах, а также в обрядовых песнях купальского цикла. Их характеристики не вполне ясны, но, по-видимому, они губительно влияют на людей, плодородие.
Ве́стники и воплоще́ния судьбы́ – силы и существа, под прямым либо косвенным воздействием которых складывается жизненный путь человека.
«Не видал, как упал; погляжу – ан лежу»; «Без судьбы и волос с головы не упадет»; «Седни жив, а завтра жил»; «Бояться несчастья – и счастья не видать»; «Бойся не бойся, а року не миновать» 〈Даль, 1984〉.
Представления крестьян о предначертанности жизненного пути человека, о «своей доле», участи (ср. «доля – бесповоротно определенный срок и характер жизни»; «часть некоего целого, доставшаяся отдельному человеку и находящаяся во взаимной связи с другими частями, долями» 〈Седакова, 1990〉) в первую очередь основываются на вере в непреложность «воли Божьей». «Наша доля – Божья воля» (долю дает Бог). Подобные воззрения могут органично «вырастать» из дохристианских, ср. славянское *-bog в его реконструируемом значении «доля» 〈Седакова, 1990〉.
«При рождении человеку назначается участь, записываемая в книгу» (орл., волог.). «Продолжительность человеческой жизни определяется при рождении. Если женщина долго мучается родами, бабушка [повивалка] делает предположение: „Верно, Бог судьбу ему ишо пишет“. 〈…〉 У всякого человека должна звезда быть. Когда ребенок родится, нарождается и новая звезда. И разная она бывает, глядя по человеку: родится в сорочке, значит счастливый. И звезда у него яркая-преяркая. А несчастный человек – и звезда у него тёмна кака-та» (иркут.).
Течение жизни предопределено не одним Божественным начертанием, но и роком, участью, судьбой (то есть неоднозначно взаимодействующими с «волей Божьей» силами). «Бойся не бойся, а без року смерти не будет»; «Рок головы ищет»; «Бойся не бойся, а от части (участи) своей не уйдешь»; «Судьба придет, ноги сведет, а руки свяжет» 〈Даль, 1984〉.
Семантику наделенности долей может иметь и слово «смерть», восходящее «к индоевропейскому ряду *mer- / mor- / – mr-, который ставится в связь с такими „культурными словами“, несущими значение „части“ (доли. – М. В.), как греческое „мойры“ и восточнославянское Мара»; соответственно, «доля» «есть смерть и есть жизнь, голод и кормление, нищета и богатство» 〈Седакова, 1990〉. О. М. Фрейденберг перечисляет в ряду конкретно-образных воплощений доли «май» (топимую или разрываемую в весенне-летних обрядах зелень), мару, двойника человека и др. (см. МАРА).
В отличие от смерти, «судьба» не имеет конкретно-образных воплощений. В крестьянском мировосприятии (для которого несвойственны абстрагированные понятия и интеллектуальные спекуляции) судьба, как влияющая на жизненный путь человека сила, проявляется в действиях различных существ, сил или неопределенна (стихийна); она скорее «подразумевается», нежели осознается, описывается отчетливо; слагается из внезапных либо предначертанных событий.
Представления крестьян о природе и причинах различных бед, постигающих человека, изменяющих его судьбу, неоднозначны. Беда, в особенности – эпидемическая болезнь, «злое поветрие», воспринимается как «Божье наказание», следствие его гнева: «Бог велит пострадать»; «Он наказывает за грехи» (волог.) 〈АРЭМ〉. «Божья» – болезнь, посетившая человека «по Господней воле» (вятск.). «Водяные, горячки, лихорадки и другие болезни необходимо должен претерпеть всякий из людей, как наказание от Бога за грехи отцов наших» (арханг.). Ср. также распространенное выражение «Бог простил» (о выздоровевшем).
Эпидемия – проявление «воли Божьей», наказующей, преследующей или, напротив, избирающей, испытующей и даже «убирающей лишних людей». «Население считает грехом противиться „воле Божьей“. Приходится слушать такое рассуждение: „Бог дал утеху родителям поласкать детей и потом посылает госпочку (оспу), спешит в назначенное время убрать лишних, чтобы не стало тесно остальным“» (забайкал.) 〈Болонев, 1978〉. Отношение к болезни и смерти «вполне фаталистическое»: «Бог по душу не пошлет – сама душа не выйдет» (волог.) 〈Иваницкий, 1890〉. «Не вылечит и врач, когда Богу неугодно» (воронеж.) 〈Скрябин, 36〉.
Бог насылает болезни и «любя» (рязан.). «Уйти от них никто не может и не избавит никакой доктор» (смолен.). Заболевание – следствие непосредственного вмешательства («посещения») высших сил: состояние сумасшествия иногда определяется как «Божье посещение» (владимир.); божевольный – помешанный (печор., курск.), божье – падучая (тульск.) 〈Попов, 1903; Буслаев, 1861〉.
Согласно крестьянским поверьям XIX – начала XX в., одна из основных причин болезней и бед – действия нечистых духов, которые могут персонифицировать заболевания, отождествляться с ними (это, по-видимому, очень давнее поверье нашло отражение в «Повести о скверном бесе» – см. БЕС). Ср.: чемер – болезнь (персонификация болезни?); чемер – боль в животе (нижегор.); яд, боль от яда (пенз.); чемор – черт (перм.) 〈Буслаев, 1861〉. Человек, перешедший незримый «след нечистой силы», которая «опахнула его своим духом», заболевает (волог.). «Неизбежно случается кашель у того, кто пройдет ночью босиком по полу, по следам домового» (орл.).
Неискоренимые представления о пагубном всевластии нечисти перетолкованы под влиянием христианства: болезни (смерть) насылаются Богом, но пребывают в непосредственном ведении дьявола. Болезни «живут между небом и землей, в доме из железа и стали, с медными дверями, двенадцатью замками, наложенными на них от Бога печатями и с ключами у дьявола» (болезни выпускают по указанию посылаемого Богом ангела) (орл.).
Согласно другому толкованию, болезни повинуются преимущественно дьяволу, «проживают у него в аду (смолен.). Иные признают дьявола даже как бы отцом всех болезней, обязанных ему повиновением, и потому-то такие болезни, происходящие от чертей, и являются самыми трудными и неизлечимыми (калуж.). Иногда нечистая сила способна навести всякую болезнь, иногда только повальные болезни, иногда же роль ее ограничивается почти исключительно сферой психических и нервных заболеваний» 〈Попов, 1903〉. В соответствии с одной из наиболее распространенных в XIX – начале XX в. точек зрения, болезни исходят от дьявола лишь вследствие «Божьего на то попущения» – «за грехи человека и чтобы показать людям пагубную волю злого для предостережения людей от него» (волог.).
И все же многие беды и болезни – результат преследования человека либо вселения в него (встречи с ним) мало соотносимых с проявлениями «Божьей воли», «стихийных», неуправляемых по своей природе существ (памхи, стрешника). Заболевания, иные пагубные события – это и следствие «подшута» (колдовства), порчи. Иногда причины бедствия так и остаются неясными, неистолкованными, необъяснимыми. По замечанию Ф. И. Буслаева, общее понятие о болезни может выражаться словом «взяло» (оренб., перм.) – «его шибко взяло». «Этот безличный глагол намекает на ту таинственную силу, которую народные суеверия стремятся определить множеством слов мифического значения» (ср. также выражения «надуло», «подступило», «подвалило» и др.) 〈Даль, 1984〉. «Неведомая сила, поражающая человека в болезни, удачно выражается томским словом „тайник“, обозначающим черную немочь, падучую, родимец» 〈Буслаев, 1861〉.
«Сидим это мы, прядем… А на дворе ночь темная-претемная. Вдруг будто курица заклохтала, а оне у нас в сенцах на перемете сидели. Я и говорю: „Поди-ка, Наська, глянь-ка, что это там с курами подеялось?“ А она только это за крюк взялась, – как шаркнет ей под ноги кошка! Я это скорей к дверям, запираю, а девка-то – глянь под лавку, а там уж не кошка, а курица рябая: это он [нечистый дух] так обернулся. Вот с той поры в девку и ступило» 〈Попов, 1903〉.
В таких поверьях и повествованиях, пожалуй, наиболее отчетливо прослеживаются нехристианские представления о стихийности (даже неопределенности), непредсказуемости, «своевольности» влияющих на человеческое бытие существ и сил. «…Поскольку Церковь допускает источником ряда бедствий не грехи человека, но действие беса, это создает основу для колебания в оценке жизненной ситуации. 〈…〉 В различных местных традициях ответственность за бедствие возлагается либо на самого человека… либо на внешние силы, причем характер беды может быть в том и другом случае одним и тем же» 〈Адоньева, Овчинникова, 1993〉.
Попытки «угадывания судьбы», вершимой, согласно церковным канонам, одним лишь Богом, одному Богу ведомой и неотвратимой, были однозначно осуждены Церковью, но оказались неистребимыми. Издревле гадания заменяли во многих случаях «решения ума, сердца и закона» 〈Сенаторский, 1883 〉.