Жалид Сеули
И плывут куда-то корабли из Танжера…
Jalid Sehouli
Und von Tanger fahren die Boote nach irgendwo
© Edition q im be.bra verlag GmbH, Berlin-Brandenburg, 2016
© Галина Снежинская, перевод, 2018
© ООО «Издательство «Этерна», издание на русском языке, 2018
Предисловие к русскому изданию
Как появилась эта книга
Ни одна книга не появляется без какой-либо истории, ни одна история – без встречи людей. Тот день я помню очень явственно: около полудня позвонил коллега, мой хороший знакомый, большой любитель древних камней, а с ними всегда связано множество легенд. Он попросил меня принять одну его знакомую, молодую женщину с предполагаемым онкологическим заболеванием. Врачи, к которым она уже обращалась, установили, что жить ей осталось не более шести месяцев. Я назначил прием на один из ближайших дней, выискав время в своем перегруженном рабочем графике.
Анна пришла вместе со своим мужем Константином, на шее у нее я заметил ожерелье из старинного серебра. Мы говорили на английском, я задал ряд вопросов касательно симптомов болезни и уже имеющихся результатов обследования. Мое заключение подтвердило диагноз – рак яичников в последней стадии. Анна выслушала мои слова внимательно и спокойно, Константин явно был обеспокоен сильнее, чем она сама. Анна часто смотрела ему в глаза, проникновенно и глубоко, внушая спокойствие. По-моему, это удалось ей лучше, чем мне, когда я отвечал на вопросы Константина. На ближайшие дни мы запланировали сложную операцию. Кроме своего родного русского, Анна владела английским и арабским языками. Я заинтересовался и спросил, почему она говорит на арабском.
«Я люблю арабский язык», – ответила Анна, и ее голубые глаза засияли точно лазурь.
– А где же вы изучили арабский? В Марокко, в Египте или в Тунисе? – предположил я.
– В Москве, господин профессор.
Я ожидал, что она назовет какой угодно город мира, но уж никак не Москву! Анна же спросила:
– А вы когда-нибудь были в Москве?
– К сожалению, нет. А вам приходилось бывать в Танжере?
– К сожалению, нет. Но, может быть, когда-нибудь…
– Может быть, – сказал я.
«Инчалла!» – по-арабски добавила Анна, что значит «если будет на то воля Бога». Это было сказано легко и естественно, словно она произносила эти слова каждый день.
С тех пор минуло более двух лет. В Берлине зима, и в Москве, и в Танжере… Везде холод, везде мало солнца. Сегодняшний день особенно темен. Анна умерла. Она пришла ко мне как пациентка, а ушли они с Константином как мои друзья. Анна ушла… Несмотря на тяжелейший недуг она всем нам постоянно показывала, что любовь и уважение друг к другу должны быть нашим подлинным эликсиром жизни. Анна, ты такая, что Танжер теперь сам откроется тебе.
И плывут корабли из Берлина – в Танжер> и в Москву, и куда-то еще…
Родина бегства
Люди, решаясь на бегство, многое покидают, как правило – слишком многое.
Кто-то из них навсегда отрывается от корней. Кто-то из них уже никогда не почувствует незабываемый чарующий аромат потерянной родины. Кто-то из них всегда будет беженцем, ищущим новую родину.
И люди эти ищут родину,
где будет у них преизбыток жизни.
И люди эти ищут родину,
где обретут они душевный покой.
Ищут со страхом никогда не найти чудесное место или, найдя, разочароваться в нем.
Жалид Сеули
Предисловие
Мы в Марракеше. Сидим во внутреннем дворе риада «Альмулюк», от которого рукой подать до самой таинственной и самой волнующей из всех рыночных площадей мира, площади Повешенных, площади Джема эль-Фна, этого неумолчно бьющегося сердца Африки; мы ужинаем, завтра нам уезжать.
Новогодние праздники мы вот уже который раз встретили в Марокко, в Магрибе, это слово в переводе с арабского означает «запад» и является производным от «солнечный закат». Я в Марокко, вдали от любимой Германии, но недалеко от Европы, континента, где все мы родились. Здесь нет ни глупых фейерверков, ни шума, ни мокреди[1], здесь тысячи знакомых запахов, ослепительных красок, негромких звуков Востока и всего остального мира.
Ужин в риаде снова был великолепен, поистине баловство для нас, гурманов. Айша, раньше прислуживавшая в риаде, теперь является главной поварихой. Добрым духом риада она остается и сегодня. Блюда были необычайно сытными – говядина со свежими, сбрызнутыми лимонным соком артишоками, приготовленная традиционно, в глиняном таджине, где мясо томилось не один час. Если бы мне пришлось заказать себе последнюю трапезу перед казнью, я попросил бы это кушанье. За большим длинным столом все мы, гости, возбужденные изысканной кухней, пришли в прекрасное вольное настроение. Возникло удивительное и вместе с тем знакомое ощущение, словно все мы впервые встретились друг с другом очень-очень давно, задолго до постройки риада и его дворика в мавританском стиле, которым почти триста лет. Здесь сразу замечаешь, что в архитектуре риада смешались разные стили – это и королевский дворец, и городской дом, а пышный цветущий сад, мавританский двор и обсаженный розами фонтан укрывают тебя от внешнего мира; все здесь ведет внутрь и помогает тебе постичь то, что внутри у тебя самого, – твое сердце.
Мои дети Зара и Элиас уже заснули в своей комнате на втором этаже, устав от буйной суеты дня, который оказался слишком коротким. Мы сидим за большим столом, мы – это Адак, моя чудесная жена, по крови персиянка, Омар, заботливый и щедрый хозяин риада, забавно говорящий по-немецки с отчетливым швейцарским акцентом, Томас, преуспевающий музыкальный продюсер из Базеля, его симпатичная подруга и я. Разговор за ужином шел о том, что каждый из нас пережил недавно или давно, о том, что еще хотел бы пережить и узнать. Томас рассказал нам, что его прабабка, когда ей было шестнадцать лет, сбежала из дому и ее поймали полицейские в Танжере.
– Как она очутилась в Танжере, городе на севере Марокко? – удивился я. Томас этого не знал, однако страшно гордился необычайной историей своей прабабушки.
Возвращаясь в Берлин, я опять подумал с недоумением: что в те давние времена повлекло юную швейцарскую девушку в Танжер? Почему она отправилась именно в Танжер? Может быть, ее сердце билось в особом ритме, не в лад с сердцами окружавших людей, и ей казалось, что никто ее не понимает?
Многие ли ощущают в своем сердце этот особый ритм и чувствуют себя непонятыми там, где они родились, и просто стремятся покинуть дом? И много ли тех, кто не решается прислушаться к своему внутреннему чувству и действительно уйти, куда-то отправиться, покинуть свое привычное окружение? А если даже решаются, то, может быть, они отправляются не на поиски себя самих, а на поиски какого-то определенного места? Люди покидают родные края и не ощущают тоски по родине. Ими владеет тоска по дальним краям.
Тоска по родине тяжела лишь тогда, когда ты покинул родной дом. Если у тебя нет родного дома, тоска по родине не заставит тебя вернуться назад.
Люди без родины плывут по течению и не дают себе передышки. Их слишком вдохновляет неуемная жажда дальних странствий.
«Как бы мне хотелось хоть раз послушать самого себя как чужого человека, не узнавая в нем себя самого, и лишь потом понять, что это был я сам», – пишет Элиас Канетти[2].
Где находится Танжер?
Бегство не обязательно заканчивается достижением цели, а вот поиск может так завершиться. Об этом рассказывает марокканский писатель Махи Бинбин в своей книге «Каннибалы». Двоюродные братья попытались перебраться на европейский континент и во время своих скитаний сблизились. Причем несмотря на то, что бешеный, огромный морской вал перевернул их суденышко и о дальнейшем плавании пришлось забыть. Все закончилось слишком быстро. Но это позволило беженцам лучше, чем когда-либо ранее, осознать свою особую близость. Конец стал началом.
Бегство нередко сопряжено с большой болью, телесной и душевной.
Мне вспоминается один старый человек, с длинными белыми волосами. Он родился и вырос в Афганистане. Я лечил его жену. Мы оба радовались улучшению ее состояния. Как-то раз я спросил афганца о его родине, и он рассказал мне одну из историй о Ходже Насреддине. Однажды Насреддин ночью потерял ключ от своего дома и попросил соседей помочь ему искать ключ. После безуспешных поисков Насреддин сказал, что ему, дескать, кажется, что ключ он оставил дома. Соседи пришли в замешательство: «Почему же ты попросил искать ключ здесь?» Насреддин не растерялся: «Потому что дома у меня нет света, а значит, там, в темноте, искать бессмысленно».
Нам обоим стало жаль, что история так скоро закончилась, и мы некоторое время молчали, каждый внимал ее отзвукам в своей душе.
Потом я все-таки снова спросил дружелюбного старого человека, где его родина. Он ответил: «Мне пришлось покинуть страну, в которой я родился. Там нельзя было жить, там моя жизнь подвергалась большой опасности. Я уже давно перестал искать место, которое я зову своей родиной. Моя родина там, где мои дети и внуки растут, не зная страха, и где мне самому предоставлено право решать, какую книгу я могу им почитать».
Люди многое оставляют во время бегства, им приходится многое покидать, некоторые навсегда отрываются от своих корней и не находят покоя в жизни, им никогда уже не почувствовать любимый, чарующий аромат своей потерянной родины.
Танжер, я зову тебя…
Истории о бегстве, боли, тоске и других движениях души человеческой
Люди отправляются в путь отчасти сознательно, отчасти – бессознательно. Бегство ли, паломничество ли по различным местам этого света – то и другое требует совершения бесчисленных шагов по земле, но еще больше – движений сердца и души. Возможность идти и пребывать наедине с собой является вознаграждением за бесчисленные, часто болезненные шаги. Лишь это движение в одиночестве позволяет нам достичь остановки и быть «в себе». Тело движется – дух и душа могут наконец успокоиться.
Слепое бегство куда-нибудь непременно заканчивается внутренней эмиграцией.
Американский писатель Трумэн Капоте писал, что, перед тем как отправиться в Танжер, надо предпринять следующее: сделать прививку от тифа, снять с банковского счета свои сбережения и попрощаться с друзьями. Дело в том, что никогда не знаешь, вернешься ли назад, потому что Танжер людей не отпускает.
Танжер, terra incognita.
Многие думают, что Танжер – город, где нечего ждать.
Чего человек может ждать от города?
Чего я жду от Танжера?
Может быть, Танжер поможет мне лучше понять мою радость, мою меланхолию, силу моей души и мне будет дано переживать все это еще интенсивнее. Может быть, Танжер поможет мне заново открыть мои мечты и фантазии, которые сегодня кажутся забытыми. Однако нет сомнений, что и сам Танжер – моя цель, символ моей сугубо личной исследовательской экспедиции.
Танжер, я никогда не жил в тебе, и я не беру на себя смелость судить о тебе, но я ощущаю глубокую связь с тобой. Танжер, я иду к тебе, чтобы прийти к самому себе. Я отправляюсь в путь. И надеюсь, что ты позволишь мне узнать тебя и дашь мне возможность лучше понять мои собственные чувства и желания.
Я гуляю в Берлине, городе, где я родился и живу. Поднимаюсь на Чертову гору, сооруженную на послевоенных развалинах.
Под моими ногами, на большой глубине находятся камни фундамента, заложенного для здания факультета военной техники, нацисты планировали построить его в своей «столице всего мира». Ныне эта начатая стройка вместе с обломками разбомбленных домов лежит в глубине живописного холма, на котором пышно зеленеют высокие лиственные деревья. Мало что напоминает здесь об истории – лишь там и сям из черной земли торчит кусочек кафельной плитки или кирпича, больше ничего. Смотрю сверху на город, он – мой, я – часть города. Я любуюсь воздушными змеями, парящими вдалеке, у горизонта, где уже алеет закат.
Вернувшись домой, я лежал на диване в своей комнате, в которой доминирует белый цвет, смотрел на картину, висящую здесь, – вид площади Джема эль-Фна, площади Повешенных в Марракеше. И я решил, что отправлюсь туда на поиски людей и их историй. Никогда ранее я не переживал такого сильного желания пуститься в путь, как в тот день.
Многие выходцы из Европы и Америки, люди, бежавшие или все еще бегущие, живут в Танжере. Многие уверены, что в Танжере все можно купить, даже счастье. Однако многие из этих людей напоминают убежавших собак, которые бегут, волоча за собой поводок, этот поводок – их собственное прошлое, которое они пытаются вытеснить. Но так как они не могут вытеснить прошлое и оно мешает их жизни в настоящем, они никогда не прибывают в Танжер, это лишь видимость, что они живут в Танжере.
Писатель из немецкого города Хемниц Хадай-ятулла Хюбш пишет: Танжер – это клиника для сумасшедших, которых заперли, потому что они слишком мало хотели знать о мире и слишком много – о самих себе.
Видимо, бегство – главная тема Танжера, бегство во все стороны света.
Люди нового мира стремятся в Танжер, люди старого мира – в Европу или куда-нибудь. Нет числа африканцам, которые рискуют жизнью, лишь бы бежать из этого крупнейшего города-порта. Раньше они голодали, но, приехав сюда, они стали обречены на бездеятельность. Мужчины и женщины из Конго, Камеруна, Либерии, из многих столь бедных стран столь богатого африканского континента, преисполненные сил и пережившие самые невероятные истории, надеются, что Танжер будет временной остановкой на их пути, однако лишь немногие добираются на европейский континент и лишь немногие, достигнув желанной цели, действительно счастливы. Танжер – это зал ожидания на пути в Европу.
В новой медине Танжера люди движутся во всех направлениях. Они снуют по улицам то в одну сторону, то в другую, а потом вдруг сворачивают в какой-нибудь переулок. Многие останавливаются на большой террасе, площади Де Фаро. Сегодня она известна под названием Сур аль Маагадзин, то есть площадь Ленивых, Terrsase de Paresseux. Это одно из любимых мест здешних жителей, и мое тоже.
Я спускаюсь вниз, к набережной, иду по великолепной пальмовой аллее, вдоль плайя де Танжер, ненадолго сажусь отдохнуть на старой скамейке, здесь я уже неподалеку от порта. Я прислушиваюсь к разговору двух парней с короткими курчавыми волосами. Они то ли не замечают меня, то ли игнорируют. Я ведь не опасен. У них особое чутье на опасность. Они беседуют по-французски, одному не больше двадцати лет, другому, пожалуй, уже за тридцать. Оба стройные, даже слишком худые, одеты бедно, на ногах сильно поношенная обувь. У младшего парня подметка туфель прохудилась, в дыре просвечивает темная кожа. Разговор идет о Европе, но оба подразумевают под Европой только Испанию, Францию и Германию. Обсуждают автомобили, свою родню, холодильники, рестораны.
Они хотят жить в Испании, поближе к богатству, чтобы, если повезет, выбраться из бедности. Сами они из Бамако, столицы Мали, прибыли с востока, через Уджду, от которой до границы Алжира и Марокко километров десять. Своим положением в Марокко они недовольны. В Марокко их не ждут, а в странах Европы тем более. «В своей жизни мужчина должен построить дом, есть такая африканская пословица», – говорит младший парень. Старший рассказывает, что мечта о Европе появилась у него еще в детстве. Люди, которые рано достигают поставленной цели, по-настоящему счастливы, говорит он.
Некоторое время, рассказывает старший, он проработал на цветочной плантации, откуда поставляют в Германию рассаду герани. И ему хочется посмотреть страну, где цветут эти герани. Понаслышке он знает, что в Европе существуют такие краски, каких африканцы в глаза не видели, и что в Европе даже собак водят к врачу и у собак есть паспорта. А у него вообще нет никаких официальных документов.