В 1996 году, в связи с 50-летием келецкой бойни, министр иностранных дел Польши направил письмо Всемирному еврейскому конгрессу, в котором, в частности, заявил: «Мы будем оплакивать жертв погрома в Кельцах. Этот акт польского антисемитизма мы должны рассматривать как нашу общую трагедию. Нам стыдно за то, что Польша совершила это преступление. Мы просим у вас прощения».
За кого просил прощения польский министр?
Он просил прощения за шлифовальщика Марека с металлургического завода, который вместе с сотнями других рабочих оказался на улице Плянты, 7/9, с единственной целью – убивать евреев.
Он просил прощения за паненку Асю и ее жениха Хенрика, бросавших камни в выволакиваемых из дома людей.
Он просил прощения за пани Чезию, которая возвращалась с базара, но почему-то тоже оказалась в толпе погромщиков. Ее рука не дрогнула, когда она поднимала палку, чтобы размозжить голову выброшенной из окна второго этажа еврейской девушке, еще подававшей признаки жизни.
Он просил прощения за сапожника Юрека, который, прибив молотком подошвы бывших в починке ботинок, поспешно запер мастерскую и устремился на улицу Плянты, где этим же молотком разбивал головы без вины виноватых людей.
Он просил прощения за зеленщика Януша, который покинул свою лавку вооруженным железным прутом, чтобы вернуться через три часа облитым кровью жертв.
Он просил прощения за миллионы поляков, не принимавших непосредственного участия в избиении, но равнодушно молчавших после случившегося.
Но молчали не все. Находились те, кто даже тогда вставал на защиту несчастных. В тех же Кельцах двое местных жителей уговаривали своих сограждан не убивать. Толпа растерзала их вместе с евреями.
В последнее время в самой Польше стали появляться версии, что волну ненависти поляков к евреям организовали русские. Но даже сами польские исследователи их не поддерживают. Недавно по телеканалу «Виасат Хистори» прошел фильм, посвященный всем этим событиям. Историки, в том числе и польские, рассказывали, что в Польше после войны развилась неслыханная доселе разновидность мародерства. Не знаю, может, такое творили и в других странах Европы, но ничего подобного я ни о ком больше не слышал. Евреев убивали не только в концлагерях, бывало, их расстреливали и закапывали в больших общих могилах, бывало, закапывали живыми. Польские крестьяне, зная места таких захоронений, брали лопаты и шли искать в этих могилах золото. Оно и логично: если человеку постоянно угрожает опасность и он должен, находясь в полной готовности, сняться с одного места и бежать в другое, то хоть что-то же он должен захватить с собой. Что могли брать с собой эти несчастные? Разумеется, золото. Народ отправился на поиски того, что не заметили и не отобрали немцы. Создатели фильма показали коллективные фотографии тогдашних «черных копателей». Мужчины, много женщин. Представляю, как они в поисках золота выкапывали полуразложившиеся трупы, шарили у них по карманам и вырывали из черепов золотые коронки. Наверное, что-то и находили. Радовались и завидовали более удачливым товарищам. Не думаю, что этому их научили русские.
Нужно сказать, что польские крестьяне никогда не бедовали. Народ они работящий и весьма зажиточный. Еще следует добавить, что Польша, по сравнению со всеми своими соседями, всегда отличалась повышенной религиозностью, там очень много верующих. Шестьсот тысяч православных, большей частью живущих на востоке страны, остальные католики. Там в каждом мало-мальском селе стоят храмы, а поклонных крестов вообще не счесть.
Я не случайно вчера закончил рассказ мальчика Хаима, бывшего узника Гродненского гетто, его словами, как он в радости опустился на колени перед солдатом-освободителем. Представляю, как радовались те немногие, кто выжил и был освобожден нашими бойцами из всех этих жутких мест – Треблинка, Освенцим и сотни других. Они возвращались домой с надеждой. Возвращались к тем, кто пускай в меньшей степени, но тоже пострадал от немецкой оккупации. Люди вернулись домой, а соседи кинулись их добивать.
Когда узнаешь о таких вещах, впору отчаяться или кинуться в противоположность и начать ненавидеть чуть ли не целую нацию. Но небезнадежен тот народ, в недрах которого способны рождаться ангелы Божий, облаченные в человеческие тела. Их жизнь оправдывает существование целых стран, народов, да и всех нас, ныне живущих на земле.
Ирена Сендлер родилась в семье польских католиков. Ее отец, Станислав Кржижановски, был врачом. Станислав умер от тифа в феврале 1917 года, заразившись от своего пациента, которого отказался лечить его коллега. Многие из таких пациентов были евреями. Станислав учил свою дочь: если человек тонет, его нужно попытаться спасти, даже если ты сам не умеешь плавать. После смерти отца Ирена вместе с матерью переезжает в Варшаву. Лидеры еврейской общины предложили матери Ирены платить за образование ее дочери. Девушка с детства симпатизировала евреям. В то время в университетах Польши существовало правило, по которому евреям полагалось сидеть на отведенных для них скамьях в конце лекционного зала. Ирена и некоторые ее единомышленники в знак протеста садились за такие скамьи вместе с евреями. В конце концов Ирену на три года отчислили из университета. Во время нацистской оккупации Польши Сендлер жила в Варшаве и с самого начала оккупации начала помогать евреям. Ирена вместе с единомышленниками, скрывая евреев от преследования немцев, изготовила около трех тысяч фальшивых удостоверений личности. Помогать евреям было крайне рискованно. Немцы не слишком отличали поляков от тех же евреев. Потому, если в доме поляка находили прячущегося еврея, могли расстрелять всю семью.
В декабре 1942 года недавно созданный совет помощи евреям «Зегота» предложил Ирене возглавить их «детское подразделение» под вымышленным именем Иоланта. Как у работницы отдела социальной защиты у нее было специальное разрешение для допуска в Варшавское гетто. По должности ей необходимо было проверять жителей гетто на признаки возникновения тифа – немцы очень боялись, что зараза может распространиться за его пределами. Она выносила детей из еврейского гетто в коробках, чемоданах, а также на тележках. Под предлогом проверки санитарных условий во время вспышек эпидемий тифа Сендлер приходила в гетто и вывозила из него маленьких детей в машине скорой помощи, иногда маскируя их под багаж или ручную кладь. Детей оставляли в польских семьях, варшавских приютах или монастырях. Одной из помощниц Ирены Сендлер была католическая монахиня Матильда Геттер.
Данные о вывезенных детях Ирена записывала и складывала в банки, которые закапывала под деревом в саду подруги. В этих банках хранилась информация о настоящих и вымышленных именах детей, а также данные о том, куда они были отвезены и к какой семье принадлежали изначально. Это делалось для того, чтобы после окончания войны детей можно было вернуть в их семьи.
В 1943 году Сендлер была арестована гестапо, ее жестоко пытали и приговорили к смерти. Она никого не выдала. К счастью, «Зегота» спасла ее, подкупив немецких охранников по пути на место ее расстрела. Ирену бросили в лесу без сознания, с переломанными ногами и руками. Имя Сендлер значилось в списках казненных. До конца войны ей пришлось скрываться, но она продолжала спасать еврейских детей. После войны Ирена достала закопанные банки, в которых насчиталось 2500 записей. Некоторых детей удалось вернуть в родные семьи, но многие из родителей были уничтожены в концлагерях либо пропали без вести.
В 1965 году Сендлер было присвоено звание «Праведника народов мира» еврейской организацией «Яд ва-Шем». В 2007 году Ирена была награждена международным орденом Улыбки.
Ирена Сендлер умерла 12 мая 2008 года в своей комнате в частной лечебнице Варшавы. Ей было 98 лет.
Воскресенье
Небесная автоинспекция
Провожая, я помог гостям снести вещи в машину. Уложил в багажник их многочисленные сумки с пакетами. Потом мы с матушкой усаживали наших гостей в их кресла на заднем сиденье и пристегнули ремнями безопасности. Рассадив всех по местам, еще раз проверили, все ли те взяли с собой.
Благословив каждого, поцеловав в макушку, я смотрел за тем, как матушка их тоже целует и благословляет. Трогаясь, дочь опустила боковые стекла, чтобы все могли еще на мгновение посмотреть друг на дружку и помахать на прощанье руками. И только тогда четырехлетняя Полинка поняла, что бабушка с ними не едет. И до тех пор, пока автомобиль не скрылся за углом, мы слышали ее отчаянный рев.
А бабушка с красным от волнения лицом все крестила и крестила отъезжающую машину, потом повернулась ко мне и сказала:
– Пойдем, надо помолиться о путешествующих.
Дочь уверенно чувствует себя за рулем, но матушка права – лишний раз помолиться о тех, кого любишь, никогда не помешает. Часа через три, когда, по нашим прикидкам, путешествующие должны уже были подъезжать к своему дому, на моем телефоне раздался звонок.
– Папа, на меня гаишники составили протокол. Они заявили, что я будто выехала на встречку. А я только немного заехала на разделительный треугольник. Чуть-чуть, всего одним колесиком.
– Что сказали?
– Прибыть в субботу на разборку в ГАИ. Что грозит? Минимум – пять тысяч штрафа, максимум – лишение прав на полгода.
Начиналась первая неделя Великого поста. Все эти дни я помнил о предстоящем разборе и молился, чтобы все разрешилось благополучно. Дети часто болеют, а поликлиника только в соседнем городе, как и магазины, и аптеки, и все остальное. Куда ни сунься – все на расстоянии. Новая Москва еще слишком новая, так что без колес никак не обойтись.
В пятницу вечером мы с ней поговорили:
– Поедешь в ГАИ, в позу не вставай. Хоть и считаешь, что не нарушала, лучше не спорить и никого не злить. Там тоже люди работают. Ты с ними по-человечески – и они с тобой по-человечески. Где-то когда-то все равно нарушала. Скажешь, виновата, и заплатишь штраф. А так дело пойдет в суд, и еще неизвестно, чем оно кончится. Да и время терять жалко. Великий пост, лучше в церковь сходи.
Зять в субботу работал, потому на разборку в районное отделение автоинспекции дочь поехала вместе с малышами. К назначенному времени в указанное помещение набилось множество народа. Кроме нее, других женщин-нарушительниц не было. Дочь заняла очередь в кабинет и, поскольку стульев в приемной тоже не оказалось, сняла с себя куртку и расстелила ее на полу. Сверху посадила девчонок, дала каждой по пачке сока и включила им мультфильм. Дети смотрели мультик, а в это время окружавшие их нарушители-мужчины, вынужденно став товарищами по несчастью, рассказывали друг другу, как и при каких обстоятельствах они попались гаишникам. И если доверять их рассказам, выходило, что никто из них ни в чем не виноват. В этот момент из кабинета вышел старший лейтенант и объявил:
– Те, которые прибыли на обмен документов, предупреждаю, не ждите. Много сотрудников болеет, потому лучше приходите в среду. Тем, которые пришли сдавать на права, по той же причине нет смысла ждать – скорее всего, тоже никто не придет.
Мамочка, обеспокоенная таким поворотом событий, не зная, как ей поступать дальше, робко из-за спин впереди стоящих нарушителей-мужчин выкрикнула:
– А тем, которые выехали на встречку, есть смысл ждать?
Нарушители дружно засмеялись, а полицейский поинтересовался:
– Это кто спрашивает?
Мужики расступились. Офицер увидел сидящих на полу детей и кивнул головой:
– Этим есть смысл ждать.
Когда подошла очередь, в кабинет они зашли все втроем. Гаишник за столом со множеством разложенных на нем документов спрашивает кратко, по-деловому:
– Как фамилия?
Пока старший лейтенант разыскивал их протокол, Полинка с интересом рассматривала красивую форму полицейского. Больше всего ее заинтересовал шеврон у него на рукаве. Она подошла ближе, улыбнулась полицейскому своей неотразимой улыбкой и, указывая пальчиком на шеврон, произнесла:
– А у дяди вот здесь машинка!
Офицер, оторвавшись от бумаг, глянул на дитя и тоже улыбнулся, потом на маму. И уже сочувственно:
– Что, мамочка, нарушаем?
– Нарушаем, товарищ милиционер. Вы уж нас, пожалуйста, не наказывайте слишком строго.
– Ладно, раз вы признаете факт нарушения, подписывайтесь вот здесь. И попробуем ограничиться штрафом.
Потом документы на всех нарушителей старший лейтенант относил куда-то на подпись и, вернувшись, объявил, что заходить к нему в кабинет за результатом все будут строго по очереди. Нарушители быстро выстроились друг другу в затылок, а мама с девчонками снова оказалась сзади.
Дверь, закрывшись, снова открывается, офицер выходит и начинает выискивать кого-то в толпе.
– Так, где здесь мама с двумя детьми? – И, заметив дочь, призывно машет ей рукой: – Ты чего не идешь?
– А я вот стою в самом конце очереди.
– Какая вам очередь?! Идите, будете первыми.
И уже в кабинете:
– Так, на первый раз штраф пять тысяч. По закону, если штраф оплачивается в первые десять дней, то его размер уменьшается вдвое. Так что радуйся и больше в течение года не попадайся – тогда уже будет лишение.
Летом этого года мы у себя в поселке планируем завершить строительство большой и очень красивой часовни в честь святителя Луки. Остались еще кое-какие небольшие отделочные работы в цокольном этаже, где мы собираемся делать учебный класс для воскресной школы.
Минувшая зима показала, где у нас в подвале слабые места. Как раз в одном таком месте мы и обнаружили протечку грунтовых вод. А это не пустяк.
Стали думать, что делать и где искать специалистов? Один знакомый, узнав о нашей проблеме, предложил помощь. Оказалось, его зять работает в метро и занимается устранением подобных протечек. Набив руку, он приобрел необходимое оборудование и теперь уже в свободное время разъезжает по округе с напарником и оказывает услуги частным клиентам. Они и сюда приедут.
– Ребята – молодцы, делают махом. И за работу берут по-божески. Тем более для храма.
Парни действительно оказались мастерами. Работали быстро, а самое главное, качественно. Почему я о них рассказываю? Поговорив с дочерью, после того как она меня уже успокоила, позвонив из ГАИ, я поспешил в часовню рассчитаться с метростроителями за выполненную работу. Прихожу – там уже и тот человек, что пригласил к нам своего зятя, и сами ребята.
Они называют цифру, у меня волосы дыбом. Тот знакомый человек – тоже:
– Ты что, сынок? Это же для храма! Куда вы столько загнули? Делайте скидку.
А сынок – нет, уперся и стоит на своем. Наш знакомый – чувствую, неудобно ему за зятя:
– Слушай, это грабеж! Давай по совести!
Парень взвился:
– Грабеж?! Извини, отец, в стране кризис, и каждый у нас зарабатывает как может. А про совесть не надо! Совесть здесь ни при чем!
Я не стал дальше спорить и отдал деньги. Жалко, конечно, сумма немалая, но, может, им они нужнее.
Вечером после всенощной включаю телефон, и почти сразу звонок:
– Батюшка, простите, это я.
Голос знакомый, а кто – не соображу.
– Да это же я, – он называет свое имя, – мы у вас в часовне протечку устраняли. Батюшка, у вас в таком-то, – он называет номер, – батальоне ГАИ нет ли кого знакомых? Так глупо попали. Мы с приятелем деньги получили, на радостях отметили. Ну, выпили, да. Так, самую малость. И поехали домой. Я не понимаю, откуда они взялись, эти гаишники? И главное, никого не трогают, а нас – хлоп! Иди сюда! Я – по газам. Да разве от них уйдешь! Короче, требуют, – и он назвал сумму, в четыре раза превышающую ту, что они получили от нас, – батюшка, вы представляете?! Иначе все, года на полтора я без прав! Нет, ну это же форменный грабеж! Гайцы эти – ни стыда ни совести! Батюшка, может, есть кто знакомые в этом батальоне, а? Похлопотали бы, сумма неподъемная! Пусть скинут, хотя бы наполовину! А?
3-я седмица
(28 марта – 3 апреля)
Понедельник
Как по Божией горе
Веду машину. Порой мне кажется, что я только и делаю, что служу, а между службами все куда-то еду. Или наоборот, служу, урывая время между поездками.