Молодой человек, которого она видела утром, сметал цементную пыль к куче строительного мусора, наклонив золотоволосую голову с предельно сосредоточенным видом человека, предпочитающего полностью отдаваться любому, даже такому нехитрому, занятию. Он был по-прежнему полуобнажен и по-прежнему прекрасен – возможно, сейчас, в меркнущих солнечных лучах, даже прекраснее, чем при резком свете раннего утра. Забыв о коктейле, Мэри стояла, потерянная в своем одиночестве, и смотрела на него, не отдавая себе отчета в своих чувствах, не сознавая, что опять оказалась во власти эмоций, чуждых ее природе, не испытывая ни вины, ни смущения. Она просто смотрела на него.
Закончив подметать, он поднял голову, увидел ее и весело помахал рукой, а потом скрылся из вида. Мэри вздрогнула с подпрыгнувшим к самому горлу сердцем, а в следующий момент, еще не успев ни о чем толком подумать, прошла к ряду камфорных деревьев между участками и пролезла в дыру в штакетнике.
Молодой человек, видимо, закончил свою работу, ибо в руке он держал рабочую сумку и вытаскивал из нее повседневную одежду.
– Привет. – Он улыбнулся так, словно понятия не имел о своей красоте и впечатлении, которое она неминуемо производит на окружающих.
– Привет, – без улыбки ответила Мэри. Она почувствовала влагу на руке и, глянув вниз, увидела, что шерри переливается через край забытого бокала.
– Вы проливаете свое питье, – заметил он.
– Да, глупо с моей стороны, – через силу выдавила она, пытаясь придать лицу приятное выражение.
Он не ответил, но стоял и с улыбкой смотрел на нее ясным заинтересованным взглядом.
– Не хотите немного подзаработать? – наконец спросила Мэри, пытливо глядя на него.
– А? – Он недоуменно приподнял брови.
Она покраснела, и ее темные глаза приобрели чуть ироничное выражение.
– У меня лужайка совсем заросла, а мой газонокосильщик не появлялся уже месяц и вряд ли появится еще когда-нибудь. Я очень горжусь своим садом, и мне больно видеть его в таком запущенном состоянии, но найти газонокосильщика чрезвычайно трудно. Увидев, что вы сверхурочно работаете здесь в пятницу, я подумала, может, вы не прочь немного подзаработать. Вы сможете прийти завтра и подстричь мою лужайку? Трактор-газонокосилка у меня есть, поэтому речь идет скорее о трате времени, нежели физических усилий.
– А? – повторил он, по-прежнему улыбаясь, но уже не так широко.
Мэри раздраженно передернула плечами.
– Ох, бога ради! Если вам не нужна работа, так и скажите! Я просто хотела узнать, не согласитесь ли вы подстричь мою лужайку завтра. Я заплачу больше, чем платит мистер Маркхэм.
Он подошел к дыре в заборе и с любопытством заглянул к ней во двор, а потом кивнул.
– Да, траву действительно надо выкосить. Я могу сделать это для вас.
Мэри пролезла обратно сквозь щель в штакетнике и повернулась к молодому человеку.
– Спасибо. Я вам очень признательна и щедро вознагражу вас за труды. Подходите завтра утром к задней двери, и я дам вам необходимые инструкции.
– Хорошо, миссис, – серьезно сказал он.
– Не хотите узнать мое имя? – спросила она.
– Хочу, пожалуй, – улыбнулся он, словно забавляясь.
Задетая за живое этой постоянной тихой веселостью, она снова залилась краской.
– Меня зовут мисс Хортон! – отрывисто сказала она. – А как вас зовут, юноша?
– Тим Мелвилл.
– Итак, увидимся завтра утром, мистер Мелвилл. До свидания и спасибо вам.
– Пока-пока, – улыбнулся он.
Когда она, поднявшись по ступенькам патио, обернулась и посмотрела во двор миссис Паркер, молодого человека там уже не было. Шерри тоже не было: она пролила все до последней капли, когда ненароком перевернула бокал, спеша скрыться от невинного синего взгляда.
5
Отель «Сисайд» пользовался славой лучшего питейного заведения у жителей Рэндвика. Люди приезжали сюда со всех концов обширных сиднейских предместий: из самого Рэндвика, а также из Куджи, Кловелли и даже Марубры. Здесь подавали великолепное охлажденное пиво, и места на всех хватало, но, чем бы ни объяснялась популярность «Сисайда», здесь всегда царила веселая шумная атмосфера, создаваемая любителями пива. Здание в несколько этажей с белоснежными оштукатуренными стенами и рядом мавританских арок по фасаду походило на огромную гасиенду. Оно стояло на высоте двухсот футов над океаном и менее чем в полумиле от него, и оттуда открывался чудесный вид на Куджи-Бич, один из малых серфинг-пляжей восточных предместий Сиднея. Большинство посетителей располагались не в помещении главного бара, а на длинной красной веранде, с трех часов пополудни погруженной в густую тень. Здесь было идеальное место, чтобы посидеть и выпить жарким вечером, поскольку солнце садилось за холмами позади бара и со сверкающего синего океана через открытое пространство пляжа тянул легкий бриз.
Рон Мелвилл стоял на веранде с двумя своими добрыми приятелями, поглядывая то на часы, то на пляж далеко внизу. Тим опаздывал: дело уже шло к восьми часам, а он должен был появиться здесь в половине седьмого, самое позднее. Рон скорее досадовал, чем волновался, ибо на основании долгого опыта давно понял, что волноваться за Тима – только приближать ранний инфаркт.
Короткие сиднейские сумерки уже сгустились, и араукарии, растущие вдоль вымощенного плитами песчаника променада, изменили цвет с темно-зеленого на черный. Начинался прилив, и волны прибоя с глухим рокотом набегали далеко на отлогий песчаный берег, растекаясь пенной пеленой, и тени удлинялись, подползая все ближе к воде. Автобусы спускались с холма рядом с пляжным парком, автобусная остановка находилась на углу далеко внизу. Когда очередной автобус, взвизгнув шинами, затормозил у остановки, Рон всмотрелся в вереницу выходящих пассажиров, ища взглядом желтоволосую голову Тима, а увидев ее, сразу отвернулся.
– Тим приехал – пойду возьму ему пива. Еще по кружечке? – небрежно спросил он.
Когда он вышел из бара, уличные фонари уже зажглись и Тим стоял рядом с приятелями Рона, широко улыбаясь.
– Привет, па, – радостно поздоровался он.
– Здорово, дружок. Где тебя носило? – раздраженно осведомился отец.
– Нужно было закончить работу. Гарри не хотел возвращаться в понедельник.
– Ладно, сверхурочные нам не помешают.
– Я получил еще одну работу, – важно сообщил Тим, беря у отца кружку и осушая залпом. – Ух, здорово! Можно мне еще кружечку, па?
– Подожди минутку. Какую такую работу?
– А, это! Соседка хочет, чтобы я подстриг у нее лужайку завтра. Соседка миссис, у которой мы работали сегодня.
Керли Кэмбелл захихикал.
– А ты спросил, где надо подстригать, Тим? Внутри или снаружи?
– Заткнись, Керли, болван несчастный, – раздраженно проворчал Рон. – Ты же знаешь, Тим не понимает такого рода шуток!
– Лужайка у нее совсем заросла, надо подстричь, – объяснил Тим.
– Ты взялся сделать это, Тим? – спросил Рон.
– Да, завтра утром. Она обещала заплатить, и я подумал, ты не будешь против.
Рон цинично взглянул на изысканно-красивое лицо сына. Если дамочка имеет какие-то виды на Тима, то через пять минут общения с ним ее планы пойдут прахом. Ничто не остужало пыл женщин быстрее, чем открытие, что Тим слабоумный, а если даже это их не останавливало, они скоро убеждались в бесполезности любых попыток соблазнить Тима, поскольку малый понятия не имел, что делать с женщинами и чего они от него хотят. Рон научил сына спасаться бегством, как только женщина приходит в излишне возбужденное состояние или пытается с ним заигрывать. Тим легко поддавался внушению и в силу своей впечатлительности боялся всего, чего его учили бояться.
– Можно мне еще пива, па? – снова спросил Тим.
– Ладно, сынок. Пойди попроси у Флори еще кружку. Полагаю, ты ее заслужил.
Керли Кэмбелл и Дейв О’Брайан проводили взглядом высокую стройную фигуру, скрывшуюся под аркой.
– Я тебя уже двадцать лет знаю, Рон, – сказал Керли, – а все не могу понять, в кого Тим такой красавчик.
Рон ухмыльнулся.
– Сам не знаю, дружище. Видать, он пошел в какого-то далекого предка, о котором мы слыхом не слыхивали.
Отец и сын Мелвиллы покинули «Сисайд» незадолго до девяти и скорым шагом прошли мимо стадиона «Куджи овал» к ряду ярко освещенных молочных баров, увеселительных заведений и винных магазинов в дальнем конце пляжного парка. Срезая путь с Арден-стрит на Серф-стрит, Рон быстро провел сына мимо них, чтобы вожделение, неизменно появлявшееся во взглядах торчащих там уличных девок и проституток при виде Тима, не успело разгореться в полную силу.
Дом Мелвиллов стоял на Серф-стрит, но не в шикарном квартале на вершине холма, где жил известный жокей Нобби Кларк. Они поднялись по невероятно крутому склону легко, ни один из них даже не запыхался, поскольку оба были строительными рабочими и находились в великолепной физической форме. На полпути вниз по другому склону, в лощине между дорогим кварталом и следующим горбом дороги на Ковелли, они свернули в боковую калитку, ведущую на участок с самым заурядным кирпичным дуплексом.
Женская половина семьи уже давно поужинала, но, когда Рон и Тим вошли в заднюю дверь, Эсме Мелвилл вышла из гостиной и встретила их на кухне.
– Ваш ужин пришел в негодность, – сообщила она без особого возмущения.
– Да брось, Эс, ты всегда так говоришь, – ухмыльнулся Рон, садясь за кухонный стол. – Что у нас сегодня?
– Можно подумать, тебе не все равно, когда ты наберешься пива, – едко заметила Эсме. – Сегодня пятница, балбес! Что ты всегда ешь по пятницам? У меня рыба с жареной картошкой от Даго, как обычно.
– Ой, отлично! Рыба с жареной картошкой! – просияв, воскликнул Тим. – Здорово, мам! Я люблю рыбу с жареной картошкой!
Мать ласково улыбнулась и пятерней взъерошила его густые волосы – единственное проявление нежности, которое она себе позволяла.
– Что бы я тебе ни дала, милый, ты в любом случае скажешь, что это твое любимое блюдо. Вот, ешь.
Она со стуком поставила перед мужчинами тарелки, с верхом наполненные запеченной в кляре жирной рыбой и размякшим, нисколько не хрустящим картофелем фри, и ушла обратно в гостиную, где по телевизору в который уже раз показывали сериал «Коронэйшн-стрит». Представленная там жизнь английского рабочего класса поражала воображение; Эсме обожала сериал и часто сидела перед телевизором, думая о своем славном большом доме, чудесной погоде, теннисе, пляже и от всего сердца жалея обитателей Коронэйшн-стрит. Если уж быть представителем рабочего класса, то только в Австралии.
Тим не рассказал родителям о сэндвиче с калом, поскольку уже напрочь про него забыл. Управившись с ужином, они с отцом оставили пустые тарелки на столе и прошли в гостиную.
– Ну ладно, Эсме, сейчас время крикетного обзора, – сказал Рон, переключая канал.
Жена вздохнула.
– Жаль, вы не задержались подольше, тогда я бы посмотрела фильм с Джоан Кроуфорд или еще что-нибудь интересное вместо твоего бесконечного спорта, спорта, спорта!
– Ну, если Тим найдет еще какую-нибудь дополнительную работу, дорогая, я куплю тебе отдельный телевизор, – пообещал Рон, скидывая ботинки и вытягивась во весь рост на диване. – Где Дони?
– Гуляет с каким-нибудь парнем, наверное.
– С кем на сей раз?
– Откуда же мне знать, милый? Я за нее никогда не волнуюсь, она у нас слишком умна, чтобы вляпаться в неприятности.
Рон взглянул на сына.
– Ну не обидно ли, как порой складывается жизнь, Эс? У нас самый красивый мальчик во всем Сиднее, но он умственно отсталый, и еще у нас Дони. Тим умеет лишь написать свое имя да сосчитать до десяти, а Дони такая умная, что может закончить университет с золотой медалью, даже не учась.
Эсме взяла вязанье и печально посмотрела на Рона. Да, он переживает, бедный старый Рон, но он по-своему хорошо относится к Тиму, приглядывает за ним, не притесняя и не обращаясь как с младенцем. Разве он не позволяет мальчику выпивать с ним, разве не настоял на том, чтобы Тим сам зарабатывал на жизнь, как нормальный парень? Оно и правильно, ведь они с Роном уже не молоды. Рону почти семьдесят, а она всего на полгода младше. Вот почему Тим родился слабоумным, сказали врачи. Сейчас ему двадцать пять, и он у них первенец. Им с Роном было далеко за сорок, когда он родился. Врачи сказали, дело в угасании функции яичников. А через год родилась Дони, совершенно нормальная. Ничего удивительного, сказали врачи, у старородящих первый ребенок обычно самый проблемный.
Эсме остановила взгляд на Тиме, сидевшем у дальней стены в своем кресле, расположенном ближе всех прочих к телевизору: он, как маленький ребенок, любил сидеть прямо напротив экрана. Вот он сидит там, самый красивый, самый добрый мальчик на свете, с сияющими глазами аплодируя каждой перебежке. Она вздохнула, в миллионный раз задаваясь вопросом, что с ним будет, когда они с Роном умрут. Дони придется заботиться о нем, разумеется. Она нежно любит брата, но однажды, понятное дело, ей надоест учиться и захочется выйти замуж – а согласится ли ее муж терпеть в доме человека вроде Тима? Эсме сильно в этом сомневалась. Кому нужен взрослый пятилетний ребенок, если он не своя кровь и плоть?
6
В субботу погода стояла такая же ясная и жаркая, как в пятницу, и Тим вышел из дома в шесть утра, одетый в футболку с коротким рукавом, сшитые на заказ шорты и гольфы. Поутру мать всегда выдавала ему одежду, готовила завтрак, укладывала в сумку еду на день и проверяла, на месте ли чистые рабочие шорты и достаточно ли у него денег на случай непредвиденных расходов.
Тим постучал в дверь Мэри Хортон ровно в семь, когда она еще крепко спала. Она босиком прошлепала по дому, кутаясь в темно-серый халат, накинутый поверх белой хлопчатобумажной пижамы, и раздраженно смахивая с лица пряди волос.
– О господи, вы всегда являетесь в семь утра? – пробормотала она, усиленно моргая в попытке прогнать сон.
– Мой рабочий день начинается в семь, – улыбаясь, ответил он.
– Ладно, раз уж вы здесь, я покажу вам, что надо делать, – решила Мэри и повела молодого человека вниз по ступенькам патио и через лужайку к маленькой папоротниковой оранжерее.
Папоротники скрывали тот факт, что на самом деле сооружение служило для хранения садового инвентаря, инструментов и удобрений. Маленький трактор последней модели стоял за дверью, накрытый брезентом на случай, если протечет крыша, которая, разумеется, не протекала, поскольку принадлежала Мэри Хортон.
– Вот трактор, косилка к нему уже прицеплена. Вы умеете управлять таким?
Тим снял брезент и нежно провел рукой по блестящему корпусу машины.
– Ой, это просто чудо!
Мэри подавила раздражение.
– Чудо или нет, вы умеете управлять трактором, мистер Мелвилл?
Синие глаза уставились на нее с выражением недоуменного изумления.
– Почему вы все время называете меня «мистер Мелвилл»? – спросил молодой человек. – Мистер Мелвилл – это мой отец! А я просто Тим.
«Господи, да он совсем ребенок!» – подумала она, а вслух произнесла:
– Ладно, разбирайтесь с ним сами. Если вам что-нибудь понадобится, постучите в заднюю дверь.
– Хорошо, миссис, – весело сказал он, улыбаясь.
– Я не миссис! – резко указала она. – Меня зовут Хортон. Мисс Хортон!
– Хорошо, мисс Хортон, – радостно поправился он, нисколько не смутившись.
Ко времени возвращения в дом Мэри уже полностью проснулась и отказалась от мысли урвать еще два-три часа для сна. Через минуту парень заведет трактор, и тогда уже не поспишь. В доме, оборудованном системой центрального кондиционирования, было всегда прохладно и сухо, независимо от температуры и влажности воздуха снаружи, но, приготовив чай с тостами, Мэри решила, что приятно будет позавтракать на террасе, присматривая за новым садовником.
Она вышла с маленьким подносом из задней двери, уже одетая в свою домашнюю выходную униформу: темно-серое хлопчатобумажное платье, столь же ладное, аккуратное и безупречно чистое, как и все, что ее окружало. Волосы, которые она на ночь заплетала в косу, были уложены в узел на затылке. Мэри никогда не носила шлепанцев или сандалий, даже в своем коттедже под Госфордом. Она полностью одевалась, как только вставала с постели, а принятая у нее форма одежды обязательно включала эластичные чулки и черные туфли.