В семь утра ее умывали, одевали, сажали в кресло и приносили завтрак. Потом она сидела в своей комнате одна, радио не слушала – слух уже не тот, читать не было сил, и ослабевшие пальцы не справлялись ни с каким рукоделием. В двенадцать – обед, а в три, когда кончался рабочий день санитарок, они раздевали ее и укладывали в постель. Потом легкий ужин, который мать из-за плохого аппетита далеко не всегда съедала. Рассказывая о том, что ее журят за это, она не жаловалась: пусть бранят, только бы совсем не забывали!
Мартин Бек знал, что в доме для престарелых не хватает обслуживающего персонала, особенно трудно найти сестер и санитарок в клиническое отделение. Знал он также, что люди там славные, заботливые, пекутся о стариках, несмотря на мизерное жалованье и неудобные часы работы. Он долго ломал себе голову, как скрасить матери существование, – может быть, перевезти в частную клинику, где ей смогут уделять больше времени и внимания? Но потом понял, что вряд ли в частной клинике будет намного лучше, главное – почаще навещать ее. Изыскивая возможности улучшить ее положение, он убедился, что многим старикам приходится куда хуже.
Что такое одинокая нищая старость? После полноценной трудовой жизни ты обречен на жалкое прозябание и полную утрату человеческого достоинства. И если ты к тому же не в силах сам вести хозяйство, остается лишь дожидаться кончины в приюте вместе с другими, такими же отверженными, несчастными стариками.
Правда, слово «приют» вышло из обихода, как и название «дом для престарелых», – теперь говорили «дом для пенсионеров», даже «отель для пенсионеров», маскируя тот факт, что на самом деле большинство стариков попадали туда отнюдь не по своей воле, а по приговору так называемого процветающего общества, которое списало их в расход.
Да, суровый приговор ожидает тех, кто достиг чересчур преклонного возраста. Изношенному колесику место на свалке…
Мартин Бек понимал, что его матери еще посчастливилось. Она долго откладывала деньги впрок, чтобы на старости лет никому не быть в тягость. Правда, инфляция сильно обесценила деньги, но все же сбережения позволяли ей рассчитывать на уход и приличный стол, у нее была большая, светлая палата, где ее окружали привычные, дорогие сердцу вещицы…
Брюки быстро высохли на солнце, и пятна почти не видно. Мартин Бек оделся и вызвал по телефону такси.
Дом для престарелых был окружен большим зеленым парком – высокие деревья, прохладные тенистые дорожки, беседки, клумбы, террасы. До болезни мать Мартина любила гулять здесь под руку с сыном.
Он прошел в канцелярию, но никого не застал. В коридоре ему встретилась женщина, которая несла поднос с термосами. На вопрос, где найти сестру Биргит, она с певучим финским акцентом ответила, что сестра занята с пациентом. Тогда он спросил, в какую палату перевели фру Бек. Женщина кивком указала в конец коридора и пошла дальше.
Мартин Бек тихо отворил дверь. Палата была меньше прежней и больше отдавала больницей. Все бело, только на столике у окна красные тюльпаны, которые он привез два дня назад.
Мать лежала в постели, глядя в потолок. Казалось, от посещения к посещению глаза ее становятся больше. Исхудалые пальцы теребили покрывало. Он подошел к кровати и взял ее за руку. Она медленно перевела взгляд на него.
– Приехал, в такую даль… – чуть слышно прошептала она.
– Тебе не следует говорить, мама, это тебя утомляет, – сказал Мартин Бек и сел на стул, не выпуская ее руки.
Это маленькое измученное лицо… И блестящие от жара глаза…
– Как ты себя чувствуешь, мама?
Она долго молча смотрела на него, раз-другой моргнула – медленно, с усилием, словно веки стали очень тяжелыми.
– Мне холодно, – услышал он наконец.
Мартин Бек осмотрелся кругом. На табуретке у изножья лежало одеяло; он накрыл ее им.
– Спасибо, милый, – прошептала она.
Он снова сел возле нее. Не зная, что говорить, просто держал в своей руке ее тонкие холодные пальцы.
В горле у нее что-то сипело. Постепенно дыхание успокоилось, она закрыла глаза.
Мартин Бек продолжал сидеть неподвижно. Тихо… Только дрозд поет за окном.
Он осторожно выпустил ее руку и встал.
Погладил сухую горячую щеку.
Шагнул было к двери, и в эту минуту мать открыла глаза и посмотрела на него.
– Надень синюю шапочку, на улице холодно, – прошептала она и опять закрыла глаза.
Он постоял, нагнулся, поцеловал ее в лоб и вышел.
12
Кеннет Квастму, один из двух полицейских, которые обнаружили тело Свэрда, опять ушел в суд давать показания. Мартин Бек разыскал его в коридоре городского суда и до того, как Квастму пригласили в зал, успел задать два самых важных для себя вопроса.
Выйдя из здания суда, Мартин Бек направился к дому, где жил Свэрд; идти было недалеко, всего два квартала. По пути он миновал две строительные площадки. У южного торца полицейского управления прокладывалась новая линия метро до Йервафельтет[20], а повыше на той же улице строители бурили и взрывали скалу для подземных этажей нового полицейского штаба, куда предстояло перебираться и Мартину Беку. Экскаваторы, грузовики, пневматические буры… Какое счастье, что его кабинет сейчас помещается на Вестберга-алле! Гул моторов на Сёдертельевеген – просто тихий шелест по сравнению со здешним грохотом.
Дверь квартиры на втором этаже была отремонтирована и опечатана. Мартин Бек снял печать, прошел в комнату и сразу же ощутил слабый трупный запах, приставший к стенам и убогой обстановке.
Он подошел к закрытому окну и внимательно осмотрел его. Оно было старой конструкции, открывалось наружу, а запиралось щеколдой с кольцом, которое надевалось на крючок в раме. Собственно, щеколд было две, но нижний крючок отсутствовал. Краска вся облезла, рама внизу потрескалась. Должно быть, в щель над подоконником и ветер дул, и дождь просачивался.
Мартин Бек опустил основательно выцветшую синюю роликовую штору. Потом отошел к двери и посмотрел оттуда на комнату. Если верить донесению Квастму, когда полицейские проникли в квартиру, все так и было. Он снова подошел к окну, дернул за шнур, и штора медленно, со скрипом свернулась. Мартин Бек распахнул окно и выглянул наружу.
Справа простиралась строительная площадка, где царил такой грохот, дальше высилось полицейское управление, он даже различил окна уголовной полиции в той части здания, которая выходила на Кунгсхольмсгатан. Слева видно пожарное депо и конец Бергсгатан. Коротенький переулок соединял ее с Хантверкаргатан. Постой, что же это за переулок? Надо будет пройти там, когда он закончит осмотр квартиры.
Прямо напротив окна раскинулся Крунубергский парк, разбитый, как и многие парки Стокгольма, на естественной возвышенности. Когда Мартин Бек работал в округе Кристинеберг, он обычно проходил через этот парк, от каменной лестницы в углу около Польхемсгатан до старого еврейского кладбища в другом конце. На самом гребне иногда присаживался на скамейке под липами выкурить сигарету.
Потянуло курить, и он полез в карман, хотя знал, что сигарет там нет. Мартин Бек вздохнул. Перейти на жевательную резинку или мятные лепешки? Или жевать зубочистки по примеру коллеги Монссона из Мальмё?
Он прошел на кухоньку. Здесь оконная рама рассохлась еще сильнее, но щели были заклеены бумагой.
В этой квартире и обои, и потолки, и скудная обстановка – все было запущено. С тяжелым сердцем он продолжил осмотр, проверил ящики, шкафы. Не густо, только самое необходимое…
Выйдя в тесный коридорчик, заглянул в уборную. Ни ванны, ни душа в квартире не было.
Потом он проверил наружную дверь и убедился, что все те замки и запоры, которые были перечислены в донесениях, налицо. И они явно все были заперты, когда дверь взломали.
Чудеса, да и только. Дверь и оба окна были закрыты. Квастму утверждает, что они с Кристианссоном не видели никакого оружия. И что квартира все время была под наблюдением, никто не мог проникнуть в нее и что-либо вынести.
Мартин Бек еще раз внимательно оглядел комнату. Напротив двери стояла кровать, рядом с кроватью – полка. Сверху на полке – лампа с желтым плиссированным абажуром, треснутая пепельница зеленого стекла, большой спичечный коробок; внутри – несколько зачитанных журналов и три книги. У стены направо – стул с грязным сиденьем в зеленую и белую полоску, налево – крашенные коричневой краской стол и венский стул. От электрокамина к розетке тянулся черный провод; вилка была выдернута. Еще в комнате был коврик, но его отправили в лабораторию. Среди множества всяких пятен на нем оказалось три кровавых, причем группа крови была та же, что и у Свэрда.
В стенном шкафу валялись три старых носка, грязная фланелевая рубашка неопределенного цвета и пустая, сильно потертая холщовая сумка. На плечиках висел сравнительно новый поплиновый плащ, на крючках в стене – вязаный зеленый джемпер, серая нижняя рубашка с длинными рукавами и серые фланелевые брюки. Карманы брюк были пусты.
И все.
Патологоанатом начисто исключала возможность того, что Свэрд был ранен где-то еще, вошел в квартиру, запер дверь на все замки, потом лег и помер. И хотя Мартин Бек не был специалистом в медицине, опыт подсказывал ему, что она права.
Но как же это произошло?
Каким образом был застрелен Свэрд, если, кроме него, в квартире никого не было, а ему самому нечем было стрелять?
Когда Мартин Бек еще только начал знакомиться с делом и увидел, как небрежно оно велось, он решил, что и эта головоломка – плод чьей-то небрежности. Однако теперь он стал склоняться к мысли, что в комнате и впрямь не было никакого оружия и что Свэрд самолично запер двери и окна. Но как же тогда объяснить эту смерть?
Он снова осмотрел всю квартиру, тщательнее прежнего, но не нашел ничего, что могло бы пролить свет на загадку. В конце концов он решил пойти и спросить других жильцов.
Истратив еще сорок пять минут, Мартин Бек почувствовал, что топчется на месте. Бывший складской рабочий Карл Эдвин Свэрд явно не отличался общительностью. Большинство жильцов даже и не знали о его существовании, хотя он поселился в доме больше трех месяцев назад. К нему никто не приходил, он ни с кем из соседей словом не перемолвился. Его ни разу не видели пьяным, и никто не жаловался на шум в его квартире, оттуда вообще не доносилось ни звука.
Мартин Бек вышел из подъезда и остановился. Через улицу высилась горка с тенистым парком. Пойти посидеть под липами? Но тут он вспомнил, что хотел познакомиться с переулком, и повернул налево.
Улоф Йодингсгатан.
Много лет назад он где-то читал, что в восемнадцатом веке в школе на Кунгсхольмене был преподаватель Улоф Йодинг. И сейчас на Хантверкаргатан есть школа – уж не та ли самая?
Не доходя до Польхемсгатан, Мартин Бек заметил табачную лавку. Вошел и купил себе пачку сигарет с фильтром.
Свернул в сторону Кунгсхольмсгатан, достал сигарету, закурил. Отвратительный вкус… Он думал о Карле Эдвине Свэрде, и ему было не по себе.
13
Во вторник, когда в аэропорту Арланда приземлился самолет из Амстердама, Вернера Рууса в пассажирском зале ждали два агента в штатском. Им было приказано действовать тактично, не привлекать внимания, и, когда стюард наконец показался на летном поле в обществе стюардессы, они отступили от дверей вглубь зала.
Вернер Руус сразу заметил их. И то ли узнал в лицо, то ли нюхом угадал полицейских – так или иначе он смекнул, что они явились по его душу, остановился и сказал что-то стюардессе. Она кивнула, попрощалась и пошла к выходу.
А Вернер Руус решительно направился к полицейским.
Он был высокого роста, плечистый, загорелый. Одет в синюю форму, в одной руке – фуражка, в другой – черная кожаная сумка с широким ремнем. Светлый чуб, длинные баки, грозно нахмуренные густые брови, из-под которых холодно смотрели голубые глаза.
– По какому случаю столь торжественная встреча? – осведомился он, вызывающе вскинув голову.
– Прокурор Ульссон хочет побеседовать с вами, – сказал один из агентов. – Так что будьте любезны проследовать с нами на Кунгсхольмсгатан.
– Он что, спятил? Я же был там две недели назад, и ничего нового за это время не прибавилось.
– Ладно-ладно, – сказал агент постарше. – Вы уж сами с ним объяснитесь, наше дело выполнить приказ.
Руус досадливо пожал плечами и зашагал к выходу. Когда они подошли к машине, он сказал:
– Только сперва вы отвезете меня домой в Мерсту, чтобы я мог переодеться, ясно? Адрес знаете.
Он плюхнулся на заднее сиденье и мрачно скрестил руки на груди. Младший из агентов, который вел машину, вспылил, дескать, он не таксист, но коллега унял его и объяснил, куда ехать.
Они поднялись вместе с Руусом в его квартиру и подождали в прихожей, пока он сменил форму на светло-серые брюки, водолазку и замшевую куртку.
После этого они отвезли его в полицейское управление на Кунгсхольмсгатан и проводили в кабинет, где ждал Бульдозер Ульссон.
Как только отворилась дверь, Бульдозер вскочил с кресла, жестом отпустил обоих агентов и предложил Вернеру Руусу сесть. Потом вернулся на свое место за письменным столом и радостно произнес:
– Кто бы мог подумать, господин Руус, что мы так скоро свидимся опять.
– Вот именно, кто! – подхватил Руус. – Во всяком случае, не я. Нельзя ли узнать, для чего вам понадобилось задерживать меня на этот раз?
– Бросьте, зачем же так официально. Просто мне захотелось расспросить вас кое о чем. А там будет видно.
– И вообще, совсем необязательно было вашим подручным увозить меня с работы. А если мне сейчас опять идти в рейс? Что тогда – терять место только потому, что вам приспичило почесать язык?
– Ну что вы, что вы! Я отлично знаю, что у вас впереди двое суток свободных – верно? Так что времени у нас хватит, ничего страшного.
– Вы не имеете права держать меня здесь больше шести часов, – сказал Вернер Руус и поглядел на свои часы.
– Двенадцать, господин Руус. А понадобится – так и больше.
– В таком случае не соизволит ли господин прокурор изложить, в чем меня подозревают, – вызывающе произнес Вернер Руус.
Бульдозер протянул ему пачку «Принца», но Руус презрительно мотнул головой и достал из кармана «Бенсон энд Хеджез»[21]. Прикурив от золоченой зажигалки «Данхилл»[22], он молча смотрел, как Бульдозер Ульссон чиркает спичкой и закуривает свою сигарету.
– А разве я сказал, что подозреваю вас в чем-либо? – Бульдозер пододвинул стюарду пепельницу. – Просто нам с вами надо бы потолковать об ограблении в пятницу.
– О каком еще ограблении? – с удивленным выражением лица спросил Руус.
– Я говорю про банк на Хорнсгатан, – сухо ответил Бульдозер Ульссон. – Удачная операция, девяносто тысяч на полу не валяются, вот только не повезло клиенту, который при этом был убит.
Вернер Руус озадаченно поглядел на него и покачал головой.
– Что-то вас не туда занесло… В пятницу, говорите?
– Вот именно, – сказал Бульдозер. – Разумеется, господин Руус в тот день находился в рейсе. И куда же вас занесло в пятницу?
Бульдозер Ульссон откинулся назад с самодовольным видом.
– Не знаю, где был господин Ульссон, а я в пятницу был в Лиссабоне. Можете проверить в авиакомпании. По расписанию посадка в Лиссабоне в четырнадцать сорок пять, мы опоздали на десять минут. В субботу утром вылетели в девять десять, сели в Арланде в пятнадцать тридцать. В пятницу я обедал в отеле «Тиволи» и там же ночевал, это также можно проверить.
Вернер Руус тоже откинулся назад и торжествующе посмотрел на собеседника. Бульдозер сиял от удовольствия.
– Прекрасно, отличное алиби.
Он наклонился, смял сигарету в пепельнице и язвительно продолжал:
– Но ведь господ Мальмстрёма и Мурена в Лиссабоне не было?
– А с какой стати им-то быть в Лиссабоне? И вообще, следить за Мальмстрёмом и Муреном не моя обязанность.