– Я наблюдал за ней.
– За матерью вашей бывшей девушки? – недоверчиво переспрашивает Бейтс. – О Иисус! Дюма, вы же типичный параноидальный тип!
Я делаю вид, что Бейтса здесь нет.
– Матерям звонят с неотслеживаемых телефонов. По крайней мере, так было прежде.
– И откуда вы это знаете? – хмыкает Бейтс.
Я не отвечаю.
– У вас есть ордер на прослушивание ее телефонных разговоров?
Я молчу, смотрю на Рейнольдс.
– Вы считаете, что Маура ей звонит? – спрашивает она.
Я пожимаю плечами.
– Так почему ваша бывшая предпринимает такие усилия, чтобы ее не нашли?
Я опять пожимаю плечами.
– Какая-то мысль на этот счет у вас должна быть, – говорит Рейнольдс.
У меня она есть, но я пока не готов делиться с ними. Мысль, на первый взгляд, как очевидная, так и невозможная. У меня ушло немало времени, прежде чем я принял ее. Я опробовал ее на двух людях – Оги и Элли, и они оба считают, что я чокнулся.
– Покажите мне запись с регистратора, – повторяю я.
– Мы еще не закончили задавать вопросы, – говорит Бейтс.
– Покажите мне записи, и я думаю, что смогу понять, в чем тут дело.
Рейнольдс и Бейтс в очередной раз неловко переглядываются.
Рейнольдс подходит ко мне:
– Записи нет.
Меня это удивляет. Вижу, копов тоже.
– Регистратор не был включен, – говорит Бейтс, словно это может что-то объяснить. – Кантон был не при исполнении.
– Мы предполагаем, что полицейский Кантон выключил его, – продолжает Рейнольдс, – потому что возвращался в отделение.
– В какое время он заканчивает? – интересуюсь я.
– В полночь.
– Далеко от этого места до отделения?
– Три мили.
– Так что же Рекс делал от двенадцати до четверти второго?
– Мы все еще пытаемся восстановить его последние часы, – говорит Рейнольдс. – Пока мы знаем, что он патрулировал допоздна.
– В этом нет ничего странного, – быстро добавляет Бейтс. – Вы же знаете, как это обычно происходит. Если у тебя дневная смена, то ты берешь патрульную машину домой.
– А если протокол не требует включения видеорегистратора, его и не включают, – говорит Рейнольдс.
Я не покупаюсь, но и они и не стараются мне это втюхать.
Звонит телефон на поясе Бейтса. Он снимает его, делает несколько шагов в сторону. Пару секунд спустя он произносит:
– Где? – Потом пауза. Потом он отключается и обращается к Рейнольдс, в голосе нервная нотка: – Нам нужно ехать.
Они высаживают меня у автобусной станции, такой пустынной, что мне приходится дожидаться, пока ветер не унесет оттуда перекати-поле. В билетной кассе никого нет. Кажется, что у них и кассы-то нет.
В двух кварталах по дороге я нахожу «мотель без документов», который сулит весь блеск и все прелести герпеса, что в данном случае является логической метафорой на нескольких уровнях. На вывеске тариф почасовой оплаты, обещание «цветного телевидения» – неужели еще остались мотели, которые предлагают черно-белое? – и «тематических номеров».
– Я беру гонорейный люкс, – говорю я.
Портье кидает мне ключи с такой стремительностью, что я опасаюсь, как бы мне не досталось именно то, что я попросил. Цветовое решение номера с большой натяжкой можно определить как «выцветшая желтизна», хотя цвет подозрительно близок к мочевому семейству. Я расстилаю простыню и, напомнив себе, что у меня еще действует прививка от столбняка, рискую лечь.
После того как я проник в дом Мауры, капитан Оги в наш дом не приходил.
Я думаю, он опасался, что с отцом случится удар, если он еще раз увидит на нашей подъездной дороге полицейскую машину. Эта картинка на всю жизнь останется в моей памяти: полицейская машина, словно в замедленном повторе, сворачивает к нам, Оги открывает водительскую дверцу, устало шагает по кирпичной дорожке. Жизнь Оги за несколько часов до этого была разорвана в клочья – и вот теперь он шел к нам, понимая, что его приход сделает то же самое и с нашей жизнью.
Как бы то ни было, именно поэтому Оги не пошел к отцу, а поймал меня на пути в школу и пропесочил в связи с моим проникновением в дом Мауры.
– Не хочу, чтобы у тебя были неприятности, – сказал мне Оги, – но ты так больше не должен поступать.
– Она что-то знает, – сказал я.
– Не знает, – возразил мне Оги. – Маура всего лишь испуганный ребенок.
– Вы с ней говорили?
– Поверь мне, сынок. Ты должен забыть о ней.
Я поверил – и до сих пор верю ему. Но я не забыл и до сих пор помню ее.
Завожу руки за голову, устремляю взгляд в потолок, разглядывая пятна на нем. Я стараюсь не думать о том, как они там оказались. Оги в этот момент находится на побережье Хилтон-Хед в отеле «Си Пайн» с женщиной, с которой он познакомился на каком-то сайте знакомств для стариков. Ни в коем случае не хочу прерывать его отдых. Оги развелся восемь лет назад. Его брак с Одри получил катастрофический удар в «ту ночь», но прохромал еще семь лет, прежде чем был милосердно похоронен. Оги понадобилось еще немало времени, прежде чем он снова стал встречаться с женщинами, так зачем тревожить его домыслами?
Оги вернется через день-другой. Можно подождать.
Я размышляю, не позвонить ли Элли и не ошарашить ли ее моей безумной гипотезой, но тут раздается громкий, настойчивый стук в дверь. Я сбрасываю ноги с кровати. В дверях два копа в форме. Вид у них мрачный. Говорят, что человек иногда становится похожим на своего супруга. Я думаю, это применимо иногда и к полицейским-напарникам. В данном случае оба белые, у обоих нависающие над бровями лбы. Если я встречусь с ними еще раз, то вряд ли вспомню, кто из них кто.
– Не возражаете, если мы войдем? – с ухмылкой спрашивает коп номер один.
– У вас есть ордер? – спрашиваю я.
– Нет.
– Да, – говорю я.
– Что «да»?
– Да, я возражаю против того, чтобы вы входили.
– Плохо.
Коп номер два подзуживает меня. Я не возражаю. Они входят оба и закрывают дверь.
Коп номер один снова ухмыляется:
– Хорошая у вас тут лежка.
Насколько я понимаю, меня хотят тонко уязвить. Словно я лично автор этого интерьера.
– Говорят, вы что-то от нас скрываете, – начинает коп номер один.
– Рекс был нашим другом.
– И копом.
– А вы что-то от нас утаиваете.
У меня на все это не хватает терпения, поэтому я вытаскиваю пистолет и прицеливаюсь куда-то между ними. Их рты превращаются в удивленные «О».
– Какого дьявола?..
– Вы вошли в номер мотеля без ордера, – говорю я.
Я прицеливаюсь в одного, потом в другого, потом снова направляю пистолет между ними.
– Я могу без труда пристрелить вас обоих, в мертвые руки вложить ваши пистолеты, а потом сказать, что стрельба была оправданна.
– Вы спятили? – спрашивает коп номер один.
Я слышу страх в его голосе и двигаюсь в его сторону. Смотрю на него безумными глазами. Безумные глаза у меня хорошо получаются. Ты, Лео, это знаешь.
– Хотите устроить со мной ушную драку? – спрашиваю я его.
– Что?
– Твой братан, – я киваю головой в сторону второго копа, – выходит. Мы запираем дверь. Кладем оружие. Один из нас выходит отсюда с ухом другого в зубах. Что скажешь?
Я подаюсь к нему и щелкаю зубами.
– У тебя, на хрен, крыша поехала! – говорит первый коп.
– Ты даже представить себе не можешь, каково это. – И теперь я настолько втянулся в игру, что чуть ли не надеюсь: он поймает меня на слове. – Ну, согласен, громила?
Раздается стук в дверь. Коп номер один практически прыгает к двери и открывает ее.
Это Стейси Рейнольдс. Я прячу пистолет за ногу. Рейнольдс явно не рада присутствию коллег. Она сердито смотрит на них. Оба опускают голову, как пристыженные школьные хулиганы.
– Какого черта вы тут делаете, два клоуна?
– Да мы… – пожимая плечами, бормочет коп номер два.
– Он что-то знает, – говорит коп номер один. – Мы просто хотели сделать за вас грязную работу.
– Убирайтесь! Живо!
Они убираются. Теперь Рейнольдс замечает мой пистолет у ноги.
– Какого хрена, Нап?!
– Не беспокойся. – Я укладываю пистолет в кобуру.
Она качает головой:
– Копы лучше справлялись бы со своей работой, если бы Господь одарил их членами подлиннее.
– Ты тоже коп, – напоминаю я ей.
– А меня особенно. Идем. Мне нужно показать тебе кое-что.
Глава пятая
У Хэла, бармена в гриль-баре Ларри и Крейга, задумчивое выражение лица.
– Сногсшибательная женщина, – говорит Хэл. На его лбу начинает появляться морщинка. – Слишком красивая для того старика, это уж точно.
В гриль-баре Ларри и Крейга явно есть бар и явно нет гриля. Это заведение из таких. На липком полу опилки и шелуха арахиса. Смешанный запах застоялого пива и блевотины поднимается над полом и ударяет в ноздри. Позыва сходить по малой нужде у меня нет, но я знаю: если бы появился, то писсуар здесь не смывается, а переполняется кубиками льда.
Рейнольдс кивает мне: мол, веди разговор.
– Как она выглядела? – спрашиваю я.
Хэл продолжает хмуриться:
– Разве «сногсшибательная» сказано не по-английски?
– Рыжая, брюнетка, блондинка?
– Брюнетка – это каштановая?
Я смотрю на Рейнольдс.
– Да, Хэл. Брюнетка – это каштановая.
– Брюнетка.
– Что-нибудь еще?
– Сногсшибательная.
– Да, мы это уже прошли.
– Стройная, – отвечает Хэл.
Рейнольдс вздыхает:
– И она была с мужчиной, верно?
– Ну, ему до нее как до небес, это я вам точно могу сказать.
– Ты уже об этом говорил, – напоминаю я ему. – Они пришли вместе?
– Нет.
– А кто первым? – спрашивает Рейнольдс.
– Старикан. – Он показывает на меня. – Сел вот ровно на это место, где вы сейчас.
– И как он выглядел?
– Ну, лет шестьдесят пять, длинные волосы, патлатая борода, большой нос. Он словно на еже прокатился, но одет был в серый костюм, белую рубашку, синий галстук.
– Его ты помнишь хорошо, – отмечаю я.
– А?
– Его ты помнишь, я говорю. А ее?
– Если бы вы видели, как на ней сидело это черное платье, вы бы тоже мало чего запомнили.
– Значит, он сидит здесь один, пьет, – возвращает нас к главному Рейнольдс. – И сколько времени прошло, прежде чем появилась женщина?
– Не знаю. Минут двадцать-тридцать.
– Значит, она входит и…
– Ну, она появляется с шиком, если вы меня понимаете.
– Понимаем, – киваю я.
– Идет прямо к нему. – Хэл широко раскрывает глаза, словно описывает посадку НЛО. – Начинает с ним заигрывать.
– Они не могли быть знакомы?
– Не думаю. Я такого не почувствовал.
– А что почувствовал?
Хэл пожимает плечами:
– Почувствовал, что она проститутка. Это мое предположение, если по-честному.
– А тут много проституток бывает? – спрашиваю я.
Хэл настораживается.
– Нам плевать на приставания проституток, – качает головой Рейнольдс. – Речь идет об убийстве полицейского.
– Да, бывает, заходят. Я что говорю – тут два стрип-клуба неподалеку. Иногда девицы оттуда хотят подработать на стороне.
Я смотрю на Рейнольдс, но она мне уже кивает:
– Бейтс работает в этом направлении.
– Ты видел ее здесь раньше? – спрашиваю я.
– Два раза.
– И запомнил?
– Ну сколько раз мне вам повторять? – Хэл разводит руками.
– Сногсшибательная, – говорю я за него. «Сногсшибательная» может быть и не Маурой, хотя описание, каким бы неопределенным оно ни было, к ней подходит.
– А те два других раза, – продолжаю я, – она уходила с мужчинами?
– Ну.
Я включаю воображение. Три раза в этой помойке. Три раза уходит с мужчинами. Маура. Я проглатываю боль.
Хэл трет подбородок:
– Если подумать, то, может, она и не проститутка.
– Почему ты так решил?
– Не тот тип.
– А какого она типа?
– Ну, это как судья сказал про порнуху: когда увидишь, сразу поймешь, что порнуха. Я хочу сказать: может, она и проститутка. Вполне вероятно. Но может, и что-то другое. Например, фрик. К нам иногда заходят такие красотки, они счастливы в браке, дом, трое детей. Они приходят сюда и утаскивают мужчину в постель; в общем, не знаю. Фрики. Может, она из таких.
Как это утешительно.
Рейнольдс постукивает ногой. Она привела меня сюда по конкретной причине, но никак не для того, чтобы я вел допрос в таком направлении.
Хватит откладывать. Я киваю ей. Время пришло.
– Хорошо, – говорит Рейнольдс Хэлу, – покажи ему видеозапись.
Телевизор – старинный, в деревянном корпусе. Хэл ставит его на стойку бара. Сейчас в баре еще два посетителя, но оба, кажется, целиком заняты содержимым своих стаканов, и ничем другим. Хэл включает аппарат. Экран оживает, сначала видны синие точки, тридцать секунд спустя появляются недовольные помехи.
Хэл проверяет сзади.
– Шнур вывалился, – говорит он, вставляя разъем. Другой конец шнура подключен к кассетному проигрывателю. Кассетоприемник сломан, и я вижу в щели старую кассету.
Кнопка «воспроизвести» включается со щелчком. Качество записи отстойное – желтоватая, подернутая дымкой нерезкая картинка. Камера установлена высоко над парковкой, чтобы в объектив попадала вся площадка, но из-за этого почти ничего и не видно. Я могу разобрать, может, марки автомобилей и некоторые цвета. Но прочесть номерные знаки невозможно.
– Босс записывает и записывает на одну кассету, пока пленка не порвется, – объясняет Хэл.
Мне знакома эта система. Страховая компания требует установки камер наблюдения, и хозяин выбирает самый дешевый вариант. Мы смотрим запись. Рейнольдс показывает на машину в верхнем правом углу:
– Мы думаем, это машина из проката.
Я киваю.
– Быструю прокрутку вперед можно?
Хэл нажимает кнопку. Изображение ускоряется на старинный манер, все происходит быстрее. Он отпускает кнопку, когда на экране появляются два человека. Они идут спиной к нам. Большое расстояние, съемка сзади, изображение нечеткое из-за удаленности камеры.
Но потом я вижу походку женщины.
Время останавливается. У меня в груди медленное, устойчивое тик-тиканье. Потом я чувствую взрыв – мое сердце разлетается на миллион кусков.
Я помню, когда увидел эту походку в первый раз. У отца была любимая песня в исполнении Алехандро Эсковедо, она называлась «Castanets». Ты помнишь, Лео? Конечно помнишь. Там есть слова о невероятно сексуальной женщине: «Она мне нравится больше, когда уходит». Я никогда с этим не соглашался – я предпочитал, когда Маура шла ко мне, откинув плечи назад, сверля меня глазами, – но, черт побери, именно это и случилось в конце концов.
Выпускной класс, близнецы Дюма оба влюбляются. Я свел тебя с Дайаной Стайлс, дочкой Оги и Одри, а неделю спустя ты мне подбросил Мауру Уэллс. Даже в таких делах – свидания, девушки, любовь – мы не могли не жить синхронно, верно, Лео? Маура была красивым чужаком, попавшим в вашу команду чудиков. Дайана была хорошей девочкой, капитаном команды болельщиков и вице-президентом школьного совета. Ее отец Оги был капитаном полиции и моим тренером. Помню его шутку на тренировке – он тогда сказал, что его дочь встречается с «тем Дюма, который получше».
Я, по крайней мере, думаю, что это была шутка.
Глупо, конечно, но я до сих думаю о всяких «а что, если бы». Мы никогда не вдавались в подробности нашей жизни после школы, верно? Поступим ли мы в один колледж? Останусь ли я с Маурой? Будете ли вы вместе с Дайаной?..
Глупо.
– Ну? – торопит Рейнольдс.
– Это Маура, – отвечаю я.
– Уверен?
Я не даю себе труда ответить. Я все еще смотрю на экран. Седоволосый мужчина открывает пассажирскую дверцу, Маура садится в машину. Я смотрю, как он обходит машину, садится за руль. Машина задним ходом выезжает с места стоянки, направляется к выезду. Я внимательно смотрю, пока машина не исчезает из вида.
– Сколько они выпили? – спрашиваю я у Хэла.
Он опять настораживается.