Ты вздыхаешь, а я еще больше люблю тебя за то, что ты норовишь представить свой срыв как борьбу с бесхребетной толерантностью. И мне нравится играть с тобой.
– Ты здорово перебрала.
– Я и трезвой повела бы себя так же.
– А если б он пел Роджера Миллера?
Ты смеешься, хотя и не знаешь, кто это такой, – мало кто из нашего поколения знает. Смотришь на меня, щуришься, потираешь подбородок и спрашиваешь (это уже четвертая попытка – да-да, я считаю):
– Работал летом на пароме?
– Неа.
Ты уверена, что мы где-то раньше встречались. Уже были варианты: в колледже, в магистратуре, в баре в Уильямсберге – и теперь на пароме.
– Но я точно тебя знаю. Лицо знакомое!
Я пожимаю плечами, ты не сводишь с меня глаз – так приятно.
– Это из-за стресса: просто я в нужный момент оказался рядом.
– Да, рядом… Повезло мне!
Не стоило отворачиваться на этих словах, и в голову ничего не идет, и водитель, как назло, неболтливый попался.
– Что ты в метро-то делал?
– Ехал с работы.
– Ты бармен?
– Типа того.
– Прикольно. Болтаешь с посетителями, слушаешь всякие истории…
– Ага, – бормочу я и вовремя спохватываюсь, чтобы не ляпнуть: «А ты пишешь истории».
– Расскажи что-нибудь интересное.
– Интересное?
Ты киваешь, а я хочу тебя поцеловать. Хочу пустить свой «поезд номер ноль» по твоим рельсам, проглотить тебя целиком, хочу трахать тебя, пока мрак нью-йоркской окружной не поглотит нас обоих. Внутри слишком жарко, снаружи слишком холодно. Пахнет уличной едой и минетом. За окном ночь и Нью-Йорк. Единственное, что я хочу сказать, – «люблю тебя», поэтому молчу и тру подбородок.
– Ну даже не знаю, трудно выбрать…
– Слушай, – перебиваешь ты, сглатываешь, кусаешь губу, краснеешь. – Только не пугайся и не считай меня психопаткой, но я соврала… Я помню, где мы встречались.
– Да?
– В книжном магазине.
Ты улыбаешься той самой улыбкой, как у Натали Портман, а я делаю вид, что не помню.
– Мы говорили про Дэна Брауна.
– Про него только ленивый не говорит.
– Про Полу Фокс, – продолжаешь ты, трогая меня за руку.
– А-а-а, – сдаюсь я, – помню, Пола Фокс и Сполдинг Грей.
Ты хлопаешь в ладоши и чуть не кидаешься меня целовать, но спохватываешься, отодвигаешься и скрещиваешь ноги.
– Думаешь, я маньячка? У тебя, наверное, в день перед глазами по полсотни девушек проходит.
– Нет, что ты!
– Спасибо.
– За смену я болтаю как минимум с семьюдесятью девушками.
– Ого!.. Ты ведь не считаешь меня навязчивой психопаткой?
– Нет, конечно.
В школе учитель биологии говорил нам, что не стоит смотреть в глаза человеку дольше десяти секунд подряд, если не хочешь его напугать или соблазнить. Я смотрю и считаю – думаю, ты догадаешься, чего я хочу.
– А в каком баре ты работаешь? Зайду как-нибудь к тебе выпить.
Я не стану осуждать тебя за меркантильность. Хочешь отправить меня во френдзону, чтобы я таскал тебе книжки и угощал виски с рассолом?
– Просто друга подменял. Так-то я в книжном работаю.
– Бар и книжный… Круто!
Водитель заруливает на парковку в Вест-Виллидж.
– Ты здесь живешь? – спрашиваю я, и тебе нравится мой восхищенный тон.
– Ну да. Там, за углом.
– Бэнк-стрит. Не хило.
– Я наследница.
– Чья?
– Английских лордов.
Дерзишь, другая стала бы выкручиваться.
Машина останавливается, ты копаешься в сумочке в поисках телефона. Он лежит на сиденье между нами, почти вплотную ко мне.
– Вечно куда-то пропадает…
Вдруг – стук снаружи. Я вздрагиваю. Какой-то придурок ломится в машину. Бенджи! Ты перегибаешься через меня и открываешь окно. Я чувствую твой запах. Рассол и сиськи.
– Бенджи, это мой спаситель!
– Молодец, чувак. Гребаный Гринпойнт. Вечно там что-то случается.
Он поднимает ладонь, чтобы дать «пять», я подставляю руку, ты ускользаешь от меня, и все идет к черту.
– Я, похоже, потеряла телефон.
– Опять?! – цедит Бенджи, отходит от машины и закуривает, ты вздыхаешь.
– Не думай, он не бездушная скотина, просто… я действительно все время его теряю.
– Дай мне свой номер. На случай, если телефон все-таки найдется.
– Ну да, – киваешь ты, отодвигаешься от меня и чего-то ждешь. – Записывать будешь?
Конечно, буду, но… не могу. Я уже сунул твой телефон себе в карман, туда, где лежит мой. На ощупь я их не различу. Получится некрасиво, если я вдруг вытащу твой вместо своего.
– Сколько тебя ждать? – кричит Бенджи.
Ты вздыхаешь:
– Спасибо огромное.
– Обращайся.
Наше первое свидание закончилось. Ты поднимаешься по ступеням и идешь трахать этого волосатого козла. Плевать. Наши телефоны вместе; и ты знаешь, что я знаю, где ты живешь; и я знаю, что ты знаешь, где меня найти.
6
Мысли скачут как бешеные (ты, я, твои колготки, телефон, Бенджи). В таком состоянии мне только одна дорога – в магазин. Добираюсь пешком, открываю дверь и спускаюсь в звукоизолированный подвал. И лишь там, в нашем прекрасном логове – в нашей клетке, – на мое лицо возвращается улыбка.
Хотя, знаешь, Бек, «клетка» – не совсем подходящее слово. Она гигантская, размером почти с верхний торговый зал художественной литературы. И ни капли не похожа на грубые металлические клетушки вроде тех, что бывают в тюрьмах или зверинцах, а скорее напоминает часовню. Не удивлюсь, если выяснится, что к ее созданию приложил руку Фрэнк Ллойд Райт[3]. Под потолком – массивные балки из полированного красного дерева, стены – из прочного, дышащего акрила. Она загадочна и таинственна, Бек, сама увидишь. Когда коллекционеры, не торгуясь, выписывают внушительные чеки за старые книги, сдается мне, это она на них так действует. Здесь все продумано. Есть даже уборная, крошечный закуток с крошечным унитазом, – мистер Муни не любит затруднять себя лишней беготней ради «банального акта дефекации». Книги хранятся на самом верху – без лестницы не достать (да и с лестницей непросто – удачи вам, воры). В передней стенке есть выдвижной ящик вроде тех, что делают на заправках в неблагополучных районах. Я отпираю дверь и вхожу внутрь. Поднимаю глаза на книги, улыбаюсь и говорю: «Привет, ребята».
Разуваюсь, ложусь на скамью, закидываю руки за голову и начинаю рассказывать книгам о тебе. И они слушают, Бек. Закрываю глаза (надо поспать) и вспоминаю день, когда здесь появилась клетка. Как ни странно, все, что с ней связано, я помню очень четко. Возможно, дело в тишине. Не знаю. Мне тогда было пятнадцать, и я уже пару месяцев работал на мистера Муни. В тот день он попросил меня прийти ровно в восемь, чтобы встретить грузовик, но лентяи из службы доставки явились только к десяти. Подъехав, водитель принялся бибикать и махать, чтобы мы вышли, а потом заорал, не заглушая мотор: «Книжный магазин Муни?»
Мистер Муни посмотрел на меня, и взгляд его был полон презрения к филистерам, не желающим утруждать себя чтением вывесок.
– Вы привезли мою клеть? – спросил он вместо ответа.
Водитель сплюнул.
– Мы не сможем затащить ее в магазин даже в разобранном виде. Балки по четыре с лишним метра, и стены широченные – в дверь не пролезут.
– У дверей открыты обе створки, – возразил мистер Муни. – И во времени мы вас не ограничиваем.
– При чем тут время. – Водитель фыркнул и покосился на сидящего рядом с ним напарника: мы им явно не нравились. – Такие штуки обычно ставят на задних дворах или в особняках – там, где есть большое открытое пространство.
– Наш подвал достаточно большой и просторный, – парировал мистер Муни.
– Вы хотите, чтобы мы тащили эту херь в подвал?!
– Не выражайтесь при мальчике.
Рабочим пришлось сделать не меньше двух десятков ходок, чтобы выгрузить и спустить вниз все балки и стены. Мистер Муни сказал, что нечего их жалеть и помогать им незачем.
– Это их работа. Труд облагораживает, Джозеф. Просто смотри.
И я смотрел. И не мог понять, что же получится в итоге, если вообще получится. Не мог представить, как им удастся совместить массивные темные балки с невесомыми современными прозрачными стенами. Наконец мистер Муни позвал меня вниз, и я онемел от восторга. Даже рабочие, казалось, были под впечатлением.
– Какая громадная, – восхищенно протянул потный водитель. – Какаду держите? Охрененные птицы! Говорящие!
Мистер Муни ничего не ответил. Я тоже промолчал.
– Полки только у вас слишком высоко, – не унимался водитель. – Может, спустить пониже? Обычно клиенты просят установить их где-то посередине.
– У нас с мальчиком много работы, – откликнулся мистер Муни.
Водитель кивнул.
– Сюда влезет хренова прорва птиц, простите мой французский.
Когда рабочие уехали, мистер Муни запер магазин и заявил, что эти «тупые пролетарии» ничуть не лучше «богатых садистов».
– Хуже крохотных, тесных клеток, где даже крыльев не расправить, только огромные клетки, где птице кажется, будто она может летать. Нельзя запереть здесь живое существо и считать себя гуманистом.
Наша клетка предназначалась для книг. Мистер Муни не шутил: у нас и вправду было много работы. Я помогал ему одевать книги в специально изготовленные акриловые чехлы – «аккуратнее, Джозеф», – паковать их в акриловые ящики с вентиляционными отверстиями – «аккуратнее, Джозеф», – затем в металлические ящики с ярлыками и замками, – «аккуратнее, Джозеф». Когда у нас набиралось около десяти ящиков, мистер Муни карабкался по лестнице на самый верх, и я подавал их ему один за другим – «аккуратнее, Джозеф», – а он расставлял их на «чертовски высоких» полках. Я спросил, к чему столько забот, ведь книги не птицы, они не улетят.
На следующий день он принес мне матрешку.
– Открывай, только аккуратнее, Джозеф.
Я открыл первую куклу и вынул следующую, потом снова открыл и вынул, и так до тех пор, пока у меня в руках не осталась последняя, самая маленькая.
– Все ценное нужно прятать, – сказал мистер Муни, – если не хочешь его потерять.
Теперь я открыл тебя, а ты прекраснее, чем кукла. Тебе точно здесь понравится, Бек. Убежище для бесценных книг, для твоих любимых авторов. Ты придешь в восторг от меня, их хранителя, и я покажу тебе пульт управления кондиционерами и увлажнителями. Я здесь всесилен: захочу – и испепелю все книги, превращу в пыль и плесень, уничтожу одним мановением руки. Если есть на земле девушка, способная по достоинству оценить мою власть, то это ты, в своих нелепых драных колготках, с мечтой написать что-нибудь стоящее для этого монументального хранилища. Ты с готовностью стянешь трусики, чтобы попасть сюда и остаться здесь навеки.
Я спускаю штаны и кончаю так бурно, что на мгновение глохну.
Черт! Ты чудо как хороша! Я пытаюсь встать, да голова кружится. Аккуратнее, Джозеф…
Скоро открытие. Иду наверх. Мистер Муни давно отошел от дел и уже не стоит за прилавком; теперь в магазине вместе со мной работает еще один парень – Кёртис, старшеклассник, такой же, каким был когда-то я. И глупости совершает те же, что и я в его годы. Когда мне было шестнадцать, мистер Муни дал мне ключ, и, естественно, однажды вечером я забыл запереть клетку.
– Ты оплошал, Джозеф, – сказал старик Муни (тогда он, конечно, был моложе, но все равно казался стариком, и возраст здесь ни при чем). – Ты подвел меня. Подвел книги.
– Извините, – попытался оправдаться я, – дома мы никогда не запираем шкафы и двери.
– Все потому что твой отец – свинья, Джозеф. Ты тоже свинья?
Я сказал, что нет.
Через несколько дней я пробрался в клетку и стащил из запертого ящика первое издание «Фрэнни и Зуи» с автографом автора. Я решил любить эту книгу больше, чем «Над пропастью во ржи», просто чтобы не быть как все. И я любил ее, Бек. Временами специально открывал первую страницу, только чтобы потрогать подпись Сэлинджера. Любому другому пришлось бы заплатить за это тысячу двести пятьдесят долларов. А я ничего не платил. Как не заплатила и тетка, стянувшая мою любовь со стола на кассе.
Я ее на всю жизнь запомнил: рыжие волосы, цветастый шарф, хорошо за тридцать, рассчиталась наличными. Я пообещал мистеру Муни, что найду эту гадину и все отработаю. Даже прогуливал школу, прочесывая улицы. Но когда не знаешь имени и адреса, трудно найти женщину в Нью-Йорке. Мистер Муни приказал мне идти в клетку и закрыть глаза. Я здорово струсил. А когда услышал, как поворачивается ключ в замке, понял, что попал.
Лестницы внутри не было – до книг я добраться не мог: нельзя прийти в Лувр и чмокнуть Мону Лизу. Телефона тоже не было, как и солнечного света, и ночной тьмы. А были лишь собственные мысли, гудение кондиционера и кусок холодной пиццы с таким же холодным кофе раз в день (пар от горячего вреден для старых книг). Я потерял счет дням и ночам. Мистер Муни хотел, чтобы я усвоил урок. И я его усвоил.
Выпустил он меня 14 сентября 2001 года, через три дня после падения башен-близнецов. Я вернулся в совершенно другой мир. Мистер Муни сказал, что отец уверен, будто я погиб.
– Ты свободен, Джозеф, – сказал мистер Муни. – Будь умницей.
Домой я возвращаться не стал. С утра до ночи искал воровку. В те дни все кого-то искали. Город был переполнен объявлениями о пропавших без вести. Я даже подумывал научиться рисовать и оклеить окрестности портретом той гадины. Можно было притвориться, что она моя мать. Конечно, я так никого и не нашел и решил, что она погибла под завалами. Карма. Правда, временами мне кажется, что всё с ней в порядке и она живет себе где-нибудь и читает мою книгу.
Когда звенит дверной колокольчик, я расставляю книги на полках. И жду тебя. Ты написала своим подружкам, что собираешь зайти прямо с утра. Твой телефон у меня, и ты не из тех, кто устанавливает четырехзначный пароль или блокирует доступ при потере. Я просмотрел все сообщения в электронной почте и не забыл пометить новые как непрочитанные. Обожаю Wi-Fi, обожаю технологии. Мне даже не надо выглядывать из-за стеллажа, я знаю, что там – ты. Спасибо твоему телефону, Бек. Я прочитал не только свежие сообщения, но и архив. Оказывается, эсэмэскам ты предпочитаешь электронную почту, потому что «письма можно хранить сколько угодно, можно задать поиск по любому слову и увидеть, кому, когда писала его и зачем». Подружки смирились с этой твоей причудой (какие умнички!). Теперь я и вправду знаю о тебе всё. Я переполнен тобой: твоими сообщениями, планами в календаре, неопубликованными личными заметками, рецептами и занятиями. Недостатков у тебя много, но они исправимы. Обещаю, ты тоже скоро узнаешь меня поближе. Прямо сегодня. Ты уже здесь.
– Сейчас иду! – кричу я, будто не знаю, что там ты. Поднимаюсь по лесенке на самый верх и смотрю на тебя поверх стеллажа. Ты в клетчатом свитере и в гольфах. Специально для меня наряжалась, точно. В руке – розовый пакет.
– Поезд, поезд номер ноль, – напеваю я, ты смеешься. Я умею произвести впечатление, когда есть время подготовиться. – Как дела?
Спускаюсь, чтобы обнять тебя, и ты не отстраняешься. Мы отлично подходим друг другу. Ты прижимаешься ко мне, и я могу задушить тебя в своих объятиях или держать так всю жизнь, но предусмотрительно отстраняюсь первым. Современные девицы, чьи основные инстинкты задавлены журналами и телевизором, не способны сразу оценить сильные чувства.
– Я кое-что тебе принесла, – воркуешь ты.
– Нет…
– Да.
– Не стоило.
– Стоило! Ты меня спас.
Мы идем к кассе, и я знаю почему. Ты хочешь меня. Прямо здесь. Если б мы остались среди книг, я прижал бы тебя к стеллажу и подарил бы свой подарок. Захожу за прилавок и сажусь, как планировал: откидываюсь на спинку, руки за голову, ноги на стол. Синяя футболка слегка приподнимается, обнажая узкую полоску мышц (чтобы тебе было о чем помечтать).
– Показывай, что там у тебя, малышка.
Ты кладешь пакет на прилавок. Я опускаю ноги и наклоняюсь вперед, почти касаясь тебя, чтобы ты почувствовала мой парфюм. Он тебе точно понравится: вы с Чаной с ума сходили по одному бармену, который пользовался таким. Я купил его специально для тебя.